Хроника сердца

Вечные поиски нравственного абсолюта на Руси – это и есть истинная история России и пресловутая загадка русской души.

Вообще-то цель моих размышлений, которые я собираюсь собрать в единую книгу, и заключается в исследовании этой главной темы. Как удалось сохранить нам, русским, свою душу и свои мечты о свободе человека.

Ведомственность! Начнем от печки. У нас, как везде, есть армия. Стало быть, есть министерство обороны, есть ведомство. Оно обособлено от остальной нашей жизни по целому ряду очень важных причин, а в исключительных случаях, т.е. во время войны, этому ведомству подчиняется вся остальная часть нашего общества. Это важный момент.

У нас есть ведомство внутренних дел. И это тоже «государство в государстве». О других ведомствах вроде бы так не скажешь. Ну какая ситуация может привести к власти, скажем, деревообрабатывающее ведомство? Оказывается, это возможно.

В каждом ведомстве существует в зародыше возможность захвата власти. Каждое ведомство таит в себе зачатки особой партийности и государственности. Вот где спрятаны главные опасности для всей нации.

История России как наука сейчас не существует. Лжедмитрий – неудавшийся Ленин. К примеру. «Объективность» ученых, нежелание связать историю России в единое целое – это просьба о подачке, не больше.

«Борьба» исторических школ смехотворна.

Единая история России, СССР, т.е. всех народов, населяющих нынешнюю империю, есть не что иное, как хорошо выверенная система фальсификаций и шулерства, подводящая все течение событий за много веков к единственно «верному» и уже на все дальнейшие века неизменному, т.е. к тому, что постоянно переписывается с учетом прошлогодних ошибок, но это не имеет уже никакого значения.

Ни один из академиков не расстанется со своим пайком: нет дураков! Но если такой дурак и найдется, его тут же затопчут ученики-крохоеды. И вытопчут его историографическую усадьбу так, что никому и в голову через год не придет, что на этом месте существовала когда-то «цивилизация».

Постоянная борьба за существование научила новой философии жизни. Физиологические эксперименты над собой и другими приучили к противоестественной жизни. Естественные насильники (садисты, социальные извращенцы и прочая нечисть) приучили (принудили террором) большинство людей насильничать друг над другом во имя интересов естественных насильников. Народ вошел с годами во вкус и стал насильничать с пользой для себя: любить с угрозой, дружить с выгодой, воспитывать с хлыстом и т.д.

И вот возникло совершенно неестественное жуткое общество, связанное тончайшими сплетнями и связями. Говорили одно – делали другое. Запугивая врага, который постоянно рядом, мы оправдываем этим свою выморочность и свое насильничанье. И командовать у нас в связи с чрезвычайной жизнью могут люди темные, тупые, но верные (время такое). Не до тонкостей, когда 70 лет враг постоянно рядом и натиск его и коварство его усиливаются и становятся все изощреннее. Так и будем жить: если актер играет шпиона, его надо подозревать, как врага, если актриса играет женщину легкого поведения, то она – б…

Показательная травля одного человека вызывает стадную радость. Но стадная радость – это большее рабство, чем стадный страх.

Иногда физически видишь, как ворочаются жернова в голове Государства Советского, переваривая и усиливая то или иное понятие, давно уже существующее в обиходе и с которым не считаться уже нельзя. Так было с «духовностью», с «талантом – народным достоянием».

Понятия долго пережевываются с брезгливой миной, как нелюбимая диетическая пища, навязанная врачами, потом с отвращением проглатываются и тут же с облегчением вы…

«Талант – достояние народное», – заприходовал Брежнев. Как ордена. Или драгоценности. Что от этого изменилось? Да ничего.

Только получилось зловещее и недоброе в этом признании. Мало ли что взбредет в голову «Хомо Советикусу»? Начнут репетировать таланты, хозяевам талантов выдадут карточки на дополнительное питание и на дополнительную жилплощадь, придумают новый орден (естественно, первый вручат Брежневу, потом членам политбюро и членам их семей), потребуют каждый день водить свой талант на занятия, отмечать его по месту жительства и по месту работы в анкетах. На таможне надо проходить рентген и т.д. Появилась масса блатников. Льготы и ордена получили, а от повинностей освободились. В то же время усилилась ответственность за свой талант. Придумали наказание и срок, налоги, как на собак. То же самое происходит сейчас с понятием «личность».

Согласились, наконец, считаться с личностью. Но если ты не личность… Встань в строй! И не высовывайся, «личность»!

Брехт не побоялся обвинить самого Галилея! Рассказывать о мещанине «простом», о ничтожестве, нет никакого смысла. О мещанстве написано много, да и потом тема мещанства не моя. Почему? Объяснюсь. Горький придумал для себя термин «мещанство». Маяковский – тоже. И остальные. Тогда вопрос этот стоял очень остро. Идеи витают в воздухе, заражают людей. Талантливых и неравнодушных, разумеется.

Я буду писать об эгоизме и о глупости. Для меня эти категории социальные. Эгоизм, себялюбие, «самостоятельность» (уж, конечно, не мировоззренческая), сознательная ограниченность – вот что порождает уродливые умы. Глупость – продукт эгоизма. Это тоже тема мещанства. Но глубже.

В искусстве есть смысл работать только тогда, когда сможешь шагнуть дальше людей, живших до тебя. Обязанность поколений – так называю я. Потомки обязаны быть умнее даже самых гениальных своих предков. Предки – корни, через которые мы питаемся.

Творчество – вот пафос жизни. Нас же вовлекают в борьбу за творчество. Идет очень существенная подмена. Те существа, которые за 70 лет хорошо отладили механизм эксплуатации людей и природы, идут потайными тропами карьеры к животному благополучию, которое и благополучием-то не назовешь. И они же призывают нас всех к борьбе за будущее, за светлое будущее. Наша борьба – это и есть подневольный труд, за счет которого они набивают брюхо. Нельзя сказать, что они сами не трудятся совсем. Но их труд не созидательный, потребительский. И они следят, чтоб мы боролись обязательно за будущее, чтобы им хорошо жилось в настоящем.

Оперируя в своих речах понятиями марксизма, живут они по законам Мальтуса: все равно на всех не хватит…

Даже постоянные отсрочки, которые я сам у себя выпрашиваю, не спасут меня. Откладывать «экспедицию» бесконечно невозможно. Иначе… В светлые, трезвые дни я отчетливо начинаю понимать, что без путешествия в царство собственной реальности моя жизнь станет бессмысленной и никому не нужной. Путешествие необходимо. Иначе смерть. Не символическая, даже не духовная, что само по себе страшно тоже. Физическая.

Путь у искусства один – в глубь человеческой души. В какой-то момент мы остановились. И всматриваемся в человека издалека. Довольствуемся догадками и старыми предположениями, да по-прежнему отдаем приоритет «окружающей среде, формирующей личность». Короче, Лысенко! Жив курилка!

Образ жизни советских людей, нравственные идеалы социализма и все открытия и завоевания на этом пути – все это, естественно, очень важно. От социалистических идей мы получаем необходимые коррективы и жизнеобеспечение, когда опускаемся в Человека. Народный гуманизм страхует нас от ошибок, когда мы вступаем в схватку за человека, внутри его, с теми, кто, к сожалению, пришел раньше нас и поселил уже пессимизм и цинизм.

Набор профессиональных навыков и мещанская ограниченность идут в одной связке. Даже при высоком «мастерстве».

Здесь, правда, обратное воздействие: строгое соблюдение профессиональных предписаний уводит в ретроградство и быстрое умирание.

Но меня тревожит не это. Удручает, что именно такие быстропортящиеся таланты всегда, во все времена пользовались устойчивой славой и положением. И именно по ним, как по верстовым столбам, отмеряется история Театра. Загадка?