Франсуа Рабле. Его жизнь и литературная деятельность

Канвой для первой части своего романа Рабле взял похождения героя средневековых французских сказок — богатыря Гаргантюа. Чтобы оставаться верным народным легендам, он сохранил этому герою его колоссальные размеры и колоссальную силу, заставил его свершать сказочные подвиги, владеть волшебною кобылою, похищать колокола с собора Парижской Богоматери и т. п., но на этой канве воображение автора вышило свои собственные смелые, оригинальные узоры.

В предисловии к первой части Рабле так рекомендует свое сочинение: «В одном из диалогов Платона Алкивиад называет своего учителя Сократа силеном. „Силенами“ назывались в то время маленькие ящички, расписанные разными смешными, уродливыми фигурами и служившие для сохранения благовоний и драгоценных камней. Сократ походил на силена тем, что по наружности был простоват и безобразен, но всякий, кто заглядывал внутрь этого „ящика“, находил там необычайный разум, чудную добродетель, непобедимое мужество. Так и эта книга не должна смущать читателей смешными оглавлениями и легкомысленною внешностью. При внимательном изучении окажется, что содержание ее гораздо драгоценнее и серьезнее, нежели внешность… Видели ли вы когда-нибудь, — продолжает он, — собаку, нашедшую мозговую кость? Это, как говорит Платон, самое философическое животное в свете. Если вы ее видели, вы должны были заметить, как благоговейно она стережет кость, с каким старанием хранит ее, как крепко держит, с какою осторожностью раскусывает, с какою любовью грызет, с каким усердием высасывает. Что заставляет ее поступать таким образом? На что она надеется? К чему стремится? Ни к чему иному, как к небольшому количеству мозга. Правда, что это немногое лучше другого большого, потому что, как говорит Гален, мозг есть пища, с наибольшим совершенством выработанная природой. По примеру этой собаки и вы должны быть мудрыми, чтобы почувствовать, просмаковать и оценить эти книги, легковесные на вид, но тучные содержанием и тяжелые по своей сущности. Вы должны путем любознательного изучения и частого раз мышления разгрызть кость и высосать из нее мозг; под этими пифагорическими аллегориями я подразумеваю, что вы должны читать с надеждой сделаться от этого разумнее и честнее, и тогда в этой книге вы найдете скрытое учение, которое откроет вам многие тайны, касающиеся как нашей религии, так и политики, и экономической жизни».

Той костью, которую приходится разгрызать, чтобы добраться до основных идей автора, является фантастическое, иногда шутовское, часто циничное содержание его рассказа, изобилующего мелочными описаниями, подробностями, вводными эпизодами. Страницы его дышат веселым, чисто животным смехом, герои его напиваются, наедаются, самым бесцеремонным образом обращаются с женщинами, отпускают самые скоромные шутки.

Современники не ставили автору в вину его циничных описаний и скабрезных сцен. Вместе с другими тяготами эпоха Возрождения стремилась сбросить и строгий гнет средневекового аскетизма, стремилась возвратить плоти ее права. В то время даже в высших придворных кругах не существовало нынешних понятий о приличии, и многое из того, что стыдливость заставляет нас тщательно скрывать, публично говорилось и показывалось. «Декамерон» Боккаччо был настольною книгою дам высшего света, молодые девушки не краснея смотрели вольные фарсы итальянских комедиантов, папа Лев X заставлял рассказывать себе самые скабрезные сказки.

Неподдельная веселость, которою дышат первые части романа, привлекала к нему читателей. Время, когда он появился, было тяжелым временем для Франции. Продолжительные войны Франциска I разорили страну, всюду появлялись какие-то неведомые раньше смертоносные болезни, завезенные европейцами из Америки, от страшной засухи пересыхали целые реки и поля оставались бесплодными. И вот среди этих бедствий раздался бодрый, веселый голос: «Живите счастливо, друзья читатели! Читайте мою книгу без предубеждения, в ней нет ни зла, ни заразы, а много смеху; видя горе, которое вас удручает, сердце мое не могло придумать для вас другого утешения. Лучше писать смехом, чем слезами, так как смех есть свойство, присущее человеку!»

Первая книга была озаглавлена так: «Достославная жизнь великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, описанная в древние времена М. Алкофрибасом, добывателем квинтэссенции». Действие открывается описанием родителей Гаргантюа, отца его Грангузье и матери Гаргамели. Грангузье — добрый весельчак, который любит выпить как никто в свете и охотник до соленых закусок. В его погребе хранятся неисчерпаемые запасы вина, а на кухне идет нескончаемая стряпня гигантских размеров. Жена является его верной подругой во всем, что касается еды и выпивки. Один раз после особенно сытной закуски она родит сына, которым была беременна 11 месяцев. Мальчик выходит на свет не обыкновенным путем, а через левое ухо матери.

«Вы, может быть, не поверите этому странному рождению? — рассуждает автор. — Пожалуй, не верьте, мне все равно: но порядочный, разумный человек всегда верит тому, что ему говорят и что он находит в книгах».

Затем приводится из мифологии целый ряд примеров самых противоестественных рождений.

Явившись на свет, Гаргантюа сразу завопил громким голосом: «Пить, пить!» Услышав крик новорожденного, Грангузье заметил: «Какая же у тебя большая глотка!» Оттого и произошло имя Гаргантюа. Гаргантюа сразу является перед нами великаном исполинских размеров, с чудовищными аппетитами. Следуя примеру народной легенды, автор дает самое точное исчисление количества молока, которое он выпивал, аршин материи, необходимой для разных частей его одежды. На него шло молоко от 17913 коров; кормилицы, которая бы удовлетворяла его, нельзя было подыскать, да и у матери молока не хватало, хотя некоторые ученые утверждают, что она давала за один раз 1402 бочки и 9 горшков молока, — «показание, которое Сорбонна нашла соблазнительным, оскорбляющим слух и сильно отдающим ересью».

На рубашку его пошло 900 аршин полотна, на кафтан — 9600 аршин без трети синего бархата, на кушак — 300 с половиной аршин шелковой саржи и т. д. — в таком же размере с перечислением всех полу- и четвертей аршин. Детство свое Гаргантюа провел в совершенно животном прозябании: он ел, пил, спал, валялся в грязи, играл деревянными лошадьми, принимая их за настоящих. Когда настало время учить его, отец поручил образование знаменитому доктору теологии Тубалу Олоферну, который начал обучение, строго держась системы схоластического преподавания, господствовавшей в средневековых школах. Он учил мальчика азбуке в течение пяти лет и трех месяцев; потом 13 лет шесть месяцев и две недели читал с ним латинскую грамматику и параболы Алана, причем в то же время учил его писать готическими буквами и заставлял самого переписывать учебники, так как в то время книгопечатания еще не существовало. Затем следовало чтение трактата Иоанна Гарланда «De Modis significanti» с комментариями разных ученых. На это ушло 18 лет и 11 месяцев; ученик изучил текст трактата так твердо, что мог отвечать его и с начала, и с конца. 16 лет и 2 месяца употреблено было на изучение цифири.

Старый король радовался прилежанию сына, но вскоре заметил, что от его ученья нет ни малейшего толка, что молодой принц все больше и больше тупеет. Он рассказал о своем горе вице-королю Папелигосы, и тот объяснил ему, что все дело в учителях, что с помощью хороших наставников современные молодые люди в два-три года становятся умными, развитыми, толковыми людьми. В подтверждение своих слов он представил ему своего 16-летнего пажа Эвдемона, который тотчас же обратился к Гаргантюа с любезною, изящно составленною речью. Гаргантюа ничего не сумел отвечать ему и разревелся как корова. Тогда король прогнал его учителя, поручил воспитание его наставнику Эвдемона и отправил их всех троих в Париж.

Гаргантюа является все еще представителем грубой физической силы, героем народной легенды, и его путешествие в Париж обставлено приключениями, заимствованными из этой легенды. Он едет на сказочной кобыле исполинских размеров, которая ударом хвоста сбивает целые леса; для отдыха садится на башни церкви Богоматери и уносит в кармане церковные колокола. Этот эпизод с колоколами, заимствованный из народной легенды, дает повод автору изощрить свое остроумие над учеными Сорбонны. Похищение колоколов смущает всех парижан; в Сорбонне долго и важно обсуждают этот вопрос по всем правилам логики. Наконец решают послать к Гаргантюа депутацию с просьбою о возвращении колоколов; оратором выбран богослов Жанотус де Брагмардо. Его речь — образец пустословия, прикрашенного разными учеными цитатами. Он говорит явную бессмыслицу, сам себя не понимает и в то же время самым искренним образом восхищается своим красноречием. Гаргантюа насмехается над ним, но возвращает ему колокола и делает подарки. Сорбоннцы отказываются выплатить ему обещанное вознаграждение; он начинает против них процесс и дает слово не сморкаться до тех пор, пока не кончится процесс. Сорбоннцы, со своей стороны, клянутся не умываться, пока их дело не будет решено. «Так они и до сих пор живут в грязи, а процесс все еще не кончен!»