Еду в Магадан (СИ)

Этот Новый год был самым невероятным в моей жизни. Даже в фантастическом сне я не мог и представить, что встречу 2011 в застенках КГБ в столь причудливой компании, с кока-колой и шоколадным тортиком на столе, точнее тумбочке, под аккомпанемент старых песен и со смутным ожиданием грандиозного шухера.

На правах старшего Владимир сказал тост из серии «Как чудненько, что все мы здесь сегодня собрались!» Лебедько был краток: «Жыве Беларусь!»^[10]

6

2011 год начался мрачно. 1 января на прогулке мы с Максом нарисовали снежками смайлик и слоган «Vivat anarchia»^[11]. Только вернулись в камеру, как в кормушке появилась голова контролёра с вопросом: «И кто у нас тут художник?» Я взял на себя и пошёл затирать назад один. Ошибка. Как-то не обратил внимания на эскорт из двух масок, которые зашли за мной во дворик. Внезапно они приказали снять свитер (бабушка вязала) и им же стереть снежные художества. Разумеется, я отказался. Тут же получил дубинкой в голову. Первые секунды я был в шоке, не мог поверить, что они всерьёз рассчитывают, что нормальный человек будет раздеваться в мороз и драить своей шмоткой эту грязную шершавую стену. Но именно этого они и хотели! Приказ – отказ – удар, приказ – отказ – удар… Били в голову, по ушам, по шее, в пах, под колено, тычки в зубы, глаза. Кровь вскипела, кулаки сжались сами собой. Увидев такой поворот, маски отошли на пару шагов и встали с дубинками наперевес, орали, чтобы разжал кулаки, но я их уже не слышал. Ситуацию разрулил вдруг выросший из-за их спин дежурный. При нём они не осмелились продолжать. Внутри всё горело… На обратном пути у лестницы снова тормознули. Те или другие, не разобрал. Требовали по команде склонить голову. Отказ. Мощный удвр в голову по шее сзади. Отказ. Снова комплексный подход. Отказ. Вконец выведенный из себя каратель заорал:

— Ты что идейный?!

— Да, идейный.

— Не пойму, ты – вор, что ли?!

— Нет.

— Так, блядь, за какую ты идею?!

— За свободу я!

А вертухай все орал: «Блядь! Иди на хуй отсюда!»

…Истеричка.

Утром следующего дня экзекуция продолжилась. Выцепили на обратном пути из сортира. На этот раз маски собрались все вместе, четверо или пятеро. Перегородили дорогу, команда – опустить голову. Отказ. Пару ударов, ноль реакции. Ставят на растяжку у стены. Поинтересовались, буду ли дальше отказываться. Ответ положительный. Резкий удар по ногам, падаю как подкошенный на колени и локти. Хватаются поднять, но крышу уже сорвало, в глазах – красная пелена. Это уже не я. Отбиваюсь от захватов, кручусь на полу как волчок. Скручивают, щелкают браслеты. Тащат в спортзал. Ставят на очень жесткую растяжку, уперев головой в стену. Растягивают ноги берцами, на голени подошвой рвут кожу. Бьют под дых, туда, сюда, но боли уже не чувствую. В крови львиная доля адреналина. Подносят к лицу включенный шокер. Страшно, но только сильнее стискиваю зубы. Переговоры. Сходимся, что буду лишь опускать взгляд при команде «голову вниз». Хоть что-то. Втихую мажут ссадины, видимо, перекисью водорода.

Ещё через сутки записываюсь в медпункт, чтобы снять побои. На лбу – гематома, колени и локти разбиты. На голени – шрам. Губы, ухо – более, чем достаточно. Однако вместо врача вся камера идёт на приём к начальнику СИЗО. В просторном, хорошо обустроенном кабинете сидит человек невысокого роста, но с властным и самоуверенным лицом.

— Вы – террорист? – жёстко спросил меня полковник Орлов.

— Нет.

— Зачем вы избили двоих контролёров? У меня вот рапорта лежат. Одному пришлось больничный давать. У другого – рука повреждена.

Во как! Рассказываю всё, как было, но начальник лишь одобрил действия своих подчинённых.

— Тут как в армии, – продолжал Орлов. – Дисциплина требует наказания даже невиновных. Мне нужен порядок, и не нужны проблемы. Сами видите, с какими испытаниями страна столкнулась.

По дороге назад до меня стало доходить, что тут всё схвачено и эти события не были случайностью. Как и само появление Орлова, заменившего прежнего начальника СИЗО, аккурат после выборов. Стало совсем мрачно.

7

Дни, и без того безрадостные, стали превращаться в пытку. Всё начиналось утром в 6 часов с рёва масок на продоле, когда людей выгоняли в сортир. Резкие удары дубинками по стенам, перилам, полу, постоянные окрики «Голову вниз!», «Живее!», «Бегом!» тоном эсэсовца, орущего «Schneller!»^[12] евреям в Аушвице у газовых камер. Лязг дверей, одно и то же повторялось с каждой камерой.

Всё вместе это создавало звучную и жёсткую какофонию, подавляющую волю и питающую страх. После утреннего обхода дежурного всё повторялось. Сначала в 8.30, когда на прогулку выходила первая смена, затем каждые 1-2 часа вплоть до 12.30, когда возвращалась последняя смена. Шесть пробежек на улицу, шесть в камеры – ровно по числу двориков. Если меньше, мы делали вывод, что некоторые камеры идти отказались. Со временем мы стали замечать, что на одних орут сильно, на других – средне, на третьих – совсем не орут. Дифференцированный подход.

С 13 до 15 – обед. Пару часов передышки. После трех часов дня начинается второй подход: шмоны. Если раньше обыски проводились раз в полтора месяца, то теперь это превратилось в еженедельную процедуру (конкретно для нашей камеры). Обычно нас выгоняли в спортзал, где мы должны были раздеться и присесть несколько раз. После прощупывания одежды ставили на растяжку к стене, зачастую с выгнутыми на тыльную сторону ладонями, как ПЗ (пожизненно заключённые). Однажды мы с Максом простояли так полчаса, пока шёл обыск. Помню, первый раз стояли «весело» пять минут, но и это – пытка, после которой с трудом удаётся пошевелить ногами. После 30 минут уже вообще ничего не хочется. Держишься, лишь бы в обморок не упасть, а под ногами лужа собственного пота и дикая дрожь в руках.

В 16.30 второй вывод в сортир. Все то же самое по утренней схеме. И снова шмоны до 18.00. Ужин. В 20.00 заступает новая смена, которая также пытается успеть провести «мероприятия». Тут обычно дергали на так называемый «личный досмотр». Это означало сбор всех личных вещей, скручивание матраса с бельём, упаковка продуктов и т.п. Затем со всеми баулами спускали в спортзал, причем раздельно занести вещи разрешали только в первые дни, впоследствии заставляли нести на себе сразу всё. Контролёры вытряхивали сумки, обыскивали шмотки, письма, пакеты; и снова всё нужно собирать. Причём всё время подгоняют: «Живее!», «Быстрее!». Не понравилась скорость исполнения – ещё раз по кругу. Назад вещи не складывались, а запихивались. Ведь времени было мало. На очереди стояли многие другие. Потом начиналось самое сложное – дорога назад. Сначала мы ходили шагом, затем – бегом. В итоге пришли к многократным забегам. По команде, загрузившись кешерами^[13] и матрасом с вечно выпадающей простынёй, нужно было бежать вверх по узкой крутой лестнице. Почти у финиша каратели останавливали и заставляли спускаться вниз. И снова наверх… Этого не выдержит даже очень физически сильный человек! Доползаешь до нар взмыленный, как лошадь, и даже не раскладываешься, так всё становится безразлично.

Замучив «телесно и душевно», каратели принимались за мозг. С 18.00 до 22.00 по местному ­«СИЗО ТВ» (обычное ТВ отключили ещё в декабре) начинали крутить всякие программы, из которых 90% составлял самый настоящий шлак. Мистика, псевдоистория, чеченские боевики, террористы, политиканы, наркоманы, еврейский заговор, доллар-кровопийца – одним словом, сенсации, рассчитанные на запугивание обывателя. Всё бы ничего, но это повторялось каждый день. Десятки раз одно и то же. Они долбили мозг тревожностью, чувством опасности. Расчёт строился, видимо, на появление неврозов, в первую очередь, неврастении. Это ТВ-зомбирование было хуже всего. Иногда доводили до паники и самобичевания. Кроме перечисленного, транслировались программы откровенно ультраправого содержания таких контор, как RUSTV и «Куликово поле». Показывали фильмы «Россия с ножом в спине» и т.п. Выглядит совсем по-идиотски, когда зэков убеждают, что Путин – еврей, а Россия – сионистская держава. Периодически заходили контролёры в сопровождении масок с дубинками в руках. Проверяли, смотрим ли. Со временем стали хитрить, делали звук фоновым, а впоследствии отключали вовсе.