Бетховен

«Папа Гайдн»

Людвиг сидит за фортепиано. Его репутация пианиста-виртуоза уже прочно утвердилась в Бонне. Его манера игры мощная, но, как говорит Вегелер, «неровная и жесткая». Чего ей не хватает? Нюансов, некоторого изящества… Конечно, мы никогда не узнаем, каким пианистом он был на самом деле. Инструмент всегда был товарищем его музыкальной мысли, находок, чудесных построений, создававшихся в его уме. Что до его исполнительской манеры, наверное, ее нельзя было сравнить с игрой Шумана, Шопена, Листа, этих пианистов-спортсменов, которые сумеют в XIX веке выжать из инструмента максимум его технических возможностей. Бетховен был современником робких первых шагов современного рояля. Он освоил клавесин, потом фортепиано с еще суховатым звучанием, слегка расстроенным, столь странным для наших современных ушей, да простят меня «пуристы», снобы и поборники мнимой «музыкальной подлинности»: Бетховен часто сетовал, что инструмент, о котором он мечтал и для которого писал музыку, еще не существует!

Как бы то ни было, в начале 90-х годов XVIII века игру Людвига еще можно было усовершенствовать. В сентябре-октябре 1791 года он принял участие в большой поездке курфюрста в Мергентхайм и Ашшафенбург, что позволило ему сравнить свое юное дарование с более тонким даром Штеркеля, капельмейстера майнцского курфюрста.

«Штеркель играл очень легко, в невероятно приятной манере, немного женственной, по выражению Риса-отца ^{15}. Бетховен стоял подле него с выражением сосредоточенности на лице. Затем пришел его черед; он стал играть, хотя Штеркель сомневался, что автор вариаций сумеет исполнить их без запинки. Тогда Бетховен сыграл не только эти вариации, но и множество других, не менее трудных. К великому удивлению слушателей, он исполнил их в точно такой же легкой и приятной манере, которая поражала у Штеркеля. Настолько ему было просто изменить свою игру, подладившись под чужую», — пишет Вегелер.

Европа бурлила. Император Леопольд II скончался 1 марта 1792 года; его сменил весьма консервативный Франц I Австрийский, процарствовавший до самой смерти Бетховена и даже дольше. Яростный контрреволюционер, враждебный новым идеям в противовес своему дяде Иосифу II и отцу Леопольду II, Франц I вел страну от катастрофы к унижению, противостоя французским революционным войскам, а затем наполеоновским армиям, пока Венский конгресс не позволил ему взять реванш в 1814 году с благословенной помощью верного Меттерниха.

В апреле 1792 года Законодательное собрание Франции объявило войну королю Богемии и Венгрии, императору Францу. В августе был низложен французский король Людовик XVI. 20 сентября при Вальми армия из оборванцев-санюолотов разбила пруссаков, а в ноябре, при Жемаппе, солдаты Дюмурье выгнали из Бельгии австрийцев. Революционная Франция отныне была светочем свободы в Европе, по крайней мере в своих заявленных намерениях; ее целью было свержение монархий и победа над тиранией — планы обширные.

Эти события непременно должны были затронуть революционную струну в душе Людвига. Однако главным событием лета 1792 года стала его встреча с Йозефом Гайдном.

«Папа Гайдн», как его ласково называл Моцарт, скончавшийся полгода назад, был проездом в Бонне. К шестидесяти годам этот лишенный изящества человек скромной внешности, чья доброта подпитывалась пламенной верой, наконец-то освободился от опеки князей Эстергази после кончины князя Николая (Миклоша) в 1790 году, прослужив у них более трех десятилетий. Наверное, эта просветленная духовность и позволила ему не сломиться под тяжкой ношей своих обязанностей и разочарований несчастливого брака с женщиной, в сестру которой он был влюблен… Именно в замке Эстергази в Венгрии этот скромный, но плодовитый гений написал большую часть своего огромного наследия, подталкиваемый постоянной необходимостью поставлять партитуры княжескому оркестру и театру, а также камерные произведения: трио, квартеты, сонаты для фортепиано, бесчисленные романсы… Это лихорадочное творчество, с которым он справлялся с единодушно восхваляемыми добросердечием и порядочностью, сделали его мастером. Единственным неоспоримым мастером, остававшимся в Вене после смерти Моцарта. Хотя он признавал в своем молодом друге Вольфганге «величайшего из музыкантов, каких только носила земля», его собственное творчество заключало в себе сказочные сокровища и стало важнейшим этапом в истории музыкальных жанров симфонии, квартета и сонаты. Многие пианисты и некоторые сведущие меломаны даже утверждали, что его сонаты для фортепиано интереснее моцартовских, изобретательнее и таинственнее. Он достиг совершенства в струнном квартете. Симфонии же его очаровывают своим изяществом, поражают богатством и сложностью в использовании оркестра, как, например, знаменитая серия Лондонских симфоний.

Как раз в Лондон Гайдн и направлялся в конце 1791 года по приглашению импресарио Иоганна Петера Соломона, уроженца Бонна. Он остановился в Бонне и, вероятно, впервые встретился с Бетховеном. Людвиг показал ему одно из своих сочинений, наверное, знаменитую Кантату на смерть императора Иосифа II. Или это произошло по возвращении из Лондона, где Гайдн с триумфом провел больше года, — первого апофеоза после долгой жизни в рабстве? Во всяком случае, пожилой маэстро был впечатлен способностями почти неизвестного молодого человека. Конечно, Гайдн заметил ошибки в первых работах юного Людвига, но еще и темперамент и потенциал, и согласился давать ему уроки по просьбе курфюрста.

1 ноября 1792 года Бетховен уехал в Вену. Ему 22 года, но сам он думает, что всего 20. За его спиной остались дошедший до ручки отец, два брата с неясным будущим, трудная молодость, прошедшая под знаком отцовской грубости, но озаренная прекрасными встречами. С Бонном связаны его неизменная любовь к музыке, его призвание, первые любовные переживания, его характер — меланхолический и восторженный, волевой и мечтательный. Глядя на величественный Рейн, на эту милую и мощную природу, он проникался глубоким чувством реальности мира и его подспудных сил, в нем зародилось желание быть любимым ради его музыки и благодаря труду, добродетели, самопожертвованию людям-братьям сделаться тем, кем не смог стать его отец, — великим артистом. Крыши Бонна тают в тумане. Он не знает, что никогда не вернется в родной город. Даже в момент смерти своего отца, покинувшего этот мир 18 декабря 1792 года — возможно, от сердечного приступа. Уезжая, Бетховен не мог не знать, что дни Иоганна сочтены. Ускорил ли он отъезд, чтобы не видеть, как тот умирает? Теперь он наедине с собой, без грубого, хныкающего, малопочтенного сверх-Я, каким был его отец — развалина, несчастный человек, сидевший на его шее целых 20 лет.

«Примите из рук Гайдна дух Моцарта», — якобы написал ему граф Вальдштейн перед отъездом в альбом с пожеланиями его друзей. Слишком красивая фраза, чтобы быть подлинной; после смерти Бетховена множество документов были подделаны, в частности, рукой усердного Антона Феликса Шиндлера, написавшего его житие, о котором мы еще поговорим в свое время со всей благожелательностью, какой только заслуживают его дурные поступки. Думал ли Бетховен о Лорхен во время долгого пути в Вену? Перед расставанием они как будто поссорились, об этом известно из письма, которое Людвиг написал девушке по приезде в Вену, прося прощения. Лорхен же всегда питала к Людвигу чувства глубокой дружбы: «Пусть дружба и добро растут, как сень, покуда не погаснет солнце жизни». Эти строки Гердера ^{16} она записала ему в прощальный альбом.

И вот Бетховен в Вене — на всю жизнь, о чем он вовсе не догадывается, думая, что вернется в Бонн, когда закончит учебу. Город, в самом деле, роскошный, очаровательный — и ужасный, кишащий шпионами и фискалами императора, а вскоре — столица вальса и приторного китча. И еще психоанализа, что вовсе не случайно: венское бессознательное представляло собой для аналитика неистощимые залежи вытесняемых желаний. В Вене опасались революционной заразы из Франции, распространявшейся по всей Европе. Почему музыка там так прижилась? Потому что ее считали безобидной. Прочие формы самовыражения — философия, литература, эти рассадники мятежа, — там не приветствовались. Даже император Иосиф II, пожелав основать в Вене академию, столкнулся с легкомыслием населения, не принявшего «Дон Жуана» Моцарта, предоставив композитору умереть в нищете.