Просветитель В.А.Левшин

Имеется документальное свидетельство о том, что В. А. Левшин располагал собранием подлинных древнерусских богатырских песен. Он писал: «…к крайнему моему сожалению, в пожарный случай погибло у меня собрание древних богатырских песен». Нет источников о том, как В. А. Левшин стал обладателем этого собрания: записывал ли песни сам или приобрел у кого-либо.

В начале XIX в. «Русские сказки» В. А. Левшина принимались за подлинные фольклорные записи. В стремлении показать подлинные фрагменты былин В. А. Левшин опередил М. Д. Чулкова. Правда, современники В. А. Левшина, а также литературоведы более позднего времени сразу на это отличие не обратили внимание, более того, издания левшинских «Русских сказок» 1807, 1820, 1829 гг. они считали чулковскими.

В «богатырских сказках» В. А. Левшин ставил и другую задачу, сближавшую его с М. Д. Чулковым, — хотел обработать русский эпос в духе западноевропейских рыцарских романов. Для этого он заметно усложнял былинные сюжеты. Например, в повествования о подвигах и приключениях киевских князей им вносились многочисленные эпизоды, заимствованные из волшебно-рыцарских романов, восточных сказок: киевский князь Владимир в «Повести о князе Владимире и Добрыне» оказался у В. А. Левшина учредителем «ордена богатырского», сами русские богатыри часто стилизовались им под западноевропейских «странствующих рыцарей». Рядом с Добрыней и Владимиром действовали различные Баломиры, Сидоны, Гассаны, волшебница Добрада, волшебник Твардовский.

Наиболее близкой к русскому народному эпосу специалисты считают сказку о Василии Богуслаевиче («Повесть о сильном богатыре и старославянском князе Василии Богуслаевиче»), которая также опубликована в книге «Былины в записях и пересказах XVII–XVIII веков».

В «Русских сказках» В. А. Левшина действие происходило на Руси: встречались такие географические названия, как Старая Руса, Новгород, Тмутаракань (хотя была и баснословная Хотына и др.). Время действия «Сказок^ — Киевская Русь, а также период, предшествовавший Древнерусскому государству.

Перелистывая страницы «Русских сказок», читатель попадал в атмосферу различных превращений: старой волшебницы — в красавицу, красавицы — в старуху, меча — в птицу, копья — в коня, шлема — в ладью; герои окаменевали, поглощались землей, делались наполовину деревянными, железными и т. д. Сказки полны описаний талисманов и «волшебных предметов»: лодок, яблок, зеркал, птиц, цветов, стрел, перстней, живой воды, копий, лат и т. д. В сказках звучат «таинственные голоса», есть «вещие сны», «предсказания», «видения», бои с чудовищами, чародеями. Вместе с тем автор «Сказок» пытался показать читателю эмоции героев, борьбу, происходившую в их душе, стремился объяснить поступки героев на основе своего жизненного опыта. Это явилось большим вкладом в развитие предромантической литературы 80-х годов XVIII в. В своих «Русских сказках» В. А. Левшин подошел «к идеям писателей XIX в., умевших тонко разбираться в сложной истории… человеческой души, относиться к ней с гуманной точки зрения»8.

Несомненный интерес представляют элементы философского и политического свободомыслия, присутствующие в «Русских сказках»: осуждение жрецов и дурных правителей, придворных льстецов-интриганов, противопоставление им образов идеальных правителей, попытки объяснить чудеса не волшебством, а результатами научного изучения человеком таинственных сил природы. Это характеризует В. А. Левшина как активного сторонника идей просвещения. Он обращался к читателю: «Верь мне, что вся сила невидимых духов не властна нимало нарушить течение и порядок природы… Все, что нам кажется чрезвычайным, есть только следствие человеческого разума».

Современные литературоведы и историки литературы считают, что «Русские сказки» В. А. Левшина, особенно богатырский цикл, оказали заметное влияние на развитие всей русской литературы. Такие жанры, как поэма (от «Душеньки» до «Руслана и Людмилы»), историческая повесть («Славянские вечера» В. Т. Нережного, 1809), комическая опера («Илья богатырь» И. А. Крылова, 1807), довольствовались левшинской переработкой русской эпической поэзии9. В. А. Жуковский сказку В. А. Левшина «Громобой» переделал в комическое произведение. Под воздействием сборников М. И. Попова, М. Д. Чулкова, В. А. Левшина Г. Р. Державин в 90-е годы XVIII в. писал оперу «Батмендий» (которая осталась незаконченной). Сборник Кирши Данилова и «Русские сказки» В. А. Левшина долгое время были основным источником фольклорных сюжетов для русской литературы.

В «Руслане и Людмиле» имеются эпизоды, попавшие туда прямо из «Русских сказок» В. А. Левшина. Имеется свидетельство о том, что, находясь на юге в 1821 г., A. С. Пушкин просил выслать ему несколько частей «Русских сказок» В. А. Левшина. Поэма А. С. Пушкина «Руслан и Людмила» блестяще завершила в русской литературе вековую историю волшебно-рыцарского романа. Но если внимание поэта было обращено на «Русские сказки» В. А. Левшина и А. С. Пушкин выделил его из ряда однородных писателей, то это свидетельствовало о талантливости и оригинальности сочинений В. А. Левшина. В «Повести о князе Владимире и Добрыне» B. А. Левшина рассказывалось о богатырской голове, под которой находился ключ от горы, где был спрятан волшебный меч. А. С. Пушкин сжал этот сюжет в своей поэме «Руслан и Людмила» и поместил меч непосредственно под богатырскую голову. Сюжеты «Русских сказок» нашли свое отражение и в «Евгении Онегине». В «Повести об Алеше Поповиче, богатыре, служившем князю Владимиру» есть такой эпизод: «Вся комната наполнилась дьяволами различного вида. Иные имели рост исполинский, и потолок трещал, когда они умещались в комнате; другие были так малы, как воробьи и жуки с крыльями, без крыльев, с рогами, комолые, многоголовые, безголовые; похожие на зверей, на птиц, и все, что есть в природе ужасного. Все ревели, страшно выли, сипели, скрежетали и бросались на богатыря». С этим описанием близко перекликается сон Татьяны в «Евгении Онегине» А. С. Пушкина.

В творчестве В. А. Левшина, как и М. Д. Чулкова, впервые произошел синтез литературных и фольклорных традиций. Они сломали барьер, отделявший литературу от народно-эпического творчества. В этом отношении М. Д. Чулкова и В. А. Левшина можно считать предшественниками А. С. Пушкина.

В сатирико-бытовой группе «Русских сказок» В. А. левшин вплотную подошел к реалистической прозе. Обращает на себя внимание небольшая комическая повесть «Досадное пробуждение». Это рассказ о бедном и забитом мелком чиновнике-пьянице Брагине, которому приснилось, будто женился он на богине Фортуне. На самом же деле он угодил в грязную уличную лужу, а вместо стана богини крепко сжимал в своих объятиях ногу свиньи. Несмотря на грубовато-комическую обрисовку персонажа, В. А. левшин относился к этому маленькому человеку с сочувствием и сожалением, старался вызвать такие же чувства у читателей: «Бедный Брагин забыт был равно от природы, как и от счастия… Он произошел на свет человеком без всяких прекрас, — вид его не пленял, разуму его не дивились и богатству не завидовали… Он сидел в приказе… Уже лет с пять, как герой наш был всегда с похмелья». Современные литературоведы считают это произведение первым в русской литературе опытом повести о бедном чиновнике, получившим такое широкое распространение после образов станционного смотрителя, «бедного Евгения» из «Медного всадника» А. С. Пушкина и Акакия Акакиевича из гоголевской «Шинели».

Среди повествований бытового характера В. А. Левшина имеются три сказки, в изложении которых автор старается следовать духу народного стиля. Это «Сказка о племяннике Фомке», «Сказка о воре Тимошке», «Сказка о цыгане». Включение в издание сказок, близких к устному народному творчеству и отражавших жизнь народа, было несомненно смелым новаторством В. А. Левшина, попыткой ввести в литературу простонародный материал. Современные исследователи, анализируя бытовые сказки В. А. Левшина, делают вывод о том, что в них он не ломал сюжет, как делал с другими сказками, входившими в его издание, а как бы дописывал его, вкладывая в уста героев свои мысли. Так, вор Тимошка, возмущенный социальным неравенством, социальной несправедливостью, казнокрадством, говорит: «В городе повесили крестьянина за то, что он, умирая с голоду, украл у скупого богача четверть ржи. А старый наш воевода украл у короля 30.000 рублев, его только сменили с места и не велели впредь к делам определять. Но ему и нужды в том нет: деньги-то остались у него»13. Фомка критиковал «парламент», взяточничество, сетовал на отсутствие нравственного примера со стороны привилегированных классов. Отправляясь на воровство государевой казны, он иронически замечал: «А теперь время подражать нам старому воеводе».