От 2 до 72. Книжка с картинками

Вот один из немногих сохранившихся снимков тех детских лет. Это 1946 год, пионерлагерь вблизи станции «Заветы Ильича». Моя рожица – единственная во втором ряду. Остальные ребята – кто из старших отрядов, а кто и пионервожатые. Помнится, что кое-кто из них уже покуривал. Кажется, и я тогда впервые попробовал и вскоре после этого закурил всерьез, а бросил, когда мне было уже за семьдесят. Это снимок запечатленные на нем ребята никогда не видели. Вот, публикую его сейчас, когда прошло более 60 лет.

А вот некоторые школьные фотографии.

Верхние снимки сделаны в 1947 году мною, семиклассником, во дворе 61-й школы. Это в Плотниковом переулке, почти напротив начала Кривоарбатского. Сейчас там, кажется, детский сад. Школа была, разумеется, мужская и почему-то семилетка. Заметная часть нашего седьмого класса (вот он, на снимке) перешла в восьмой класс 59-й школы, которая и по сей день живет и, надеюсь, здравствует в Староконюшенном переулке. (Ловлю себя на мысли, что мне приятно даже произносить названия арбатских переулков.)

На групповом снимке среди школьников нашего класса замечательный педагог – учительница истории Августа Ефимовна Лежава. Спустя много лет ее упоминает в своей книге известный актер театра «Современник», а тогда – наш одноклассник Игорь Кваша. На фото он через одного от учительницы, третий справа.

Мужчина в гимнастерке на снимке, сделанном во дворе школы, – наш учитель математики Борис Дмитриевич Демидов (Диамидов?). Мы его любили. Фронтовик. Не стеснялся, хотя редко и лишь сильно разозлившись, отвесить крепкую оплеуху или взять кого-то из нас за шкирку и швырнуть в дверь, которую приходилось открывать своим лбом или чем придется. Я, в виду моих скромных массо-габаритных характеристик, был удобен для таких процедур и в шестом классе был однажды воспитуем таким образом. Наказание запомнилось. В целом, как справедливое, а вот за что – забылось.

В седьмом классе наказания стали более цивилизованными, но какими-то более обидными. Входя в класс, Борис Дмитриевич скучным, спокойным голосом произносил: «Зимин за дверь, Стариков в угол, здрасте, садитесь». И так несколько (!) дней подряд. Такое наказание делалось не в порыве гнева, а как-то заранее, обдуманно. Наверное, поэтому воспринималось более болезненно, чем данная сгоряча оплеуха. На мой жалобный лепет: «Борис Дмитриевич, вы же меня третий день выгоняете, я уже исправился», – последовала реплика: «Не третий, а второй». – «Ну как же так, третий, – возражаю я, – вчера я сам на ваш урок не пришел». – «А это не считается». (Между прочим, я об этих эпизодах школьной жизни напрочь забыл. Мне о них напомнил, спустя лет тридцать после описываемых событий, один мой друг и, тем не менее, отличник, который виден рядом с Борис Дмитриевичем на фотографиях школьного двора. Он это запомнил, хотя сам подобным процедурам не подвергался. Вот что значит память отличника.) Стариков считался в нашем классе представителем соседнего школе двора, за которым установилась слава самого хулиганистого в районе. Кажется, именно этот двор упомянут Рыбаковым в его «Детях Арбата». От Старикова мы были наслышаны о многих лихих событиях. От него же мы услышали красочный и волнующий рассказ о впечатлениях от полового акта. Он честно предупредил, что это не его собственные впечатления, а пересказ дворовых приятелей. Стариков иногда промышлял срезанием сумок-авосек, висевших почти за каждым окном. Холодильников ведь тогда не было. Добирался он до этих авосек по пожарным лестницам и карнизам, демонстрируя чудеса смелости. Часть добытого приносил в класс. Один или два раза угощал нас «коммерческим мороженным», которое виртуозно крал из картонных коробок около коммерческого магазина на Смоленской площади. Сейчас там гастроном «Седьмой континент». Коммерческие магазины открылись вскоре после войны, но до отмены карточной системы. В них отпускали продукты без карточек, но по заоблачным для нас ценам.

Местоимением «мы» в предыдущих абзацах обозначена небольшая компания, которая обычно вместе шла из школы домой по Сивцеву Вражку в сторону Гоголевского бульвара. Вот мы на Гоголевском бульваре. Тогда там еще ходил трамвай, знаменитая «Аннушка».

Самый высокий на этих снимке – Игорь Берукштис. Талантливый музыкант, джазмен, он бежал из СССР где-то в конце 60-х – начале 70-х годов. Не эмигрировал, а именно бежал, когда его оркестр был в Японии. Об этом тогда писали многие газеты. Такой побег из страны не мог не стать драмой для родственников, в особенности, когда власти усугубляют драматизм происшедшего, обливают сбежавшего грязью. Хотя всем было понятно, что тогда в стране не могло быть достойной профессиональной жизни для активного музыканта-джазмена Я слышал потом его игру сквозь глушилки на каких-то «голосах». Сейчас живет в Германии.

А вот он же с еще одним нашим общим другом – Юлием Евдокименко – на крыше моего дома. Его адрес – Большой Афанасьевский, 25. Этот плохонький снимок интересен тем, что на заднем плане чуть видна башня Минобороны, что вскорости позволит мне сделать изящный переход к следующему сюжету, а в нижнем правом углу скорее угадывается купол той самой церкви, тогда полуразрушенной, без колокольни, которая дала название нашему Афанасьевскому переулку. В этой церкви тогда помещалась какая-то механическая мастерская.

Теперь посмотрите на следующий и, к сожалению, тоже плохонький снимок. На нем сфотографированы ребятишки нашего двора. Один из них, между прочим, мой брат Женя. Зима. Год, скорее всего, 1946-й. Слева на заднем плане виден и ныне существующий большой дом на углу Б. Афанасевского и Сивцева Вражка. Последнее сказано просто так, для ориентировки. На ближнем заднем плане, во дворе – сараи. Их имела, по-моему, каждая семья. В сараях – дрова. Отопление ведь было дровяное. Мама с гордостью говорила: «У нас голландское отопление». Талоны на дрова. Дровяной склад – там, где сейчас гастроном «Новоарбатский». Вход на склад, огороженный деревянным забором из горбыля, был на том месте Арбатского переулка, где сейчас, почти на углу с Новым Арбатом, вход в пивной ресторан. Я уверен в этом, так как сохранился дом напротив, в который я захаживал к одному однокласснику – Семену Юдицкому, сыну детской писательницы Хорол. Так вот, помню, как из этого склада зимой, на саночках, мы возили дрова домой в свой сарай. Там их еще надо было колоть. Почему дрова выдавались тогда, когда уже наступила зима, я не знаю. Думаю, что по той же причине, по которой Павка Корчагин прокладывал ветку железной дороги для лесозаготовок в зимнюю стужу, а не летом.

Привожу ещё одну фотографию Жени, которая позволяет увидеть другой кусочек арбатского двора нашего детства.