Эварист Галуа

Иезуиты или их сторонники были среди духовенства, в предместье Сен-Жермен [4], среди депутатов и пэров, министров и придворных графа д'Артуа. Этих светских приверженцев, этих «иезуитов короткой сутаны», противники «крайних» видели повсюду — во всяком случае, так им казалось. До нас дошло, что слуги привратники, горничные, полицейские были шпионами иезуитов, что по велению ордена на рассмотрение палат вносились новые законы и даже король в последние годы жизни стал послушным орудием в их руках. Предполагали, что это произошло не случайно, а в результате тонко задуманной интриги.

До убийства герцога Беррийского король всегда находился под влиянием кого-нибудь из своих фаворитов. Последним был президент государственного совета Деказ, человек, которого особенно ненавидели «крайние». Клевета, проклятия, обвинения посыпались на него после смерти герцога Беррийского — король был вынужден расстаться со своим фаворитом. И впервые в жизни разбитое сердце старого короля утешала женщина.

К мадам дю Кайла внимание короля привлек член ордена иезуитов отец Лиотар. Нет нужды строить догадки относительно общественных взглядов святого отца. Они достаточно ясно изложены в его эссе «Трон и алтарь». В нем отец Лиотар убеждает нас, что гражданскую печать следует упразднить и выпускать всего одну ежедневную газету, владельцем которой будет король, а редактором — шеф полиции. Здесь следует печатать интересные и полезные новости: изменения погоды и цен на пшеницу, кофе, сахар. Газета подобного содержания, уверяет отец Лиотар, удовлетворит всякому разумному требованию. Одновременно надлежит сжечь зловредные книги Руссо и Вольтера.

В 1821 году влияние мадам дю Кайла на Людовика XVIII установилось прочно. Заботливо обученная отцом Лиотаром, она знала, как увлечь и позабавить короля. Она охотно выполняла приказания «монсеньера», духовенства, аристократии предместья Сен-Жермен.

Все туже опутывали короля интриги, пока он не стал лишь орудием в руках брата.

Вскоре та же паутина принялась затягивать школы Франции, чтобы задушить в них мятежные настроения. Первой по счету была Политехническая школа. В ней все перестроили заново, и атеиста Монжа заменили набожным Коши. Нормальная школа, тоже дитя революции, была предназначена готовить надзирателей и учителей для королевских коллежей.

В 1822 году ее закрыли и таким простым способом уничтожили возможный рассадник республиканских и бонапартистских идей. Щупальца иезуитов обвились вокруг королевских лицеев, наиболее важным и знаменитым из которых был Лицей Людовика Великого — Луи-ле-Гран. Его целью было готовить лощеных знатоков латыни и греческого и, главное, верных слуг короля и защитников церкви. Выполнял ли он эту цель? Вместо ответа назовем имена трех самых блестящих студентов коллежа.

В Луи-ле-Гран прошел курс «неподкупный» Робеспьер, который послал на гильотину Людовика Капета, бывшего Людовика XVI.

В Луи-ле-Гран прошел курс Виктор Гюго, который потом сражался против тирании Наполеона III, окрещенного им для потомков «Наполеоном Малым».

В 1823 году, пройдя основательную подготовку у матери, сдал экзамен в Луи-ле-Гран и был зачислен в четвертый класс Эварист Галуа. Он тоже ненавидел короля Франции и боролся против него.

II МЯТЕЖ В ЛУИ-ЛЕ-ГРАН

Год 1824, воскресенье, 25 января

Сухопарый человек с плотно сжатыми губами неслышно прошел по кабинету к столу мсье Берто. Мсье Берто указал ему рукой на деревянный стул. Другая рука нервно теребила седеющую рыжую бородку.

— Вы хорошо сделали, что пришли, мсье Лавуайе. Очень хорошо. Я знал, что вы один из немногих родителей, на которых можно положиться.

Он взял понюшку табаку, втянул в широкие ноздри и доверительно повернулся к посетителю.

— Перед нами теперь достаточно ясная картина. Мы знаем, как поступить, заручившись помощью верных своему долгу родителей. К сожаленью, рассчитывать можно лишь на очень немногих. Да, мсье Лавуайе, вы сумели обнаружить заговор. Пожалуйста, расскажите мне все.

Глаза мсье Лавуайе были опущены, голос — полон смирения.

— Во вторник, то есть послезавтра, в шесть часов вечера разразится мятеж.

Мсье Берто откинулся назад в своем кожаном кресле и глубоко вздохнул.

— Да, знаю. — Он сжал кулаки. — Вожаки. Нам нужно знать зачинщиков. Всех до единого.

Он грохнул сжатыми кулаками по столу.

Мсье Лавуайе вынул из кармана аккуратный конверт и молча положил на стол. Толстые короткие пальцы мсье Берто вынули из конверта бумажку и положили ее рядом с длинным листом бумаги, лежавшим на столе. Его глаза перебегали с одной страницы на другую.

— Ха! Я так и думал. Да, совершенно верно. Я им покажу… Мы еще посмотрим… — Он повернулся к посетителю. — Вот теперь мы чего-то добились. Из вашего списка и из других источников мы узнали около сорока имен. Все вожаки в наших руках. И кто! Лучшие ученики Луи-ле-Гран. Студенты, которым мы вручали награды, студенты, для которых мы сделали больше всего. За стенами коллежа кто-то отравил их этим ядом, и они принесли заразу в лицей. Им бы хотелось Наполеона вернуть из могилы. Но не это самое страшное. Кое-кто из них хотел бы вернуть из могилы Робеспьера!

Мсье Лавуайе сочувственно покивал головой.

— Перейдем к частным вопросам. Мы послали вашего сына домой под тем предлогом, что ему нужен отдых. Как вам удалось получить от него все эти сведения?

Худое лицо собеседника окаменело.

— Мсье, этот вопрос я обсуждать не намерен. Моему сыну неизвестно, что я здесь.

— Не беспокойтесь о сыне, мсье Лавуйае. Он хороший мальчик, старательный ученик, он прилежно занимается. Могу вас уверить, что в будущем году ему дадут стипендию. Он бесплатно получит лучшее образование, какое можно получить во Франции. Совершенно бесплатно. Пока я тут директор, я за это ручаюсь.

Помолчав в раздумье, он сердито выкрикнул:

— Хотел бы я знать, что они имеют против Луи-ле-Гран?

— Это тягостный предмет, мсье. Я предпочел бы его не касаться.

— Но вы должны сказать! Мне нужно знать. Я настаиваю!

Налитые кровью глаза мсье Берто впились в суровое лицо сидящего перед ним человека.

— Они говорят, что вы, мсье, вернете иезуитов и отдадите лицей в их распоряжение.

— Ах, так! Опять эти старые бредни! — Он говорил обиженно, с горечью. — Я не могу назначить профессора без письменного разрешения министра, не могу исключить ни одного студента, а меня обвиняют в том, что я передаю школу иезуитам. Да, знаю. Для этих республиканцев и бонапартистов каждый, кто верен королю, — иезуит. Они хотят весь мир запугать своими иезуитами. Еще что они говорят?

Ровный, монотонный голос произнес:

— Говорят, что пища нехороша, что ее плохо готовят.

— Еще одна басня. Жалуются, что плохо кормят. Попадись они мне в руки, эти подстрекатели со стороны, которые сеют смуту в Луи-ле-Гран. Скажите, пожалуйста, их плохо кормят! Ну, а еще есть что-нибудь?

В его напряженном голосе зазвучал страх.

— Есть, но мне не хотелось бы говорить на эту тему.

— Нет уж, договаривайте. Я понимаю, что этот разговор не доставляет особенного удовольствия ни вам, ни мне.

Мсье Берто расстегнул и снова застегнул пуговицу на своем черном засаленном сюртуке. У мсье Лавуайе внезапно блеснули глаза.

— Им хотелось бы, мсье, чтобы убрали вас, — внятно сказал он, — потому что ваш вид и ваши манеры — позор для школы.

Лицо мсье Берто побагровело, густая краска залила шею, резко оттенив поношенный черный галстук. Он перестал застегивать сюртук и забарабанил по столу, пытаясь унять дрожь в пальцах.

— Ну, я им покажу! Они у меня увидят!

С отвращением и стыдом взглянул он на восковое лицо собеседника, чувствуя, что ненавидит его не меньше, чем своих студентов.