Андрей Курбский

Но князь Андрей не рад: он называет себя лишь «призраком» былого Курбского. Его личность погибла из-за измены, и от нее «осталось лишь сердце». Князья Курбские дружно решают удалиться в монастырь и тем искупить былое предательство. Юрий просит Андрея Михайловича начать новую жизнь с молитвы за своего врага, Иоанна Грозного. И именно эта молитва, которая в финале звучит со сцены, символизирует, что князь Курбский прощен Богом [24].

Эталонный предатель

Параллельно с мифом о Курбском – борце с тираном и Курбском – истинном патриоте формировался и расцветал другой миф, миф о Курбском – изменнике, Курбском – агенте врагов России, Курбском – разрушителе устоев российской государственности и нравственности. В общем-то, изменником его считали и М. М. Щербатов, и Н. М. Карамзин, но они видели в этом противоречивость и трагичность облика князя: с одной стороны, он боролся с деспотизмом, с другой – Отечество все-таки предательски покинул, сбежав из действующей армии. Но что ему оставалось делать, если надо было выбирать между смертью на плахе и бегством за границу?

В популярной в середине XIX века книге для чтения по истории для детей А. Ишимовой рассказывается, что после падения «Избранной рады» любимцами Ивана стали доносчики и клеветники, «добрые же бояре каждую минуту боялись смерти или опалы, то есть гнева Царского. Многие из них от страха уходили в Литву и Польшу. В числе таких изменников был, к сожалению всех Русских, и знаменитый герой, участвовавший в завоеваниях Казани и Ливонии, прежний любимец царя – князь Андрей Курбский. Хотя он с чрезвычайною горестию решился на эту измену, но тем не менее она покрыла его имя вечным стыдом и заставила совесть его испытывать вечные мучения. С какой невыразимой грустью он слушал рассказы о верности других бояр Иоанна; как завидовал той твердости, с которою они, не смотря на все лестные предложения короля Польского, не изменили чести и терпеливо переносили жестокость Иоанна как наказание, посланное от Бога» [25].

Наверное, излишним будет говорить, что никаких свидетельств «грусти» Курбского в источниках нет. Но образ раскаявшегося эмигранта идеально подходил для морализаторских поучений, которыми наполнена книга А. Ишимовой.

Одним из первых существенные критические ноты в художественную трактовку образа Курбского внес А. К. Толстой в поэме «Василий Шибанов» (1840-е годы). Князь у Толстого – антигерой, в чем-то даже близкий Ивану Грозному, готовый пожертвовать верным слугой ради краткого мига торжества, бросания в лицо царю гневных и злых слов:

Подлинным героем поэмы является слуга Василий Шибанов, подвиг которого и есть настоящий патриотизм и обличение тирана:

Своим поведением слуга как бы извиняет преступление Курбского, которого и сам Шибанов считает изменником:

Правда, как это часто бывает, читатели восприняли смысл поэмы более упрощенно, чем ее создатель. В образный ряд русской литературы попали в первую очередь первые строки поэмы: «Князь Курбский от царского гнева бежал...» И при прочтении стихов о Шибанове в сознании читателей центральным сюжетом оказались не мужество и преданность «раба», славящего господина, несмотря на все его подлости, а традиционный образ Курбского как политического эмигранта, борца с деспотизмом.

Поэма Толстого пользовалась необычайной популярностью. Ее часто исполняли на эстраде. Вл. И. Немирович-Данченко, слушая чтение этих стихов актерами, проверял их мастерство чтеца, умение воздействовать на аудиторию. В 1889 году модный в столице врач-гипнотизер О. И. Фельдман в своих опытах инсценировал «сказания о Грозном царе и посланце Курбского Шибанове». В начале 1890-х годов учительницы вечерних рабочих школ в Петербурге изучали с учениками балладу А. К. Толстого. Считалось, что по тому, как учащиеся ее воспринимают, можно установить их образ мыслей и уровень способностей [27].

Вслед за нравственным осуждением Курбского пришел черед политических ярлыков. Они впервые в четком виде появляются в книге С. Горского «Жизнь и историческое значение князя Андрея Михайловича Курбского» (1858). Здесь Курбский выступает символом всех антигосударственных, антимосковских сил, обобщенным образом врага России:

«Андрей Михайлович, с первых лет своей жизни, был поставлен в среде, неприязненной Москве, с самой ранней молодости внушена ему была ненависть к ее князьям... Курбский не стыдился обманывать Иоанна, как не стыдился называть мучениками изменников, преданных казни... корыстные расчеты всегда стоят у Курбского на первом плане... Проникшись с самых ранних лет своей жизни ненавистью к Москве, Курбский не был проникнут любовию к Отечеству... как глубоко была испорчена нравственная природа Курбского, что для него не было ничего святого; что самая заветная драгоценность человека – религия была для него только средством к удовлетворению эгоистических побуждений».

Приговор Курбскому, вынесенный С. Горским, под стать всем вышеприведенным обвинениям: «Какое было ему дело до России... он знал только себя одного... В таких людях потомство видит врагов развития человечества, следовательно, людей, достойных не участия, а осуждения» [28].

В последней четверти XIX века трактовка образа Курбского в литературе становится более сложной. Она оказывается связанной с темой боярской олигархии как «тормоза прогресса», враждебной силе, противостоящей царю. Именно тогда возникает получившая развитие в сталинские 1940-е годы тема бескомпромиссной борьбы Ивана Грозного с боярской изменой, представителем которой выступает Курбский. Борьбы, во имя которой надо не щадить отца и мать. Собственно говоря, Сталин тут ничего не изобрел, а лишь прилежно читал писателей рубежа XIX – XX веков...