Джон Голсуорси

Джон Голсуорси-старший всегда при возможности старался снять для своей семьи на лето загородный дом; к ним часто приезжали погостить друзья и родственники, и тогда устраивались пикники, экскурсии, ставились любительские спектакли или концерты. Но самым интересным были долгие беседы, во время которых Джек и Хьюберт, приезжавшие на каникулы, лучше узнавали своих сестер. Летом 1888 года Голсуорси снимали дом в Пертшире, в деревушке Далнабрек, который, судя по весьма подробному описанию в дневнике Лилиан, «был небольшим и очень просто обставленным». Тем не менее он оказался достаточно вместительным для тех увеселительных мероприятий, которые доставляли столько удовольствия всем их участникам. Молодые люди также ходили охотиться на куропаток, зайцев и кроликов. 14 августа Джону исполнился 21 год. Специальных торжеств не устраивали: «мальчики, как обычно, поохотились», затем был пикник.

Живо и проникновенно написанный дневник Лилиан дает яркую картину семейного уклада в доме Голсуорси. Он также позволяет глубже заглянуть в замечательную душу самой Лилиан, оказавшей столь значительное влияние на развитие Джона Голсуорси. «Именно она вносила духовное и интеллектуальное начало в обычную повседневную жизнь своих младших братьев и сестер, – писала о сестре Мейбл Голсуорси. – Она всегда была чем-нибудь занята – рисовала, читала, писала, занималась рукоделием, и в то же время она всегда умела найти интересную тему для беседы; когда мы были маленькими, она рассказывала нам сказки; она открыла нам глаза на многие прекрасные вещи, которые стоило увидеть, услышать или прочитать». Став старше, «она читала философские труды на немецком языке и могла обсуждать научные проблемы со специалистами». Все это свидетельствует о том, что общество Лилиан, с одной стороны, благотворно действовало на окружающих, с другой – предъявляло к ним определенные требования. Поэтому неудивительно, что, как видно из дневника Лилиан, во время чтения трактата Эмерсона о дружбе Чарли Вогэн и Мейбл обращались к ней за разъяснениями. «Нелегкое дело – читать Эмерсона», – заключает Лилиан.

В доме в Далнабреке, должно быть, до сих пор живы отзвуки бесконечных разговоров молодых людей, большей частью очень серьезных, но иногда удивительно легкомысленных. «Спор во время обеда на предмет хорошего воспитания и изящных манер... Возник вопрос: подразумевает ли хорошее воспитание наличие мужества? Джек, споря ради самого спора, высказал мнение, что хороший, но плохо воспитанный юноша будет иметь поровну и благородных манер, и грубости...»

Или другая запись: «Она (юная леди по имени Герда Фэар) много разговаривает с Джеком на серьезные темы (насколько я могу судить). Она нравится Джеку, но не так сильно, как Мод (одна из гостей)». Джон грезит то об одной, то о другой из подруг по летнему отдыху, впрочем, ни одну из них не воспринимая всерьез.

Если учесть, что все это происходило в 1888 году, и вспомнить, в каком духе условностей и предрассудков воспитывались молодые Голсуорси, остается лишь поразиться свободе и полному отсутствию надзора со стороны старших при общении молодежи обоих полов. Мы обнаруживаем, что Лилиан вела длительную дискуссию на предмет обета безбрачия с молодым человеком, которого она называет Г. «Он считает, что у него есть личные причины избрать для себя этот путь, но окончательного решения он пока не принял; я поспорила с ним, но не нашла, что возразить, когда он сказал, что это поможет ему работать плодотворно, без всяких помех и вмешательств». И более поздняя запись того же лета: «Мы решили называть друг друга по имени, но тут же нарушили свое решение. Однако два дня спустя Чарли Вогэн сделал решительный шаг и сказал, входя в гостиную: «Доброе утро, Лили. Чтобы сказать это, я по дороге сюда собрал всю свою отвагу». (Через двадцать лет Вирджиния и Ванесса Стивен считали себя передовыми людьми, когда они с Литтоном Стрэчи [15] стали называть друг друга по имени.)

Жизнь в Далнабреке протекала весело и беззаботно; много времени посвящалось подготовке живых картин, и мы узнаем, что Джек и Мод «прицепили импровизированные фалды к красным курткам, имитируя таким образом охотничьи костюмы». 27 августа состоялась генеральная репетиция, на которую были приглашены слуги. 28 августа «настал наконец великий день», и, по общему мнению, все прошло очень успешно. Завершился вечер песнями, «долетавшими до моего окна, которые распевали на веранде три студента Оксфорда». Музыка постоянно сопровождала этот отдых; по вечерам они «пели веселые песенки, чаще всего «Милый Коломбины», а также танцевали.

Лишь одно происшествие омрачило это счастливое время. Джона Голсуорси-старшего искусала собака, но «мама тут же прижгла руку, ведь в ее сумочке хранилось все необходимое на все случаи жизни». Этот инцидент стал причиной больших волнений всех домашних – не следует забывать, что в то время отец Голсуорси был уже достаточно старым человеком, ему исполнился семьдесят один год, и Лилиан отмечает, что понадобилось несколько дней, чтобы в семье восстановились покой и хорошее настроение. В тот вечер «Джек сел возле меня на подушку, положил голову мне на колени и был очень тихим и ласковым. «Пусть бы это случилось с кем угодно, только не с папой», – сказала я. «Ты права», – ответил Джек».

Я так подробно рассказываю о каникулах в Шотландии, потому что ни один другой документ не дает столь полного представления о семье, из которой вышел Голсуорси. Хорошо известно, что социальный фон в большинстве романов Голсуорси создан из наблюдений над теми слоями общества, к которым принадлежали его родители – недавно разбогатевшие буржуа, успешно занимающиеся бизнесом и приобретающие собственность. Но не менее важной для писателя была принадлежность к тому маленькому интеллектуальному кружку, члены которого уже тогда начинали остро критиковать основные жизненные ценности их родителей. Оба – и Джон, и Лилиан – серьезно интересовались религиозными проблемами, и Лилиан решила, что не может больше принадлежать к англиканской церкви ее родителей. Она призналась в своих сомнениях матери – «та, задавая вопросы напрямик, выведала все мои еретические мысли» и долго потом обсуждала все эти проблемы с братом. Вместе они читали «Литературу и догму» Мэтью Арнолда [16] и изучали Эмерсона и в конце концов выбрали для себя общепринятое христианское учение.

Не будь рядом активно всем интересующейся Лилиан, оказывавшей постоянное воздействие на брата и будировавшей его, неизвестно, сумел ли бы Джон отойти от привычных представлений и устоев. Не знаем мы также, когда именно Джон вообще отказался от христианства и сделался атеистически настроенным гуманистом, что определило его дальнейший образ мышления и нашло отражение в произведениях. Бесполезно сейчас пытаться определить точное время и место рождения нового Голсуорси – а ведь речь идет именно об этом. Он отказался от какой бы то ни было ортодоксальной религии и вероучений: он осознал, что добро существует здесь и сейчас, страдания есть здесь и сейчас и задача человека, и в особенности его самого, состоит в том, чтобы бороться с ними; бедные не должны больше быть бедными; должна быть облегчена участь узников в их темницах, а женам положено быть счастливыми с их мужьями; с животными нельзя плохо обращаться. Это была наивная концепция, тем не менее она глубоко проникала в души молодых людей, и именно во время студенческих каникул – возможно, как раз тем летом в Далнабреке – она укоренилась в сознании молодого Джона Голсуорси.

Но, несмотря на то, что серьезные идеи Лилиан оказывали влияние на Джона, было бы ошибкой забывать, что он был пока всего лишь двадцатидвухлетним незрелым студентом Оксфорда, у которого еще не было никаких определенных идей относительно своего будущего. Чтобы подтвердить это, мы приводим здесь страничку из «Альбома признаний», который вел один из кузенов Голсуорси и который, конечно же, не следует воспринимать как серьезный документ.