Безумное благо

Видимо, уже совсем близко. «Упрямая пантера» — гласила раскрашенная деревянная вывеска. На стоянке перед отелем не более десятка автомобилей. День клонился к вечеру, а дождик все никак не решался начаться. Мод вздрогнула и вышла. Ворча, вытянула руки вверх. Медленно пошла к входу.

У стойки портье хозяйка протянула нам факс от вас: «Добро пожаловать в Вермонт! Надеюсь, путешествие было приятным. Было бы хорошо, если бы вы приехали сегодня в шесть вечера на ужин. Как только доберетесь, позвоните мне и скажите, придете вы или нет. Напоминаю мой домашний номер: (802) 362-5623. Жду с нетерпением. Ваш друг Себастьян».

Уже стемнело. Гроза разразилась, как раз когда мы выходили из отеля. Я вел машину, возможно, с излишней осторожностью. Дворники делали нелепые широкие жесты на лобовом стекле, силясь отразить литры воды. Ничего не было видно. Я зажег свет в салоне, чтобы свериться с планом, который вы присовокупили к факсу. Вот этот самый супермаркет, рядом с «Макдоналдсом», чья желтая «М» взирала на окрестности с высоты своей опоры. На ближайшем перекрестке я повернул направо. Так. Школа на вершине холма. Теперь нужно свернуть на дорогу, обсаженную живой изгородью. Через километр дорога перешла в проселочную. Через равные промежутки появлялись почтовые ящики на колышках. Нам нужен был ящик с номером 802. На ящике никакого имени, только цифры. Чуть дальше табличка «No trespassing», [27] которая напомнила мне начало «Гражданина Кейна». [28] Владения окружала изгородь. Вы сказали, чтобы я дал два гудка и просигналил фарами. Высокая решетка открылась автоматически. Землю сменил гравий. Мы прибыли на место. Добро пожаловать к самому таинственному писателю столетия. Мне, наверное, следовало быть взволнованным? Не всем дано проникнуть в ваши владения на границе Вермонта. Мод молчала, надев солнечные очки. Как же я ни о чем не догадался? И впрямь вообразил, будто я для вас столь интересен, что вы решили пригласить меня, вы, избегающий любых вторжений, как чумы боящийся посторонних? По траве прогуливался павлин. На веранде стоял старый диван со сломанными пружинами, слишком продавленный, чтобы иметь право оставаться в доме.

Я не мог поверить своим ушам: вы поставили «Strangers In the Night». Вы посмели. Вы встретили нас, качая головой и широко улыбаясь, с криком «Фрэнки!» Просто Фрэнки, как будто больше и добавить было нечего. Я ничего не имею против Синатры, [29] но вы могли хотя бы не навязывать нам его самый заезженный шлягер, эту тягомотину, которую бубнят все пианисты в отелях. Если уж на то пошло, почему бы не «Feelings»? Есть люди, чья немодность — их достоинство. Честное слово, вы не из их числа.

— Здо́рово, — сказала Мод.

— Да уж. Черт возьми, как же приятно видеть вас.

Дом был одноэтажным, но просторным. На крыше красовалась новенькая параболическая антенна. В конце коридора был гимнастический зал с резиновыми матами и шведской стенкой.

— Хотите сыграть в сквош?

— Нет, спасибо.

— Предпочитаете настольный теннис?

В углу у стены стояла пара лыж. С их носков свисали палки, связанные петлями. Я провел пальцем по кантам. Они были покрыты пылью. На моей коже остался черный след.

— Я частенько катался в Аспене [30] с Джеком Николсоном. [31] Хвастать особо нечем. Мы ложились слишком поздно. Спускались по трассам, как дикари. Джек мне все говорил, что хочет экранизировать один из моих романов. Не уточнял, какой именно. Меня не проведешь. Я в той компании был самый старый. В семидесятые я совсем перестал кататься.

Я после своей аварии не мог больше кататься на лыжах. Это было одной из самых больших моих потерь. Каникулы для меня всегда ассоциировались с горами: всякие романтические эпизоды, поцелуи на подъемниках, одинокие девушки в красных куртках, лавировавшие по сухому снегу испанских Пиренеев, вечера в отеле перед камином под водку с апельсиновым соком, инструкторши в темно-синих свитерах, диски «Стили Дэн», [32] разведенные дамы с зачесанными назад волосами. При удачном стечении обстоятельств бурные ночи выматывали больше, чем десять черных трасс без остановки. Еще было время блинчиков, краткий послеобеденный отдых, запах травяных шампуней и смягчающих кремов, длинный стол за ужином, приятные местные вина. Вот так-то. Я не позволял себе смотреть на снег. Иногда он просто слепил глаза. До головокружения. Как только в Париже выпадал снег, я вновь представлял себе нетронутые склоны по утрам, перед открытием, снова слышал металлический лязг бугелей, рев ратраков, скрежет кантов по льду. Мне двадцать; моя нога еще цела и невредима, мне хочется рассказать об этом детям, которых у меня не будет.

У вас в руке был уже третий бокал вина — австралийского шардонне. Вы спросили, понравилась ли нам гостиница, и пустились в причудливые разъяснения происхождения названия «Упрямая пантера»: якобы охотникам никак не удавалось убить зверя. Вы сами приготовили тот первый ужин: зеленая спаржа, морские гребешки, кукурузные лепешки. И красное бордоское вино. Господин знал правила хорошего тона. Синие таблички с названиями парижских улиц украшали кирпичные стены. В рамке под стеклом красовалась косынка Джона Форда, [33] раритет, купленный вами на торгах. В соседнем штате школьники перестреляли своих товарищей. Вас это чрезвычайно беспокоило. У меня не было своего мнения по этому поводу. Мод подлила вина. Вы хотели знать, возможно ли такое во Франции, находится ли у нас оружие в свободной продаже. На ваш взгляд, запреты ни к чему не ведут. Вся проблема в воспитании. Вся американская образовательная система требует пересмотра.

— Забавная у нас страна: разносчики пиццы приезжают быстрее, чем полиция и скорая помощь.

Я покачал головой. Разница часовых поясов давала о себе знать. Красное вино ничуть не улучшало ситуацию.

Мод была внимательной слушательницей. Ваши истории пленяли ее. К тому же она говорила по-английски гораздо лучше меня. Временами я терял нить разговора.

— Можно? — спросили вы, указывая на пачку сигарет.

— Да, если вы позволите и мне взять одну, — ответила Мод.

Вы зажгли две сигареты и протянули одну Мод. Я жестом показал, что не курю. От вас исходила странная аура ностальгии и одиночества. Вы, несомненно, мучились от этого сильнее, чем хотели показать. Иначе зачем вся эта выпивка? Зачем все эти бесчисленные предосторожности, чтобы сохранить ваше уединение? Откуда все эти белые пятна в вашей биографии? Какой демон не дает вам печататься? Эти вопросы остаются без ответа. Я мог бы задать их вам тогда, пока еще было время. В тот момент я вас еще не презирал. Да, презрение пришло позднее.

Вы проводили нас до машины, сказав, что оставаться в этом отеле — просто идиотизм. Завтра же нужно переехать сюда. Вы поцеловали Мод в обе щеки. Я пожал вам руку. Вы посоветовали нам быть осторожнее. На одном из поворотов я проколол колесо. Десять километров до гостиницы мы проехали на ободе.

Проснувшись на следующее утро, я первым делом подумал о машине. Вы прислали нам механика, который потребовал с нас пятьдесят долларов за смену колеса. Солнце заливало ослепительным светом стоянку, на которой маневрировал механик на своем грузовике с краном. В небе как-то некрасиво парила птица. Мод вдавила в асфальт сигарету и вернулась в отель. Она достаточно насмотрелась.

Она вела машину до вашего дома. Мчалась по узкой дороге, врубив радио на полную катушку. Я сказал, чтобы она следила за указателями. Одна ее рука была на руле, другая отбивала такт по бедру. Когда песня закончилась, она достала сигарету и нажала кнопку прикуривателя, но он не работал. С обеих сторон был колючий кустарник, возможно ров. Мод не допустила ни единой ошибки.