Калиостро

Порочащие Калиостро слухи собрал в своей брошюре и некий Саки [10], неприятный субъект, прибывший в Страсбург следом за Калиостро с намерением заработать на чужой славе. Сей Саки сообщал, что настоящее имя Калиостро — Тишио ( Thiscio; впрочем, может, и  Thsico— Чико…), что он сын кучера из Неаполя и в молодости был парикмахером, но потом бросил это почтенное занятие и занялся ремеслами презренными и низкими. Главная обвиняемая по делу об ожерелье королевы мадам Ла Мотт охотно подхватила «разоблачения» Саки. А еще ходил слух, что в юности магистр был в услужении у Космополита [11]и, узнав от него несколько алхимических рецептов, с их помощью стал одурачивать легковерных. Некоторые, видя поистине неиссякаемое богатство Калиостро, считали его сыном управляющего шахтами в Лиме. А графиня де Бриенн утверждала, что слышала, как Калиостро рассказывал, что он «родился посреди Красного моря, воспитан под пирамидами Египта».

Первыми прошлым Калиостро заинтересовались французские власти во время процесса по делу об ожерелье. Данные, собранные по запросу в Палермо, совпали со сведениями, сообщенными из Палермо неким анонимом, отправившим в адрес парижской полиции два письма (от 22 июня и 2 ноября 1786 года), в которых сей аноним признавался в своем знакомстве с дядей Джузеппе, Антонио Браконьери, который и рассказал ему о юности племянника. 16 июля 1786-го полиция получила анонимное письмо из Лондона, в нем говорилось о пребывании в Англии проходимца Бальзамо, а также о том, что в 1772 году оный Бальзамо прибыл в Париж, а в январе 1773 года обратился с просьбой к тогдашнему начальнику полиции Сартину заключить его жену в исправительную тюрьму Сент-Пелажи — за то, что она якобы изменила ему с неким Дюплесси [12]. «Мадам Бальзамо арестовали и допросили. Отвечая на вопросы о своем происхождении, о своей жизни и о жизни мужа, она сообщила такие подробности, кои не позволяют сомневаться, что Жозеф Бальзамо является тем же самым лицом, кое с тех пор известно под именем Александра Калиостро» ⁸. А так как подробности аноним явно взял из протокола допроса, есть основания полагать, что к письму этому французская полиция сама приложила руку. Но как бы то ни было, судебный процесс по делу об ожерелье подтолкнул к составлению подлинной биографии Калиостро-Бальзамо.

Первым составителем немифологической родословной Бальзамо стал палермский правовед, которому французское посольство поручило установить происхождение магистра, «имевшего дерзость перед лицом Франции — да и всего мира — распространять вздорные басни». Именно к нему и направился прибывший в апреле 1787-го на Сицилию Гёте, который в своем «Путешествии в Италию» ⁹описал знакомство с семьей «необычайного человека», по-прежнему проживавшей в Палермо. «Все жители Палермо сходились на том, что некий Джузеппе Бальзамо, уроженец их города, был опорочен и изгнан за разные бесчисленные проделки». Правда, «по вопросу о том, является ли он тем же лицом, что и граф Калиостро, мнения разделялись». Однако сам Гёте, похоже, таковых сомнений не разделял. В переписке с восторженным поклонником Калиостро Лафатером он позволял себе сомневаться в магическом даре магистра, а в пьесе «Великий Кофта» (1791) и вовсе представил графа мошенником. Впрочем, некоторые адепты Калиостро полагают обратное, считая, что так как Гёте был масоном, то своими сочинениями он намеренно уводил любопытствующих от истины…

«Италия без Сицилии не оставляет никакого образа: только здесь ключ ко всему целому», — писал Гёте, высадившись в Палермо и любуясь древними меловыми утесами Монте-Пеллегрино. Когда-то давно в одной из тамошних пещер нашли останки святой Розалии, и с тех пор ее считают покровительницей Палермо. Кто только не ступал на залитую солнцем и овеваемую знойным ветром землю Сицилии! Финикийцы, греки, карфагеняне, римляне, византийцы, арабы, норманны, анжуйцы, арагонцы, Бурбоны… В детстве Джузеппе созерцал приземистые соборы, украшенные с византийской роскошью, поражающие взор многоцветьем мрамора; часовни, восстановленные из обветшавших норманнских церквей, построенных на месте прежних мечетей, основанных на фундаментах римских храмов; дворцы в мавританском стиле, окруженные пышной растительностью… Изощренное, все в завитушках палермское барокко наводило на мысль об извилистых путях, коими приходится идти по жизни, если хочешь чего-нибудь достичь. В названиях улиц и кварталов звучали искаженные временем, но по-прежнему узнаваемые арабские слова; в церквях распевали католические молитвы; деревенские колдуны считались знатоками таинственных знаний, пришедших с Востока… «Крайний юг всегда порождает серьезность, замкнутость, чувство опасности. Силы природы не внушают дружеского доверия человеку в стране, где даже в январе едва переносимо действие прямых лучей солнца. Палермо мало чем напоминает Италию» ¹⁰. С детства впитав в себя смешение образов, запахов и разноголосой речи, Джузеппе Бальзамо стал своеобразным воплощением духа своего родного города, наполнился гремучей смесью беззаботности и нахальства, жажды власти и богатства, расслабляющей лени и кипучей деятельности, заставлявшей графа Калиостро метаться по Европе в поисках денег, приключений и славы…

Джузеппе родился в квартале Альбергария, где селились в основном торговцы и ремесленники, в переулке Перчата (именуемом сегодня переулком Калиостро), зажатом между площадью Балларо [13]и Порта ди Кастро. На площади с утра до вечера бурлил рынок, источая дурманящие ароматы восточных пряностей и соблазняя гурманов мыслимыми и немыслимыми дарами земли и моря. Рядом проходила улица, где во времена Бальзамо, по словам Гёте, скапливалось «очень много соломы и пыли», ибо лавочники сметали от своих лавок мусор и отбросы на середину улицы, где они и сохли вперемешку с соломой, ожидая, когда их разнесет внезапно налетевший из Африки ветер. Несомненно, живое воображение юного Джузеппе уносило его далеко от этого пыльного квартала. Ведь Неаполитанское королевство, в состав которого в те времена входила Сицилия, насчитывало 140 князей, 780 маркизов и примерно 1500 герцогов и баронов» ¹¹. Знать чрезвычайно гордилась своими титулами, и хотя наличие родословной отнюдь не означало наличие состояния, дворяне дружно разделяли предрассудок, согласно которому обладатель титула получал право ничего не делать. А Джузеппе, если верить де Вентавону ¹², считал, что его отец Пьетро Бальзамо является наследником знаменитой династии византийских императоров Комнинов (бывших в 1204–1461 годах правителями Трапезунта). Следовательно, он тоже мог претендовать на корону… Впрочем, узнав, что одного из его предков звали Маттео Мартелло, Джузеппе немедленно возвел свой род к Карлу Мартеллу, великому королю (а точнее, майордому) из французской королевской династии Меровингов [14]. В сущности, какая разница: французские короли или византийские императоры? Главное — происхождение королевское…

Действительно ли семья Джузеппе Бальзамо принадлежала к сицилийской знати, как пишут многие биографы Калиостро? Принимая во внимание приведенную выше статистику, наличие вельможной родни вполне возможно. Так, М. Авен утверждает, что не только род Бальзамо имеет благородные корни, но и род Браконьери, к которому принадлежала мать Джузеппе. Из знатных предков Браконьери чаще всего вспоминают Симоне, приобретшего в 1439 году баронское владение Пископо и ставшего кастеляном замка Кастрореале. На гербе новоиспеченного барона были изображены две алые собаки на серебряном поле и две алые звезды. Мужчины из благородного семейства Бальзамо исполняли на Сицилии официальные должности или становились мальтийскими рыцарями ¹³. Тем не менее «веточек» на генеалогическом древе Калиостро, ведущих к знатным родственникам, никто не рисует. Гёте, а следом за ним и другие биографы магистра обычно перечисляют предков своего героя, начиная с пресловутого Маттео Мартелло: «Прадедом Джузеппе Бальзамо с материнской стороны был Маттео Мартелло. Имя его прабабки неизвестно. От этого брака произошли две дочери. Одна из них, Мария, в замужестве за Джузеппе Браконьери, была бабкой Джузеппе Бальзамо. Другая, по имени Винченца, вышла замуж за Джузеппе Калиостро, уроженца маленького местечка La Noara, находящегося в восьми милях от Мессины. Замечу здесь, что в Мессине проживают еще два литейщика того же имени. Эта двоюродная бабка стала впоследствии крестной матерью Джузеппе Бальзамо; он получил при крещении имя ее мужа, а в конце концов за границей принял и фамилию Калиостро, принадлежавшую его двоюродному деду. У четы Браконьери было трое детей: Феличита, Маттео и Антонио. Феличита вышла замуж за Пьетро Бальзамо, сына торговца лентами из Палермо Антонио Бальзамо, по-видимому происходившего из евреев. Пьетро Бальзамо, отец пользующегося печальной известностью Джузеппе, обанкротился и умер на сорок пятом году от рождения. Его вдова, которая жива и поныне, родила ему, кроме упомянутого Джузеппе, еще дочь Джованну-Джузеппе-Марию. Эта последняя вышла замуж за Джованни Батиста Капитуммино, который имел от нее троих детей и умер». Джузеппе родился в Палермо предположительно 2 июня 1743 года, а 8 июня, на шестой день после рождения, его крестили в Палатинской часовне Норманнского дворца, личной часовне сицилийских королей и вице-королей. Быть может, в момент крещения в сверкающую цветными с золотом мозаиками часовню ворвалось солнце, и свет его, преломленный тысячами мелких блестящих поверхностей, заиграл на голеньком теле младенца, и крестные родители увидели перед собой солнечного мальчика. И его назвали «Господин Солнца»… Но, разумеется, это позднее толкование имени Джузеппе Бальзамо. При крещении мальчику дали имя Джузеппе, к которому прибавили также Джамбаттиста Винченцо (в честь крестного отца Джамбаттисты Бароне и крестной матери Винченцы Калиостро) Пьетро Антонио Маттео — в честь отца и дядьев со стороны матери.