Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории

Того же 18 мая, ночью, генерал Жиро прибыл в Като, чтобы там взять на себя командование 9-й армией. Город был занят неприятелем. Жиро блуждал в поисках армии, которой больше не существовало, и угодил в плен со всем своим штабом.

21 мая немецкие войска достигли Амьена и Арраса. Весь британский контингент, более десяти дивизий, столь же плохо организованных, как и наши, оказался запертым в Дюнкеркском котле; самолеты маршала Геринга их бойко бомбили. Чтобы спасти свои войска, Великобритания собрала армаду из тысячи судов — самую странную из всех, когда-либо виденных, где прогулочные яхты плыли борт к борту с грузовыми судами и миноносцами. Чтобы ответить на распространявшиеся дурные слухи, Черчилль отдал приказ забрать не только всех англичан, но и французов. Эвакуация длилась неделю. Триста двадцать восемь тысяч двести двадцать шесть человек, из которых сто тридцать тысяч наших, были спасены. Но сколько утонувших или расстрелянных из пулеметов пошли ко дну! На пляжах остались тридцать тысяч человек, все они попали в плен. Со своей стороны, Королевские воздушные силы потеряли в операции сто шесть самолетов и семьдесят пять пилотов, преодолев лимит, определенный Стаффи Даудингом.

Фландрская равнина была усеяна двумя тысячами пушек, шестьюдесятью тысячами машин и шестьюстами тысячами боеприпасов.

28 мая Бельгия капитулировала. Торопясь переложить на другого свою собственную ответственность за случившееся, вся Франция закричала о предательстве, и король Леопольд III был вычеркнут из списков Почетного легиона.

Несчастный Леопольд, очень рано лишившийся королевы, которая была любима больше, чем он! На него теперь сваливали ответственность за стратегию, которую он не одобрял. В самом деле, разве король не просил, чтобы линия фронта его армии включала Лувен и Брюссель и чтобы была усилена оборона между Вавром и Намюром, в наименее защищенном секторе? В чем главнокомандующий Гамелен (по-прежнему он!), разумеется, ему отказал.

Неудачей было также и то, что, как и во Франции, немцы начали наступление в самый разгар министерского кризиса в Бельгии, и Леопольду пришлось просить премьер-министра Пьерло забрать обратно свое прошение об отставке.

Упрямство сохранять нейтралитет и возмутительный отказ профсоюзов, не позволивших мобилизовать двести тысяч безработных, которыми располагала Бельгия, создали стране плохой образ, и это монарху тоже пришлось взвалить на себя.

31 мая был оккупирован Лилль.

4 июня маршал Петен говорил послу Соединенных Штатов в Париже, что было немедленно передано Рузвельту и Черчиллю: «Англичане будут сражаться до последней капли французской крови, а потом, располагая хорошей авиацией и преобладающим флотом, заключат договор с Гитлером, быть может, приняв правительство, руководимое английским фашистом».

На следующий день в палате общин Черчилль произнес свою самую историческую речь, которая оканчивалась знаменитой фразой: «We shall never surrender». [4]

В тот же день Поль Рейно еще раз реорганизовал правительство. Крупный газетный собственник Жан Пруво оказался министром информации. Ему предстояло маскировать катастрофические новости. Другая новая политическая фигура: Поль Бодуэн, заместитель статс-секретаря при председателе Совета, стал министром иностранных дел. Кто протолкнул этого выпускника Политехнической школы, инспектора финансов, который был начальником секретариата при пяти последовательно сменявших друг друга министрах, в том числе Монзи, Кайо, Думе, и в свои сорок шесть лет генеральным директором Индокитайского банка? Петен, без сомнения, если судить по доверию, которое Бодуэн ему впоследствии окажет.

Генерал де Голль был назначен заместителем статс-секретаря в Военном министерстве, чему яростно в течение марта противился Даладье. Наконец в правительство вошел человек, определивший будущее страны.

Прибытие де Голля сразу сказалось на поведении людей, принимавших решения. Петена оно сильно раздражило. Де Голль долго служил ему верой и правдой. Но за несколько лет до того они поссорились, причем на литературной почве, поскольку генерал отказался внести изменения в книгу, которую написал для Петена и которую в итоге опубликовал под собственным именем.

Кроме того, у них были совершенно противоположные стратегические взгляды: один ратовал за оборонительную войну, другой — за наступательную.

С Вейганом ситуация была обратной. За несколько дней до назначения Вейган осыпал де Голля похвалами, расточал ему благодарности в приказе. А теперь де Голль отдавал ему распоряжения! Во время приема на улице Сен-Доминик Вейган спросил у де Голля:

— Вы можете мне что-нибудь предложить?

— Правительство не предлагает, а приказывает, — ответил де Голль.

Отныне в глазах главнокомандующего молодой заместитель статс-секретаря стал лишь амбициозным военным и политиканом.

Действительно, и Петен, и де Голль прекрасно осознавали собственную роль в истории Франции, и оба ждали того момента, когда трагедия сможет способствовать осуществлению их честолюбивых замыслов. С тех пор как маршал в 1934 году побывал военным министром, а особенно с тех пор, как в 1936-м появилась брошюра журналиста Гюстава Эрве «Нам нужен Петен», возраст, казалось, перестал быть для Петена препятствием: он готовился взять в свои руки бразды правления Францией. А как позже признавался сам де Голль, он всегда был убежден, что должен сослужить своей стране величайшую службу, и этот случай представится в ее крайней беде.

7 июня французский экспедиционный корпус покинул Норвегию. Эта диверсионная кампания, на которую Поль Рейно решился в начале апреля в качестве ответа на оккупацию страны Гитлером, принесла тем не менее небывалый успех. Взятие Нарвика генералом Бетуаром и его стрелками останется блестящим воинским подвигом. Именно в Норвегии 13-я полубригада Иностранного легиона, которая прославила себя во всех сражениях Свободной Франции, впервые заставила говорить о себе. Операция обошлась довольно дорого германскому флоту. Но в первую очередь она лишила Германию снабжения скандинавскими минералами. «Железная дорога перерезана», — мог с гордостью заявить Рейно. Кроме того, захват ста восьмидесяти литров тяжелой воды, всего норвежского запаса, стал причиной задержки Германии с изготовлением атомного оружия.

Прорыв французского фронта вынудил наши победоносные войска вернуться.

10 июня Италия Муссолини, храбро бросившись на помощь победителю, объявила войну Франции и Великобритании. «Удар кинжалом в спину», — закричали все. Лезвие было коротко. Трех французских дивизий Юго-Запада оказалось достаточно, чтобы отбить вялую атаку фашистской армии.

В тот же день, 10 июня, французское правительство спешно эвакуировалось в Тур, а ставка главнокомандующего, иначе говоря, Генеральный штаб, — в Бриар, находящийся в тридцати километрах на Орлеанском направлении.

11 числа в конце дня прибыл Черчилль в сопровождении Энтони Эдена и четырех генералов — Дилла, Исмея, Лемела и Спирса. Им пришлось сделать большой воздушный крюк, чтобы держаться на расстоянии от немецкой авиации.

Высший совет собрался в семь тридцать вечера в замке Мюге [5] — какая ирония, ведь это имя цветка, что приносит удачу! — и закончился только с приближением полуночи. Собирались продолжить 12-го утром. Вейган казался подавленным. Было из-за чего. Ему приходилось отдать приказ о всеобщей эвакуации. Но что это было: действительно приказ или просто констатация?

Для него казалось невозможным восстановить непрерывную линию фронта — навязчивая идея французского Генерального штаба.

На этом совете, названном Бриарским, не решили ничего, хотя он имел кардинальное значение. Дискуссия еще раз развернулась вокруг английской авиации. Петен сделался агрессивным по отношению к Черчиллю: «Когда в 1918-м в Амьене вы, англичане, увязли, я отправил сорок дивизий, чтобы вытащить вас. Когда сегодня мы разорваны на куски, где они, ваши сорок дивизий?» Гораздо менее гордый по отношению к немцам, он откровенно поддержал Вейгана, когда тот впервые заговорил о перемирии. Также впервые и де Голль встретился с Черчиллем, который за обедом попросил его сесть рядом. Массивный, энергичный и решительный англичанин хотел поближе познакомиться с долговязым французским офицером — надменным, но явно желавшим драться и побеждать.