На войне и в тылу — по-фронтовому

Мы наткнулись на противотанковый ров, глубина и ширина которого более двух метров. Как преодолеть его? Кто-то предложил срубить бревенчатый мост. Но как это сделать под прицельным огнем противника? Ведь снег буквально кипел от разрывов снарядов и мин. И пока я колебался, мимо нашей машины, взвихривая плотную снежную пыль, промчался танк номер восемнадцать. Он остановился на лесной опушке, из башни выскочил с топором в руках политрук Анаскин, следом за ним заряжающий Мартынович. Мы поняли политрука без всяких слов: взялись за пилы и топоры, принялись валить лес, бревна буксировали танками ко рву и укладывали их поперек препятствия.

Наш политрук Василий Федорович Анаскин, сам командир танка, был все время впереди, под самым жестоким огнем противника. Он увлекал бойцов своим личным примером. Когда наши машины проскочили этот мост и, уничтожая противотанковые орудия и дзоты, с ходу ворвались в деревню Монтельки, я не удержался и крикнул: «Нашему политруку — танковое ура!» Меня дружно поддержал весь экипаж.

Только мы очистили Монтельки и вышли на северную окраину деревни, как политрук доложил по рации: «Вижу бой южнее деревни Мяткеля. Артиллерия финнов бьет по танкам роты Кулабухова». Мы решили пойти на выручку. Связались с комбатом В. И. Калядиным, он одобрил наше решение.

…Смолкли последние выстрелы, утих рев двигателей. Я доложил комбату, что боевая задача выполнена, он от души поблагодарил нас. Запрашиваю по рации Анаскина. Политрук молчит. Ищу с помощью прибора наблюдения. Сердце мое содрогнулось от боли, когда вдали увидел его машину: прямо под номером две рваных дыры — пробоины от снарядов. Экипаж танка номер восемнадцать во главе с политруком первым в нашей роте открыл боевой счет, уничтожив в этот день дзот с противотанковой пушкой. И вот на исходе тяжелого горячего дня героев уже не было среди нас. Анаскин, наш политрук и боевой товарищ, погиб. И заряжающий П. В. Мартынович погиб. Механик-водитель И. Г. Гриценко получил тяжелое ранение. Это были наши первые потери, и мы переживали их особенно остро.

Потом начались основные, долговременные укрепления — высокие бетонные надолбы в несколько рядов, через которые не пройти ни танкам, ни пехоте. Мы снарядами в упор срезали один столб за другим и таким образом проделывали проходы. Когда подошли к дотам на близкое расстояние и ударили по ним прямой наводкой, поразились: снаряды отскакивали от дотов как орехи, не причинив им никакого ущерба. Вызвали дальнобойную артиллерию — тот же результат: увесистые снаряды, словно чиркнув спичкой о валуны, лишь вздымали кверху земную подушку, нисколько не повредив само сооружение.

Нашу роту послали на разведку. Подойдя под огнем противника как можно ближе, мы пришли к выводу: доты ничем не возьмешь — их нужно взрывать.

И вот вместе с группой саперов, взяв мешки взрывчатки и песка, мы снова подошли к укреплениям. Из дотов хлестал кинжальный огонь. Саперам не поднять головы. Тогда танки почти вплотную приблизились к крайнему доту и в упор ударили по амбразуре — внутри автоматически закрылись бронированные створки.

Мы воспользовались этим: мешки с песком забили в амбразуру. Дот ослеп. Тут принялись за работу взрывники. Они заложили в шурфы огромное количество взрывчатки. Когда все было готово, мы отошли на исходные позиции. Вскоре воздух потряс необыкновенной силы взрыв. Даже наши танки, поставленные на тормоза, заходили ходуном. В небо взлетели темно-серые тучи земли и снега, мощная сила разворотила глыбы бетона. С этим дотом было покончено.

Точно так же взорвали второй, третий. Осажденные стали сдаваться в плен.

Однажды вечером, вернувшись с выполнения боевого задания, мы попали, как говорится, с корабля на бал. Наш комсорг Анатолий Калинов, еле сдерживая улыбку, крикнул: «Качать именинников!» Сильные руки танкистов тотчас подхватили меня. Вижу: рядом взлетает Илья Сачков, за ним еще кто-то. «Вы что, одурели?» — ворчу я безобидно. «Поздравляем с орденом, товарищ командир!» — слышу в ответ восторженные голоса друзей. Оказалось, сам Михаил Иванович Калинин, Всесоюзный староста, днем на командном пункте корпуса вручал правительственные награды. Некоторые из награжденных в то время вели бой на высоте 65,5. Узнав об этом, Михаил Иванович сказал, что непременно вызовет нас в Москву, как только позволит обстановка.

В этот вечер в нашей землянке меня поджидал военный корреспондент. Он был плотен, круглолиц, чем-то сразу располагал к себе. Он назвал себя и протянул мне широкую ладонь. Это был Александр Твардовский. Мы, бойцы и командиры, получив свежий номер нашей армейской газеты «На страже Родины», сразу искали его статьи, очерки или фельетоны, героем которых уже в ту пору был легендарный Василий Теркин.

Наш разговор с Александром Трифоновичем начался сразу:

— Весь день добираюсь до вас, никак не доберусь, — признался он. — Ничего себе высотка вам досталась. Вот подарок, а?

— Три танка за сегодняшний день потеряли, — ответил я удрученно.

— Я видел, — сказал он с горечью. — Одному даже башню оторвало.

— Так вы были на высоте? — удивился я.

— Ходил с подносчиками патронов, — заметил он как бы между прочим. — Часа два пролежали между надолбами, головы поднять не могли.

И он стал рассказывать, как сегодня впервые лежал под минометным огнем, как страшно было и как он подавлял в себе этот страх. И я принялся рассказывать ему о сегодняшнем бое, о самом наболевшем.

После той встречи мы подружились с Александром Трифоновичем, он буквально дневал и ночевал в роте. Ходил вместе с нами в разведку, помогал спасать подбитые танки, коротал время на перекурах, с удовольствием выслушивая от бойцов различные прибаутки, забавные истории. Некоторые из них он записывал потом.

В ту пору был я довольно-таки крепок, как говорится, в плечах косая сажень. В полушубке не влезал в танковый люк, поэтому нередко ходил в одной гимнастерке. Твардовский набрасывался на меня:

— Ты что делаешь, Сергеич? Ведь сейчас сорок градусов мороза. Закоченеешь.

— Финны не дадут. Скоро они снова устроят нам такую пропарку, что опять жарко станет.

Так и жил у нас наш дорогой Трифонович. В первой роте 112-го танкового батальона 123-й стрелковой дивизии. И во время подготовки к штурму, и в ходе штурма линии Маннергейма. Не раз писал о наших танкистах. Конечно, не все, что ему доводилось видеть и слышать на передовой, вбирали в себя скупые газетные строки. Уже тогда мы догадывались, что собирает он материал для более основательной работы. И вот спустя тридцать лет, в феврале 1969 года, мы, участники тех далеких событий, с большим интересом и волнением прочли его фронтовые записи «С Карельского перешейка». Многие страницы посвящены бойцам и командирам нашей роты, находившейся в самых первых рядах наступавших частей.

Как-то вдруг сразу пришла на Карельский перешеек весна сорокового года. Закончились бои на советско-финской границе. Перед праздником Первое Мая большая группа бойцов 35-й танковой бригады была удостоена правительственных наград, в том числе товарищи из моей роты. Двенадцать танкистов бригады стали Героями Советского Союза. Среди них — комбриг генерал-майор В. Н. Кашуба, старшие лейтенанты В. Ф. Кулабухов и Г. В. Старков, лейтенант П. Ф. Юрченко. Этой высокой награды был удостоен и я.

Нас вызвали в Москву. Михаил Иванович Калинин, когда вручил мне орден Ленина и Золотую Звезду, взял со стола еще одну коробочку — с орденом Красного Знамени. Улыбнулся тепло и сказал:

— Тоже ваш, тогда не врученный. Как именовать-то ее, ту высоту?

— Шестьдесят пять и пять, товарищ Калинин.

— Вот-вот! — вспомнил он. — Показывали мне ее издали. Крута и вся ощетинилась. Но ведь одолели. Одолеем и все другие, не так ли, товарищ Архипов?

Этот день — один из самых памятных в моей жизни. Помню, восторженными и окрыленными вышли мы из Кремля. Поспешили на Красную площадь. Очень жаль было, что до этих радостных минут не дожили мои боевые товарищи В. Ф. Анаскин, И. И. Сачков и другие. Они тоже были награждены правительственными наградами, политрук Василий Анаскин — орденом Ленина. Посмертно.