...Имя сей звезде Чернобыль

— Апошнім часам узнікаюць усё новыя неўрадавыя арганізацыі, якія спрабуюць дапамагаць ахвярам Чарнобыля. Нядаўна, скажам, з’явілася яшчэ адна — «Зьніч». Ёсць, напрыклад, дзве арганізацыі з аднолькавай назвай «Дзеці Чарнобыля», кожная — са сваім рахункам. Ці на карысць гэта справа?

— З камітэтам «Дзеці Чарнобыля», які ўзначальвае Г. Грушавы, у нас усталяваліся добрыя дзелавыя кантакты. Гэта надзейная арганізацыя, якая карыстаецца высокім аўтарытэтам за мяжой. Іх банкаўскі рахунак зафіксаваны ў Берліне. Я не хачу нічога кепскага сказаць пра астатнія дабрачынныя арганізацыі. Памойму. ю чым больш іх будзе, тым лепш. Але я не магу зразумець, калі члены адной арганізацыі пачынаюць абвінавачываць усіх «сапернікаў», прэтэндуючы на нейкую выключную сваю ролю. Гэта бнтэжыць і тых людзей за мяжой, якія хочуць нам дапамагаць. Яны пытаюцца: ну што вы за народ такі? Няўжо нават у час агульнай бяды вы не можаце дамовіцца між сабой?

— Цяпер, у сувязі з падзеямі ў Прыбалтыцы, з абвастрэннем усёй унутрыпалітычнай сітуацыі, ці не знікла ў замежных краінах жаданне дапамагаць нам?

— Не, тыя ж японцы, скажам, не збіраюцца адмаўляцца ад дапамогі Беларусі лекамі і сродкамі. На жаль, мы часта не гатовыя прымаць шчодрыя дары, праяўляем незвычайную абыякавасць. Нядаўна мяне адшукаў у Маскве прафесар з Таронта Чарлз Роўд.

У яго нарадзілася ідэя ставарыць сваеасаблівы «канвеер здароўя»: у Канадзе маглі б пастаянна лячыцца 15 дзяцей, пацярпеўшых ад Чарнобыля (на месцы тых, хто выпісаўся, прыяджалі б новыя). Са сваёй прапановай ён звяртаўся ў Камітэт аховы міру, іншыя афщыйныя арганізацыі, але яму нават не адказалі. Думаю, нам удасца ўсё ж рэалізаваць гэтую ідэю…

Гутарыў Віталь Тарас.

«Они не хотели знать правду…»

Система воспринимает любую национальную трагедию только лишь как ущерб своей стабильности. Один пример. Я разговаривал с академиком Легасовым незадолго до его смерти. После аварии он каждый вечер звонил и лично докладывал обстановку кому-нибудь из членов Политбюро. Его поразила их реакция. Те, с кем он разговаривал, похоже, меньше всего беспокоились, что происходит с людьми на станции, какова опасность повторного взрыва. Установки с их стороны были такие: «Кончайте там быстрее со своей аварией возиться, у нас тут Запад шумит».

Высшие сановники и не хотели знать правду. Когда в июне 1986 года я собирался ехать к Горбачеву с письмом о том, что в Белоруссии дело плохо, меня вызвал к себе Слюньков, тогда первый секретарь ЦК КПБ, и, дабы повлиять на мое решение, рассказал, как Рыжков принимал руководство Белоруссии и Украины. От республик приехали первые секретари ЦК и премьеры: соответственно Слюньков и Ковалев, Щербицкий и Ляшко. Докладывали по Чернобылю. Ляшко полтора часа рассказывал, какая у них на Украине беда после аварии, как им трудно, как им нужна помощь. Затем Ковалев за десять минут отчитался: в Белоруссии всё хорошо, помощи от центра не надо, сами справимся. После чего довольный Рыжков похлопал по плечу белорусского премьера и сказал украинцам: вот как надо вести себя, учитесь!..

Младший начальник радовал старшего, высший поощрял низшего. Вот их страсти, вот их содержание жизни.

Жить и умирать с Чернобылем

…Пишу эти строки, а за спиной у меня висит на стене карта Белоруссии, на юге и на востоке два большущих пятна: одно смыкается с такими же пятнами на землях Украины, второе — с русской Брянщиной, Орловщиной, Тульщиной… Но это далеко не все тяжело пораженные радионуклидами территории: карта из тех времен, когда только-только стала спадать пелена секретности с постигшей нас беды. Если брать мою Белоруссию, то зловещие клещи обнаруженной и ползущей радиации уже захватывают и западные, а также значительные центральные земли, столица республики Минск зажата ими с двух сторон. А Киев так прямо наколот на вытянувшуюся к нему зловещую стрелу. (Столица Украины ближе к месту аварии, хотя ветер в основном дул, нес смертельное облако на север, на Белоруссию).

Как минимум пять миллионов людей (среди них не меньше двух миллионов — это дети), все живут на этих территориях, как на заминированном поле. Никто не знает, под кем взорвется, кого первого настигнет беда, болезнь, горе. Живут даже на пятнах (сотни тысяч и среди них тысячи и тысячи детей), окрашенных в тревожные красные и бордовые цвета, где уровень зараженности от 40 до 140 и выше кюри на километр.

Чтобы всех их обеспечить чистыми продуктами, а из самых опасных мест и переселить, нужны огромнейшие средства, которых нет, не только у суверенных республик, но и у страны в целом.

И это — надолго. Чернобыль не позади, он впереди, намного десятилетий и даже столетий.

Помню, когда я ездил в Японию по приглашению экологических организаций, люди, познавшие ядерную бомбежку, тоже недоумевали: вот у нас давно живут и в Хиросиме и в Нагасаки. А что же происходит у вас?

А произошло, происходит нечто такое, во что всё еще трудно поверить: не две, а, по меньшей мере, шестьсот «хиросимских бомб» (по радиации, по долгоживущим элементам) швырнул Чернобыль на отмеченные на карте белорусские, украинские, русские города, деревни, реки, поля, леса. Долгоживущие — это которые и на тридцать лет, на триста, и на тысячи лет (цезий-137, плутоний, стронций и др.).

Для конкретного человека, семьи, ребенка — это жизнь в условиях, когда на всё надо смотреть с опаской: на выросшие в твоем огороде ягоды, фрукты, овощи, на воду из колодца или колонки, на траву, деревья, песок и особенно на природный символ самой жизни — молоко.

…Мальчик очень перепугался, когда мама вошла в дом и застала его за страшным делом, прямо преступлением.

— Мамочка, я не пил, я только пальчик помочил, облизал.

На столе стоит посудина с теплым еще, пенистым, до Чернобыля таким вкусным (ребенок еще помнит) молочком не из магазина, а от собственной коровки. Мать, подоив корову, должна была его вылить в «могильник», а вот пожалела и зачем-то внесла в дом. Как гранату. И печка, в которой все топят дровами — не печка, а домашний реактор. Дрова, торф радиоактивны и вся эта смертельная гадость скапливается в пепле.

В Минске, в огромном здании детской гематологии живет наша боль, наша общая вина — дети из многих районов. Их уже настигли чернобыльские болезни, прежде всего лейкемия, белокровие. Бледненькие, с замедленной жалкой улыбкой смотрят они из-за плеча или из-под руки своих мам (матери при них) на тех, кто приехал или пришел сюда с какой-то помощью. (Работают здесь и врачи из-за границы). Иногда больных детей показывают по телевизору, а потом сообщение: тот мальчик или та девочка уже умерли. Кому-то сделали пересадку костного мозга, а кому-то и не смогли (операция очень дорогая) или опоздали, очередь большая — детские вопрошающие глаза взывают к совести взрослых. Самое страшное — привыкаем к тому, к чему не имеем права привыкать.

Вот заметка из белорусской экологической газеты «Набат» (№ 15. июнь, 1991) — «Вы мало тревожитесь за себя».

«Вы сами виноваты, что люди мало знают о вашей беде, — сказала Кэтэ Вольдеман, председатель международной благотворительной организации „Европа — больным детям“. Во время своего пребывания в Белоруссии она вместе с представителями совместного германо-советского предприятия „Москвич“ Артуром и Христиной Шрам посетила загрязненные районы Могилевщины. Увиденное и услышанное потрясло эту 70-летнюю женщину. Раньше она считала, что неплохо осведомлена о наших чернобыльских проблемах. Кэтэ Вольдеман знала, что в нашей республике есть дети, заболевшие от радиационного облучения, и что им необходима помощь зарубежных клиник. Но она не представляла, что их так много… „Я никогда не забуду молящие о помощи глаза матерей, их лица, — рассказывала по возвращении в Минск Кэтэ Вольдеман. — Я плакала вместе ними. Мне очень хотелось бы помочь им. У меня трое детей, и теперь я думаю о том, какое счастье, что они здоровы. Раньше я этого не осознавала. Мне хочется, чтобы это поняли и вы, белорусы… Сегодня для вас самое главное — спасти своих детей, свою нацию от вырождения. Вы мало тревожитесь за себя…“