Любовные утехи русских цариц

А достоинство, а гордость, а попранное чувство самоуважения, скажете вы, дорогой читатель! Что там! «Не до жиру, быть бы живу» — как же часто мы свою гордость прячем в карман во имя удовлетворения власть имущих!..

«Хлеба и зрелищ» требовал народ во все эпохи. «Хлеб» в первобытном обществе добывался охотой. Зрелища они устраивали себе сами. Собственно, афоризм «хлеба и зрелищ» никогда не только не исчезал со страниц мировой истории, но приобретал и приобретает все большую значимость до сегодняшнего дня.

Институт шутов никогда не исчезал и не исчезнет, как, например, еда, ибо это необходимо человеку.

Конечно, эволюция наложила свой отпечаток, и в настоящее время это уже не те шуты, разукрашенные и размалеванные, с перьями в носу исполнявшие мимические танцы, высоко подпрыгивая и подражая движениям животных. Животные всегда играли действенную роль в мимических танцах шутов: там, где преобладали птицы, их движения напоминали толчкообразные прыжки птиц, там, где в изобилии были кенгуру, например, шуты импровизировали неуклюжие прыжки этих сумчатых, где лошади — шуты высоко загибали головы, носились галопом, ржали и испускали громкие крики.

Шуты — это те же клоуны, выступающие в строго отведенных местах — на аренах цирка — и сохранившие яркий грим примитивного прошлого.

Сегодняшние шуты — это элегантные джентльмены с черными кожаными дипломатами и сотовыми телефонами, не имеющие своего собственного мнения и с ретивой почтительностью заглядывающие в рот власть имущему, ловящие каждое его слово и глубоко прячущие собственное мнение. Если раньше трибуной шута был монарший двор, сегодняшний шут выступает на куда более широкой арене. К его услугам живые «медиумы» и мертвая, но очень действенная техника.

Придворный шут во времена королей и царей нередко выступал арбитром в делах нравственности, ибо только ему было дано право шутить над королем, царем или свитой. Вспомним, что у самого грозного из всех царей, Ивана Грозного, от одного вида которого придворные дрожали, шут мог допустить такую шутку, как уговаривать царя поесть в постный день мяса, потому что он и так ест человеческое мясо каждый день. Шуты, скоморохи, балаганные зрелища — вот народные увеселения неизменных ярмарок на Руси.

Скоморохи были всегда любезны русскому народу: одни играли на гуслях, сурме [110], другие били в бубны, третьи плясали, четвертые показывали медведя, собак. Стихотворцы-сказочники умели прибаутками и рассмешить, и потешить. Некоторые из них носили на голове доску с движущимися фигурками и забавляли зрителя сценическими действиями. Это был прообраз позднейших, так распространенных в России домашних театров. Середину XVII века можно назвать эпохой скоморохов. Первый придворный спектакль в царствование Петра I в день бракосочетания его с Евдокией Лопухиной был дан 19 января 1689 года и назывался «Илья Муромец и Соловей-разбойник». Но самая живая эпоха драматического искусства начнется в восемнадцатом столетии.

Кроме шутов, карлов, скоморохов, другой важной частью, составляющей двор Анны Иоанновны, были сплетницы. Сегодняшним кумушкам, перемывающим косточки своим соседям на скамеечках у подъездов, даже и не снилось, какой степени изощренности, остроумия и злословия достигало это ремесло. Нужно было обладать талантом оратора и балагура, знать хорошо русский фольклор со множеством его пословиц и поговорок, владеть сочностью и яркостью разговорного языка и, уж, конечно, хорошо знать события, происходящие при дворе и вне его, и иметь в наборе арсенал матерных слов, чтобы угодить Анне Иоанновне на этом поприще.

И тут мы не можем не обвинить ее в ханжестве. Любя сочные, ядреные русские словечки, не особенно щепетильничая в отношении матерных слов, она наградила здоровой оплеухой известного стихотворца Тредиаковского, который осмелился, правда, по ее усиленной просьбе, прочитать ей оду эротического содержания. Сам Тредиаковский об этом факте пишет так: «Имел счастие читать государыне императрице у камеля, стоя на коленях перед ее императорским величием, и по окончании оного чтения удостоился получить из собственных рук ее величества оплеушину» ^[111].

Как хороший директор оперного театра, выискивающий по всем уголкам мира замечательный голос, так и Анна Иоанновна выискивала талантливых сплетниц по всей России. Ее письма того времени ко всевозможным государственным лицам были полны одним: найти и доставить во дворец талантливую сплетницу с соответствующим опытом и возрастом не старше и не моложе 40 лет. По-видимому, Анна Иоанновна считала, что это наиболее подходящий возраст в развитии этого таланта. «У вдовы Загряжской, — пишет она одному своему подданному в Москву, — живет одна княжна Вяземская, девка. И ты ее сыщи и отправь сюда, только чтобы она не испужалась, то объяви ей, что я беру ее из милости, беру ее для своей забавы, как сказывают, она много говорит» ^[112].

«Поищи в Переяславле, — пишет она в другом письме, — из бедных дворянских девок или из посадских, которые бы похожи были на Татьяну Новокщенову, а она, как мы чаем, уже скоро умрет, то, чтоб годны были ей на перемену. Ты знаешь наш нрав, мы таких жалуем, которые были бы лет по сорока и так же б говорливы, как та Новокщенова» ^[113].

Важные сановники не государственными делами были больше заняты, а выискиванием для матушки царицы по всей России соответствующих ее вкусу сплетниц. Генералу Левашеву она приказывает «отыскать двух девочек, таких ростом, как она сама, и чтоб были они белы, чисты и не глупы» ^[114].

Не существовало в городе и стране такой сплетни, какой бы не интересовалась Анна Иоанновна. Особенно любила она узнавать, кто на ком женился и как они живут.

Вот образчик ее письма Салтыкову: «Напиши мне, женился ли Юсупов. Говорят о нем, что он уже расходится с женой и что он вообще большой бабник. Тотчас по получении письма уведоми меня, когда была свадьба Белосельского, где и как она была отпразднована, как приняла княгиня Куракина? Была ли она весела? Опиши мне обо всем подробно. Относительно супруги Алексея Петровича Апраксина, справься под величайшим секретом и со всевозможной опаской, какого она поведения? Здесь у нас говорят, что она пьет и что князь Алексей Долгорукий постоянно торчит у нее» ^[115].

Любопытство, прямо скажем, не на царицынскую мерку, а так, на мещаночку какую. Но что поделаешь, как сказал один из ее современников, «воспитана плохо, образована мало». Где уж тут до высоких материй Екатерины Великой, переписывавшейся с самим Вольтером! А еще заставит Анна Иоанновна того же Салтыкова понравившуюся ей песню народную, у девок услышанную, срочно записать и ей прислать. И в этом отношении Анна Иоанновна большую услугу русскому фольклору оказала — много русских народных песен ею было записано. Ее стараниями записана была такая вот народная русская песня:

Диковинки разные, русские и заморские, ужас как любила! Со всех концов света наказывала своим подданным ей их во дворец доставлять. Появились в моде китайские искусственные цветочки, на материал нашиваемые, Анна Иоанновна тут как тут — подавай их ей в первую очередь. По всем китайским аукционам самолично ходила и там, как купец какой, рьяно за низкую цену боролась наравне с прочей охочей до диковинок массой народной и всегда что-нибудь новенькое во дворец приносила. Издала такой вот указ, чтобы все придворные выискивали для ее личного, домашнего зверинца диковинных зверушек. И потекли в зверинец Анны Иоанновны разные обезьянки, крокодильчики и прочая животная нечисть. Всем место находилось. Вот только не знала она, что делать с девятью присланными из Египта верблюдами. Порешила Бирону на конюшню их поставить. Как они ужились там с четырехстами его лошадьми, трудно сказать. Бирон, поскольку из конюшенной семьи вышел (дед его был конюхом) и лошадок очень любил, и против верблюдов не возражал.