Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

За длинным столом, на котором горели эти странные свечи, сидели семь человек, все с характерными лицами католических служителей церкви — иезуитов, в обычных рясах-сутанах.

¾ Итак, — начал сидящий по середине стола высокий худощавый человек в фиолетовой сутане с резко очерченным лицом, к которому особенно почтительно отно­сились все иные присутствующие. — Нам предстоит, святые отцы, сегодня постановить окончательный приговор по делу молодого безумца.

¾ Так, ваша эминенция, — послышался почтительный ответ заседающих.

¾ Вы, конечно, все осведомлены о причине нашего конклава в этом печальном, но необходимом для пользысвятой церкви месте? Вам известно, со слов тайного донесения достопочтенного духовника графов Ржевусских, о преступлении молодого графа? Да? Bene. Теперь, стало быть, мы можем перейти ad consultationem. На совещание я ставлю два вопроса: виновен ли безумец в преступ­лении ad ferendam, то есть в таком, которое он собирается совершить, и, если виновен, то какое наказание он за это должен понести. Ваши аргументы, святые отцы?

¾ Виновен... Виновен... Виновен, — раздались голоса.

¾ Более мотированно? — отдал приказ его эминенция.

¾ Переход в лоно проклятой православной церкви... Поношение святой католической; издевательства и насмешки над нами, скромными ее служителями. Это — maxima culpa [8], это — измена Христу.

 ¾ И, взвесив все это, какое наказание?

Минуту в комнате со сводчатым потолком царило молчание.

¾ Mors... Смерть! — погребальным эхом пронеслось по помещению, где заседал тайный трибунал святых отцов.

¾ Sic. Так. Но все это было contra... «против» обвиняемого. Не найдется ли голос и pro, «за» него?

¾ Прошу благословения святых отцов во главе с вами, ваша эминенция, но я думал бы, это наказание не соответствует преступлению, которое юноша собирается совершить.

¾ Как?! — в один голос воскликнули заседающие.

¾ Виноват, я не так формулировал мою мысль, — смутился престарелый служитель католического Христа. — Я хотел сказать, что тут — juventas... молодость... Любовь... легкомыслие... кроме того, ради высокочтимого графа Сигизмунда Ржевусского нам бы следовало пощадить жизнь его единственного сына... Он оказывал столько услуг нашей святой церкви...

¾ Ваши ответы? — обратился к святым отцам его эминенция.

¾ Отдавая должное любвеобильному сердцу моего сослужителя во Христе, я считаю, однако, необходимым резко разойтись с ним во мнениях, и вот по каким причинам. — Послышался елейно сладкий голос доносчика-предателя, исповедника Н-го костела. — Во первых, primo: в то политически смутное время, которое мы переживаем, нам нужны верные католики, а не перебежчики-ренегаты. Если сегодня ради прекрасных глаз «москальки» обви­няемый готов переменить религиозную веру, то... поручитесь ли вы, святые отцы, что назавтра, ради еще более пре­красной наружности новой еретички, он не променяет и свою политическую веру, свое народное credo? Где же наш политический патриотизм?

¾ Верно... Верно, — прокатилось под мрачными сво­дами.

¾ Я продолжаю, secundo, во-вторых: допустим, юноша раскается... Ужас объял его душу... Он будет просить о помиловании. Но... Откуда мы его выпустим? Это вы при­няли в соображение? Разве это наше тайное прибежище под рекой Вислой, где мы укрепляем веру и тайно со­бираемся для важнейших решений, уже не должно составлять величайшего секрета для наших врагов? А если выпущенный безумец — граф предаст нас?.. В таком случае для чего же было изобретать название «Unum est hoc iter ad mortem...» [9].

 ¾ Верно... Верно! Смерть, смерть! — послышались теперь уже возбужденные голоса.

¾ Но какая?

¾ Я полагал бы... мы думали бы... Поцелуй Бронзовой Девы!

Тот, кто заступился за обвиняемого, в ужасе закрыл лицо руками.

¾ Это — чересчур жестоко, — еле слышно вылетало из-под капюшона.

¾ Приведите сюда обвиняемого! — бесстрастно отдал приказ старший из судей — духовных лиц.

Прошло несколько минут. Где-то послышался резкий скрип двери, раздались гулкие шаги по каменным плитам коридора, дверь в судилище распахнулась и на пороге вырисовалась высокая стройная фигура молодого человека.

¾ Потрудитесь приблизиться к столу, граф Болеслав Ржевусский! — сурово проговорил иезуит в фиолетовой рясе.

Голова молодого человека гордо откинулась назад. В глазах засверкало бешенство. Он сделал несколько шагов по направлению к своим неведомым судьям и резко спросил:

¾ Кто вы? На каком основании и по какому праву вы смеете мне приказывать? Честное слово, я начинаю думать, что имею дело с бандой каких-то негодяев.

¾ Вы слышите? — прошептал настоятель Н-го костела.

¾ Меня обманным образом — по подложной записке — залучают в пустынное место, хватают, везут и, точно преступника, заключают в каземат какого-то проклятого подземелья. Что вам надо от меня? Что должна означать вся эта подлая комедия? Если вам угодно денег, выкупа, — извольте. Я вам их дам, подавитесь проклятым золотом, но потрудитесь немедленно меня выпустить на свободу!

¾ Вы спрашиваете, кто мы. Мы — тайный трибунал, блюдущий высшие интересы св. церкви, — еще более су­рово проговорил его эминенция.

¾ Это... что же такое, нечто вроде Совета Десяти ве­ликой, святой Инквизиции? — насмешливо спросил молодой граф.

Но, помимо его воли, смертельная бледность покрыла его лицо.

¾ Вы можете богохульствовать, перед смертью у вас еще хватит времени раскаяться в ваших страшных грехах.

¾ Перед... смертью? — вздрогнул Ржевусский. — Вы шу­тите, св. отец?

¾ Увы, бедный безумец, мои уста еще никогда не про­износили шуток. Мы обсудили ваше преступление. Оно ужасно: вы изрекли величайшую хулу на церковь. Нашим совместным решением вы приговариваетесь к смертной казни через поцелуй Бронзовой Девы. Вы обручитесь с ней на вечную жизнь.

¾ Что?! — воскликнул молодой человек и пошатнулся.

Я провел первую ночь в Варшаве отвратительно. Вы поймете причину этого, если я вам скажу, что Путилин, уехав вечером к графу Ржевусскому, вернулся только... в шесть часов утра!

При виде его вздох радости вырвался у меня из груди.

Путилин шаг за шагом ознакомил меня со своим визитом к старому магнату.

— Скажу тебе, доктор, откровенно, что случившееся явилось для меня полной неожиданностью: у меня, ведь, было нешуточное подозрение на участие в деле исчезновения молодого графа самого отца.

Лицо Путилина было угрюмо-сосредоченное.

— И если я прежде не тревожился за его жизнь, то теперь я уверен, что жизнь его висит на волоске. Это дело куда серьезнее дела об исчезновении сына миллионера Вахрушинского с «белыми голубями и сизыми гор­лицами».

— Как? Опаснее даже этого?

— Безусловно. Там, несмотря на весь ужас, который мог произойти с молодым человеком, он все-таки остался бы жив. А тут смерть, и наверное, лютая, му­чительная.

— Прости, Иван Дмитриевич, но я не вполне тебя понимаю. Ты говоришь об опасности, угрожающей молодому графу с такой уверенностью, точно ты знаешь, где он находится.

— Да, я это знаю.

— Как?! Ты это знаешь?

— Еще раз повторяю, знаю. Знаю так же, как знал на второй день розысков, где находится молодой Вахрушинский.

— Так, ради Бога, в чем же дело?

— В том, чтобы найти способ проникнуть туда, где он находится.

— Разве это так трудно?

— Поразительно трудно. Не забывай, что не всегда при­ходится иметь дело с наивными сектантами-изуверами из простолюдинов, или же из мещан — купцов российской закваски. Случается нарываться на дьяволов в шелковых одеяниях.

Я, каюсь, хлопал глазами.