На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

От площади крестом расходились четыре улицы.

- Куда? - спросил Ворошилов. - Везде наши стоят,

- Витязи на распутье? - Улыбка у Тухачевского яркая, белозубая. - Все равно. Давайте направо.

- Поднять полк по тревоге? Построить?

- Не надо. Так посмотрим, - ответил Михаил Николаевич.

А Ворошилов подумал: командующий не из верхоглядов, старается без шумихи, попроще, по-будничному, чтобы вникнуть глубже.

Медленно поехали мимо белых мазанок. С коней хорошо было видно, что делается за невысокими заборчиками, за плетнями. Во всех дворах - верховые лошади: у коновязей, в сараях. Занимались своими делами бойцы. Вот на лавке, возле стены, расположились на солнечном припеке четверо эскадронных умельцев. Шорники и сапожники. Перед ними на расстеленной попоне ременная сбруя, седла. Чинят.

На задворках, возле закопченной кузни, покуривают, ожидая очереди, кавалеристы, приведшие своих коней. Здесь тоже работа в несколько рук. Бухает по наковальне большой молот, звонко и часто вторит ему молоточек. А двое бойцов в кожаных фартуках умело, быстро меняют старые, стершиеся подковы на только что изготовленные.

Плетень следующего двора сплошь увешан смазанными частями разобранных седел, до блеска начищенными трензелями, пряжками, стременами. Прохаживаясь вдоль плетня, щурится молодой боец. Очень уж света много. Сверкает солнце, сверкают оконные стекла, сверкают надраенные металлические детали.

В конце улицы, на просторном выгоне, приготовлены специальные станки с недавно нарезанными прутьями лозы. Шеренгой - десятка полтора всадников. Перед ними на поджаром ахалтекинце донской казак в фуражке с околышем. Конь вороной, в праздничных белых носочках на черных ногах. Всадник гибкий, легкий, влитый в седло. Резко подаваясь вперед всем корпусом, показывал молодым, как владеть шашкой.

Помчался вдоль станков. Вспыхивал на солнце клинок, и каждый раз, косо срубленная точным страшным ударом, вертикально падала лоза, втыкаясь острым концом в ноздреватый осевший снег.

- Опытная рука! - одобрил Тухачевский. - Вы его знаете?

- Партийный билет недавно вручал. Помощник командира полка. На службе с четырнадцатого года.

- Профессиональный солдат. Нам очень важно будет сохранить такие кадры после войны.

- Не рано ли об этом, Михаил Николаевич? Или считаете, что Деникина разобьем и конец?

- Впереди будет много противников. Думать об этом надо уже сейчас. - Тухачевский тронул коня. - Давайте дальше, не будем мешать им.

Ворошилову показалось, что, понаблюдав за обучением рубке, командующий утратил интерес ко всему остальному. Ехал, не глядя по сторонам. Оживился немного, когда встретили несколько саней с сеном. Остановил возчиков, спросил, откуда берут, много ли там еще, кому сено принадлежит? Возчики и сами не знали, чье оно. Приметили скирды в степи и пользуются.

- А хозяина, значит, нет?

- Вроде не объявлялся.

- А если объявится?

- Пущай, - пожал плечами возчик. - Не в свой карман, для войны леквизируем.

Проводив сани взглядом, Тухачевский произнес невесело:

- Голод будет.

- Почему?

- Белые брали, мы берем... Каково крестьянам?

- Мы не трогаем бедняков, стараемся ничего не требовать у середняков. Люди сами отдают последнее.

- Я о другом. Весна, сев приближается, а на юге, в самых урожайных местах, примерно половина земли пустовать будет. По моей прикидке - больше половины. Обрабатывать некому. И не хотят много пахать - только для своей семьи... Была у нас с товарищем Орджоникидзе идея перевести некоторую часть войск, особенно кавалерию, на полумирное положение. Конная армия - Трудовая армия. Совместить временно и то и другое...

- Очень даже интересная мысль, - сказал Ворошилов. - Лошадей у нас вполне достаточно, люди по земле стосковались. Даже как отдых... Если обстановка позволит...

- Боюсь, что нет, - покачал головой Михаил Николаевич. - Мы советовались с Москвой.

- И что же?

- Продолжим этот разговор в штабе.

- Понятно, - кивнул Ворошилов.

Они были уже неподалеку от площади, когда внимание Тухачевского привлек большой бревенчатый дом, похожий на школу. Из открытых форточек валил махорочный дым, слышался разноголосый шум.

- Сюда попрошу, - посуровел командующий, сворачивая в открытые ворота. - Что здесь?

- Не имею представления, - пожал плечами Ворошилов. Подумал с тревогой: «Неужели гулянка? Среди дня, под боком у штаба... Не может такого быть!»

Распахнув дверь, первым вошел в просторную комнату. За столом и на лавках вдоль стен тесно сидели бойцы. Без оружия, многие даже без ремней. Гимнастерки, рубахи, трофейные френчи и кители.

- Что за сбор? - резко спросил Климент Ефремович, чувствуя, что от напряжения вот-вот прихлынет кровь к голове. - По какому поводу?

И сразу обмяк, расслабился, увидев шагнувшего навстречу комиссара полка - кряжистого, строгого Елизара Фомина.

- Товарищ член Реввоенсовета, провожу занятия с активистами, которые готовятся в кандидаты партии, - доложил комиссар.

Ворошилову удалось не показать своей радости, спросил ровным голосом, как о самом обычном:

- Какая тема?

- Борьба с пережитками проклятого прошлого в сознании наших бойцов.

- Какие пережитки имеются в виду? - поинтересовался Тухачевский, и все удивленно посмотрели на него. Наверно, приняли за ординарца. Чего встревает молодой чернявый в разговор старших?!

- Мы имеем в виду религию, пьянство, грубость, трусость, плохое отношение к женщинам, - объяснил Фомин, обращаясь к Ворошилову. Тот хотел представить командующего, но Тухачевский отступил к порогу, давая понять, что называть его совсем не обязательно.

- Хорошо, - сказал Климент Ефремович, - Только надымили очень. Мы ехали мимо, подумали, дом горит.

- Без курева нам невозможно, - весело отозвался кто-то. - Больно уж тема трудная, в голову не влезает.

- А между прочим, курево тоже пережиток, - сказал Ворошилов.

- Не могет быть!

- Все курят!

- Не очень, конечно, существенный, а все-таки пережиток, - с улыбкой продолжал Климент Ефремович. - Наследство проклятого прошлого. От безвыходных тягот приобщались. А здоровью махорка никак не на пользу.

- Оно, конечно...

- А вы сами-то?

- Не курил, не курю и другим не советую.

- Может, из старообрядцев?

- Мать и отец - православные. Но не люблю, не втянулся.

- Во как!

- Это что же, теперь всем бросать?

- Кто как хочет, - ответил Климент Ефремович. - Я не по службе, по дружбе отговариваю особенно молодых. Ну, до свидания, товарищи!

Вышли на улицу, на свежий воздух.

- Вы прирожденный агитатор, - засмеялся Тухачевский. - Даже тут не упустили возможность.

- Против курения я как против классового врага, - отшучивался Ворошилов. - Теперь куда мы? К артиллеристам?

- Достаточно. Я полностью согласен с мнением товарища Орджоникидзе о состоянии Первой Конной. Думаю, она вполне способна преодолеть большие трудности, которые ждут ее в недалеком будущем.

- Выход к Черному морю?

- Если бы только это, - понизил голос Тухачевский. - Белополяки, Климент Ефремович.

Они молча поднялись на крыльцо штаба, прошли в горницу. Лишь там, снимая шинель, Ворошилов спросил;

- Насколько это реально?

- Мы с Орджоникидзе получили шифрограмму от товарища Ленина. Вот, познакомьтесь.

Климент Ефремович читал медленно, стараясь понять и запомнить:

«Очень рад Вашему сообщению, что скоро ожидаете полного разгрома Деникина, но боюсь чрезмерного Вашего оптимизма.

Поляки, видимо, сделают войну с ними неизбежной. Поэтому главная задача сейчас не Кавтрудармия, а подготовка быстрейшей переброски максимума войск на Запфронт. На этой задаче сосредоточьте все усилия. Используйте пленных архиэнергично для того же».

- Вот так, - сказал Тухачевский, пряча бланк в полевую сумку. - Продолжайте наступление, бейте Султан-Гирея. Вам поручено - с вас спросим. А думать надо о новых сражениях.