Адмирал Эндрю Каннингхем

Тем временем эскадра Сомервилла появилась перед Мерс-эль-Кебиром. Начались тяжелые многочасовые переговоры. Кровавый закат уже окрасил водную гладь, срок ультиматума давно истек, а британский адмирал, постоянно понукаемый радиограммами Черчилля, все не решался открыть огонь. Уж очень невероятной казалась Сомервиллу сама мысль стрелять в своих вчерашних союзников, с которыми он еще совсем недавно сопровождал атлантические конвои и охотился за германскими рейдерами. Наконец, в 17.54 гром орудий на десятки километров прокатился над африканским берегом: британские линкоры начали обстрел стоявшей в гавани Мерс-эль-Кебира эскадры адмирала Жансуля. Впервые за 125 лет, прошедших со времен битвы при Ватерлоо, англичане и французы нацелили пушки друг на друга.

В непредсказуемом и извилистом пути великой войны нет ситуации более печальной и отвратительной, когда вчерашние союзники начинают уничтожать друг друга на глазах торжествующего общего врага. Французские корабли метались в тесной гавани, не имея свободы маневра и даже возможности задействовать против англичан все свои пушки. 36 15-дюймовых орудий тяжелых кораблей соединения «Н» молотили беспрерывно, круша всех и вся своими 800 кг снарядами. В считанные минуты трехснарядный залп поразил «Дюнкерк». Один из снарядов вывел из строя вторую башню главного калибра, перебив половину орудийной прислуги. Два других взорвались во внутренних помещениях, сокрушив котельное отделение и электрогенераторы. На «Дюнкерке» прервалась подача электроэнергии, вышла из строя система управления огнем главного калибра, начались пожары. В 18.13 «Дюнкерк» сел на дно.

Многократные попадания громадных снарядов в «Бретань» вызвали взрыв боезапаса. Объятый черным дымом и пламенем с носа до кормы, французский линкор с грохотом опрокинулся вверх килем, похоронив в своей стальной утробе больше тысячи офицеров и матросов. Несколько минут спустя сел на дно подбитый «Прованс». Взрывом 15-дюймового снаряда эсминцу «Могадор» оторвало корму, но он каким-то чудом остался на плаву, медленно дрейфуя по акватории. Все было кончено за 15 минут — в 18.1 °Cомервилл приказал прекратить огонь.

И только «Страсбург» среди всеобщей сумятицы, скрытый тучами черного дыма от горящих кораблей и портовых сооружений, незаметно прошел вдоль самого берега вырвался в открытое море. Сомервилл считал, что ни один корабль бывших союзников не сможет выйти в море, поскольку незадолго перед операцией у входа в гавань Орана было выставлено заграждение из магнитных мин, и французы знали об этом. Однако между минным полем и берегом остался свободный проход, шириной в три кабельтовых, которым и воспользовался «Страсбург».

Неожиданно в 18.20 пришло сообщение с самолета-разведчика с «Арк Ройяла»: «Линкор типа „Дюнкерк“ в открытом море. Движется с большой скоростью курсом на восток». Вначале Сомервилл этому просто не поверил. Однако примерно 20 минут спустя второй самолет полностью подтвердил сообщение первого. «Худ» и несколько эсминцев немедленно ринулись в погоню, — но куда там! Французский линкор подвергся двум атакам с воздуха. Первый раз 6 «суордфишей» отбомбились по нему 250 кг «полубронебойными» бомбами. Примерно час спустя еще 5 самолетов с «Арк Ройяла» пытались его торпедировать. Участники обоих налетов божились, что поразили «француза» как минимум одной бомбой и одной торпедой. Тем не менее, в 20.2 °Cомервилл остановил преследование, осознав, что за «Страсбургом» ему не угнаться.

В Александрии ситуация поначалу развивалась в желаемом для англичан направлении. Дипломатический такт и терпение, проявленные Каннингхэмом, поразили офицеров его штаба. Все были уверены, что Годфруа станет действовать соответственно второму варианту. Английский командующий поспешил известить об этом Адмиралтейство, и напрасно. В полдень Каннингхэму принесли пространное письмо, написанное по-французски. После многословных разъяснений своего понимания воинского долга, Годфруа объявил, что он вправе единолично принять решение о разоружении своих кораблей без консультаций с французским правительством. Поэтому он решил затопить свою эскадру в открытом море и просил дать ему 48 часов на подготовку к эвакуации экипажей.

Тогда Каннингхэм направил французскому адмиралу письмо личного характера, в котором убеждал его отказаться от опрометчивых действий. Наконец, в 17.30 английский командующий получил известие, что на французских кораблях начали сливать топливо и свинчивать боеголовки с торпед. Полчаса спустя пришла радиограмма с известием, что эскадра Сомервилла открыла огонь по французскому флоту в Мерс-эль-Керибе. В 20.15 поступило сообщение из Адмиралтейства с припиской Черчилля: «Адмиралтейство в курсе, что на французских кораблях сливают топливо. Сокращение экипажей, особенно старшинского состава, должно начаться немедленно посредством высадки их на берег или перегрузки на транспорты, и завершиться до наступления темноты. Возражения не принимаются».

Эта критика заставила Каннингхэма «скрипеть зубами от ярости». В Лондоне явно были недовольны слишком медленным развитием событий и совершенно не отдавали себе отчета в том, насколько напряженная и взрывоопасная ситуация царила в александрийской гавани. Каннингхэм немедленно собрал флагманов на борту «Уорспайта» и ознакомил их с последними новостями из Лондона и Орана. Он также сообщил им. что намерен принять, по его мнению, единственное правильное на тот момент решение — игнорировать приказ из Лондона. Все, без исключения, с ним согласились.

Ночью Годфруа получил полную информацию о трагедии в Мерс-эль-Керибе. Он прекратил слив топлива и приказал экипажам оставаться на кораблях. Начальник штаба флота Алджернон Уиллис отправился на французский флагман урезонивать Годфруа. У них получился длительный и очень болезненный диалог никакие уговоры или угрозы применения силы не произвели на французского адмирала должного впечатления. Прослышав об ультиматуме, предъявленном французскому флоту в Мерс-элъ-Керибе и получив приказ своего командования выйти в море любой ценой, применив силу, если потребуется, он теперь наотрез отказывался продолжать слив топлива и отпустить матросов со своих кораблей. Теперь Годфруа уже отказывался выйти в море и добровольно затопить свои корабли на глубокой воде. Он кричал, что если ему не позволят выйти из бухты, он станет пробиваться силой, хотя прекрасно понимал, что это приведен: сражению. Он дошел до того, что обещал потопить свои корабли прямо в гавани, если к ним попробуют применить силу, заверяя в то же время, что он сделает это максимально удобным для англичан способом Словом, Годфруа был на грани истерики и едва контролировал свои слова и поступки.

На рассвете 4 июля Каннингхэму доложили, что на французских кораблях расчехляют орудия и разводят пары. Эскадра Годфруа готовилась с боем прорываться в открытое море. Это был самый драматический момент. Буксиры уже начали разворачивать стоявшие на якорях британские линкоры так, чтобы они получили возможность вести стрельбу по французским кораблям полными залпами. Эсминцы и подводные лодки получили приказ выпустить торпеды во французские корабли, если те начнут двигаться к выходу из гавани или откроют огонь.

Однако, несмотря на нервное напряжение предшествующего дня и две бессонные ночи, английский командующий не потерял способности действовать хладнокровно и расчетливо. Он знал, что пройдет 6–8 часов прежде чем французские корабли разведут пары в смогут стронуться с места. По поручению Каннингхэма Ройер Дик быстро набросал текст обращения ко всем французским офицерам и матросам, в котором заклинал их воздержаться от безрассудного кровопролития и сообщал условия сдачи, предложенные английским правительством. Текст обращения несколько раз передали семафором всем французским кораблям. Каждому английскому кораблю Каннингхэм поручил «шефство» над соответствующим французским кораблем с тем, чтобы их командиры и офицеры убедили бывших союзников принять разумное решение.

На рейде Александрии засновали катера и шлюпки. На палубы и мостики французских кораблей высыпали люди. Там начались настоящие митинги. Около полудня Канмингхэм, стоявший все это время на мостике «Уорспайта», увидел, что командиры кораблей французской эскадры собираются на борту их флагманского крейсера. Примерно час спустя английского командующего известили, что Годфруа желает с ним встретиться. Каннингхэм тут же согласился его принять. Адмирал Годфруа, бледный, звенящим от нервного напряжения голосом сообщил, что он вынужден подчиниться превосходящей силе. После этого адмиралы без проблем договорились о порядке слива топлива с французских кораблей, выгрузке боезапаса и списании экипажей на берег.