Я из огненной деревни
Я из огненной деревни читать книгу онлайн
Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.
Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — Генеральный план „Ост“ . Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц .
Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты теоретиков и практиков фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, наиболее безобидные из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии. Целые районы республики были недоступными для оккупантов. Наносились невиданные в истории войн одновременные партизанские удары по всем коммуникациям — рельсовая война !.. В тылу врага, на всей временно оккупированной территории СССР, фактически действовал второй фронт.
В этой книге — рассказы о деревнях, которые были убиты, о районах, выжженных вместе с людьми. Но за судьбой этих деревень, этих людей нужно видеть и другое: сотни тысяч детей, женщин, престарелых и немощных жителей наших сел и городов, людей, которых спасала и спасла от истребления всенародная партизанская армия уводя их в леса, за линию фронта…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Ой, папа, болит! А я говорю:
— Тихо, Мишка, не будет болеть. Больше он не отозвался.
Пять очередей выпустили. Мне попало в правую ногу, опалило мне подошву и так прорезало ногу. Сильно у меня болело. Шевелю — шевелится, но боль нестерпимая. Все равно как крапивою мне кто по пальцам.
После стали добивать, кто стонал. Все мое лицо было залито кровью, и очень из меня дух гнало. Подошел немец, ногой мне ударил в голову, голова моя так закачалась, но глаз я не открыл.
Стали сами засыпать землею. Земля была мерзлая, глыбы эти, песок. Поободрали мне лицо…
А за плечами у меня лежал, — годов, може, ему шестнадцать, — хлопец. Он никуда ранен не был. Подхватился на ноги, просит:
— Паночки, не убивайте меня! Убили мою мать и сестер, пустите меня живого.
Они что-то по-немецки, что-то между собой поговорили, раздался выстрел из пистолета, и он мертвый упал на меня.
Песку немного насыпали, и я стал задыхаться. Думаю, буду вылазить, нехай добивают, очень тяжело задыхаться. Весь мокрый, как из речки. Раз приподнялся, потом другой раз, и уже я без сознания. Потом как-то напрягся — ну, тогда я был сильный, молодой, — приподнялся, те комья раздвинулись, и мне стало легче Дышать.
И лежу я, слушаю. Не слышно, чтоб кидали… Сколько лежал — не знаю. Потом еще пошевелился, высунул лицо и слышу — уже в том конце выстрелы слышно. Полежал я, пока стемнело. На ноги не подымался и говорю:
— Вставайте, кто живой. Немцев уже нема ушли.
Никто не отозвался. Нас было тут, в этом конце деревни, сто пятьдесят душ, а только я один остался… Порвал на себе рубашку, обмотал рану и пошел в лес…
В лесу я пролежал трое суток. „Ну, думаю, пойду в деревню Копти, если убьют — кто-нибудь землею присыплет, а то как в лесу умру — то звери кости только будут таскать“. Пришел я рано в деревню Копти и не узнал ее — она для меня уже переменилась, совсем другою стала. Знаю я, что тут Копти, собаки лают из Малой Воли, а Коптей не узнаю. Постоял я и опять пошел.
Потом нашел я наших, которые поутекали из Козловшины, встретились мы с ними. Пришли мы с соседом в Копти, и там я уже остановился.
Лег я у Виктора Косача и пролежал шесть дней. Потом Копоть Алексей, который служил когда-то в польской армии санитаром, сделал мне перевязку…»
Прошло больше двадцати пяти лет между тем первым, запротоколированным, и этим, записанным на магнитофонную ленту, рассказом Ивана Павочки, но время не стерло в памяти рассказчика огненных и свинцовых следов. В рассказе 1971 года Иван Иосифович рассуждает о том, что каратели, мол, не смогли разбить партизан и «с этой ненавистью» взялись мстить мирным жителям. В те дни он не мог, конечно, знать, что 11 ноября 1942 года главное командование фашистской армии издало специальный секретный документ «Инструкция по обращению с бандитами и их пособниками», в 83 пункте которого рекомендовалось: «В обращении с бандитами и их добровольными пособниками проявлять крайнюю жестокость… Сама жестокость мер и страх перед ожидаемым наказанием должны удерживать население от помощи и содействия бандам» [45]. Вслед за этой инструкцией начальник генштаба вермахта Кейтель издал приказ. В пункте перром этого приказа он написал, что придерживаться международных соглашений и принятых обычаев ведения войны — не надо. «Эта борьба не имеет больше ничего общего с солдатским рыцарством или положениями Женевской конвенции… Войска правомочны и обязаны без всяких ограничений использовать в этой борьбе любые средства, в том числе против женщин и детей, лишь бы это привело к успеху» [46]. Второй пункт: «Ни один немец, участвующий в борьбе с бандами партизан, не должен быть привлечен к дисциплинарной ответственности или к военно-полевому суду…» [47]
Ивану Павочке, опытному пожилому человеку, интуиция подсказала правильно — карателям заранее прощалось все. Они оказались неспособными к борьбе против партизан и под видом партизан убивали женщин, детей, стариков.
В архивах сохранилось «Сообщение № 28 полиции безопасности и СД о результатах карательных экспедиций „Гамбург“ и „Альтона“ в районе Барановичской и Брестской областей от 22 января 1943 года». Непосредственные заправилы карателей выхвалялись перед высшими инстанциями своими «подвигами», выдавали убитых мирных жителей за партизан. Вот два отрывка из «Сообщения»:
«…Операция „Гамбург“ в районе гор. Слонима.
Эта операция была одной из наиболее успешных операций, проведенных до сих пор в Белоруссии. Данные разведывательной команды полиции безопасности и СД были такие точные, что удалось обнаружить каждый лагерь. В многочисленных боях было убито 1676 партизан. Далее было расстреляно по подозрению в связи с партизанами 1510 чел. Были захвачены многочисленные трофеи, в том числе 4 броневика и 8 противотанковых ружей, огромное количество скота и зерна. В населенных пунктах, расположенных в районе операции, кроме того, было Уничтожено 2658 евреев и 30 цыган. Потери немцев составили 7 убитых и 18 раненых.
Операция „Альтона“ в районе Коссова — Бытеня.
Эта операция была проведена с целью разгрома прорвавшегося на юг после операции „Гамбург“ большого партизанского отряда… Партизаны потеряли убитыми 97 чел. Далее в этом районе было расстреляно 785 чел. по подозрению в принадлежности к партизанам, 126 евреев и 24 цыгана. Захвачены значительные трофеи: скот и продовольствие. Оружия и боеприпасов захвачено незначительное количество» [48].
На самом деле в районе Слонима каратели даже не столкнулись с партизанским отрядом. Они набросились на близлежащие мирные деревни.
ЗВЕРЬ ОХОТИТСЯ НА ЧЕЛОВЕКА
«…Идешь, идешь, идешь, идешь, слышишь, тут треснет, так ты в другую сторону. А они в лесу ловили, по болоту… По грязи идешь, по пояс, барахтаешься, чебохаешься, а бо-о!.. Не дай божечка! Говорили:
— Будем раз в день есть, только бы из болота вылезти…»
(Из рассказа Ганны Григорьевны Тарасевич. Иканы Борисовского района Минской области.)
Человека гонят, выживают из деревни, из города — в лес. Потом идут на охоту. На женщин, на детей охотятся,
Звери идут облавой на людей.
Рассказывает Ганна Павловна Бурак. Лисна Верхнедвинского района на Витебщине.
«…В лесу мы там с неделю просидели. Муж говорит: — Поедем мы ближе к дому. Там один сосед, говорит, переехавши, дак они в деревню ходят, картошки приносят, зерна приносят, мелют, болтушку варят, лепешки пекут Вот и мы, говорит, поедем туда.
Ну что я, я ж одна не упрусь, что я сделаю одна с двоими детьми? Ну вот, приехали — наложили воз сена, повез он, и дочка поехала с ним.
— Я, говорит, пойду домой, може, принесу картошки!
Ну вот, они поехали, а я осталась так с детьми своими. Приехал, последний воз сена наложили. Он мне говорит:
— Нехай ребяты едут со мной, а то последнее будем забирать, дак некуда буде им сесть…
Там и кадушки были с жирами, там все было. И некуда будет сесть. А по озеру идти — уже было верховодье по льду, вода большая.
— Ноги, говорит, замочат, а где они тогда будут сушить, негде будет сушить.
Ну, а я думаю: неужели ж он чтобы хуже хочет? Я взяла этих ребят, усадила ему на сено, они и поехали. Он говорит:
— Приедем, сгрузим, а тогда или я, или Клавдя к тебе приедем.
Ну, вот они и поехали, а я осталась. Жду, жду, жду — их нетути. И солнце зашло — все нет, и темно стало — все их нет. Я уже — в панику, плачу. Что уже, значит, давно нетути, что уже их нет. Пошла к соседу, стала рассказывать. Они говорят:
— Ясно, что их нет, уже их немцы уловили, там бы они не сидели.
Ну и вот, утром, чуть свет, прибегает этот мой старший хлопчик ко мне. И говорит:
