На арене старого цирка

Первое представление цирка на Нижегородской ярмарке состоялось 20 июля. На самой ярмарке все было по-старому, — впечатление такое, словно мы только вчера были на ней. Жили мы в номерах при цирке, сами готовили себе обед. Работали только отец и Бернардо. Акробатические номера в программу не входили. Мы, мальчики, были таким образом совершенно свободны.

Труппа цирка, как всегда, составилась большая, было много гастролеров, ангажированных специально для ярмарки. Из наполнителей постоянной труппы надо отметить сына Акима Александровича Никитина, Николая, считавшегося в те годы одним из лучших жонглеров на лошади. У него потом появилось много подражателей, но все они были гораздо слабее его.

Выступала группа артистов с номером «Полет Дехардс». Был номер велосипедиста Краева, который проделывал на велосипеде очень трудные фигуры. В конце работы он делал сложный трюк. Стоя на педалях велосипеда, он швунгом поднимался вместе с велосипедом по восьмиаршинной лестнице и, взобравшись наверх, летел оттуда вниз на пружинный матрац, оставаясь на велосипеде.

Наиболее сильное впечатление на публику и на артистов производила артистка Ван-дер-Вальд. Номер ее состоял в следующем:

На манеже устраивался квадратный бассейн в три аршина, глубиною в два аршина. Бассейн наливался водой. Артистка забиралась под самый купол и становилась там на мостик. Поверх воды в бассейн наливался бензин. Бензин поджигали и артистка с высоты купола цирка бросалась в горящий бассейн. От ее падения всплески воды тушили огонь, артистка выходила из бассейна невредимой. Номер был жуткий. Артисты всегда волновались за Ван-дер-Вальд, в особенности, когда она для эффекта долго не показывалась из-под воды. Публика замирала от напряженного ожидания, и появление артистки вызывало гром аплодисментов. Несмотря на большую уверенность в своей работе, артистка перед номером каждый раз выпивала полбутылки коньяку.

Надо отметить еще клоуна Бабушкина. Работал он под Дурова, выходил на манеж с животными, наряженный в шутовской костюм. Крупных животных у него не было. Наиболее интересным его номером были собаки сен-бернары, проводившие санитарную службу. Бабушкину сразу не повезло. Отец пишет: «Администрация в лице полиции и дирекции цирка запретила Бабушкину под страхом высылки из города говорить что бы то ни было».

В тот год в России была холера. Она сильно свирепствовала и в Нижнем. Отец принимал все меры, чтобы мы не ели сырых овощей и фруктов. За цирком ввиду все развивающейся эпидемии стали строить холерные бараки. Отца и нескольких наших артистов в гостинице прозвали «холерники» за то, что они отпечатали (по инициативе отца) воззвание об осторожности в еде, расклеили его по всей гостинице и роздали во все номера. Всех, кто приходил с базара, особые дежурные заставляли фрукты и овощи обваривать кипятком.

В гостинице ночью после спектакля начиналась игра в карты. Играли до утра. Некоторые выносили столы из номеров, чтобы не мешать семье спать, и располагались со столами в коридоре. Потом спали весь день до самого представления.

У отца тоже не обошлось дело без столкновения с полицией. 9 августа он записывает: «Очень удачно в первый раз употребил каламбур относительно мукденского отступления [35]. Публика не сразу поняла его, но после нескольких мгновений раздался гром аплодисментов». 10 августа вторая запись: «Мукденский реприз мне, кажется, дорого обойдется. Сегодня полицмейстер доложит губернатору, и очень просто упекут на недельку под Главный дом». «Говорил с приставом относительно наложения на меня штрафа за Мукден. Оказывается, полицмейстер доклада губернатору не делал, а велел Никитину меня снять на три дня с программы. Как бы то ни было, но решил больше ни гуту на злободневные темы, а то вместо открытия в Москве как раз попадешь в тюрьму. Веселая перспектива!»

5 августа отец записывает, что все зрелища на ярмарочной территории запрещены, за исключением оперы, да и то потому, что там идет «Жизнь за царя».

Очевидно, полиция считала, что во время этого оперного спектакля скопление публики не опасна и под «Жизнь за царя» никто заразиться холерой не может.

Мы с Костей, пока цирк работал, были включены в программу утренников. С Костей перед самым отъездом из Нижнего случилась беда. Играя с другими детыми, он забрался на одиннадцатиаршинную башню, выстроенную для водяной пантомимы, и сорвался оттуда. К счастью, он зацепился за пожарную лестницу, это замедлило его падение, так как звенья лестницы задерживали его. Не будь этого, он разбился бы насмерть. Он пролежал несколько часов без сознания и всю ночь бредил. Мы с отцом не отходили от него.

21 августа работа в цирке Никитиных была закончена, и мы уехали в Москву. В Москве матери удалось устроиться очень хорошо, она наняла большую, светлую комнату на Трубной улице в номерах «Белосток». При комнате были две маленькие темные спальни и отдельная кухонька. Мы навезли матери и сестрам подарков, они же напекли нам пирогов и всяких сладостей, и у нас был пир горой.

Вечером я пошел с отцом в цирк. Там я присутствовал при встрече отца с Рудолыфо Труцци и совсем уже больным Саламонским. Отец говорил с Труцци по-итаяьянски, а с Саламонским по-немецки.

Цирк мне очень понравился. Труцци его отремонтировали заново. Места обили бархатом, повсюду сверкала позолота. В цирке было уютно. Не то было в уборных для артистов. Казарменного типа, со стенами наполовину из листового железа они производили неприятное впечатление. Для клоунов отвели отдельную уборную.

Собственно, с этого московского периода начинаются мои непосредственные, более сознательные наблюдения над работой в цирке. Уже о многом я могу судить не по рассказам, а по собственным впечатлениям, и этот период я выделяю в особую главу.

ГЛАВА XII

Труппа Труцци в Москве в сезон 1908/9 года была очень большая. Было много заграничных номеров высокой квалификации. Выступали знаменитые акробаты Инас, турнисты Деметреско и Попеско, семья наездников Леонс и молодой Кук. Из клоунов: Лепом и Эйжен, Вилли Кремзер и Принц Бонжорно, музыкальные клоуны Травелли, Алеке и Коко.

В то время цирк Рудольфо Труцци считался среди артистов «академией циркового искусства», а Рудольфо за его ум и коммерческие способности называли Бисмарком. Второго так организованного и поставленного цирка не было, недаром артисты говорили: «Кто год прослужит у Рудольфа Труцци, может потом служить в любом цирке мира, страшно не будет».

Порядок и дисциплина в цирке были образцовые. Все артисты обязаны были участвовать в пантомимах. Если артист не умел мимировать, с ним занимался балетмейстер Прозерпи или сам Рудольфо. Еженедельно кто-нибудь гастролировал, обычно гастролера выпускали в субботу. 3а сезон перебывало множество гастролеров. Наряду с этим шли крупные постановки.

Режиссером был Прозерпи. Несмотря на это, каждый вечер Рудольфо сам стоял в униформе или в переднем проходе и вел программу по часам, соблюдая темп спектакля. Перед выходом он осматривал артистов, не выпуская их, если они не загримированы, не побриты или не попудрены. Униформу цирковой парикмахер должен был стричь и брить бесплатно. У униформы была особая обувь. В униформе стояли артисты и берейторы. Было несколько униформистов не артистов для грязной и тяжелой работы. Берейторов было десять человек, они получали приличное жалованье. Их обязанность была — утром помогать дрессировке лошадей, участвовать, если нужно, в лошадиных маневрах и стоять вечером в униформе.