Силы неисчислимые

— Да, це орешек досыть крепкий, — задумчиво роняет Павел.

— Раскусишь? — поддразниваю друга.

— Надеюсь, — Павел говорит раздумчиво, не спеша. — Не святые ж горшки лепят.

Наступает темнота. Колонна движется по узкой извилистой лесной дороге. Партизаны идут споро, хорошо: не стучат повозками, ничто не скрипит, не бряцает. Только ветер, словно неистово споря с нами, задувает все более порывисто. Уже глухо закрыла небо туча, да все ближе доносятся раскаты грома. И вперемежку с громом через определенные интервалы с правого берега Десны — из Каменской Слободы — бьет по лесу немецкое орудие. Огонь ведется не спеша. Видимо, производится обычная пристрелка. Этим немцы занимаются уже несколько дней.

Преодолели болото, снова втянулись в лес. Вот и опушка, с которой днем хорошо просматривается Мефедовка. Но сейчас все скрыто во тьме. А тут еще грянул проливной дождь. И почему-то именно в этот момент усилился артиллерийский обстрел: уже работало не одно, а несколько орудий, к ним присоединились минометы. Разрывы снарядов слились с раскатами грома. Ветер нагибал и безжалостно ломал высокие сосны. В лесу стоял сплошной треск.

Рева приказывает: залечь у деревьев. При вспышках молний вымокшие до последней нитки люди снуют среди стволов, пытаясь спастись и от осколков и от валящихся деревьев. Удары грома и разрывы снарядов и мин сливаются в один неумолчный грохот, волнами перекатывающийся над лесом. И к этому добавляются еще пулеметные и автоматные очереди: партизаны столкнулись с противником.

— Большая группа вражеских солдат ползет к лесу, — доложил боец, и я только по голосу узнал Уварова.

«Собираются окружить нас?» — первое, что приходит в голову.

— Оставляй здесь роту, — говорю Павлу, — остальные силы забирай с собой на проческу леса, после чего наступай на Мефедовку.

В отблеске молний вижу лицо Ревы, залитое водой, злое, упрямое.

— Я остаюсь с ротой Чижова. Будем вытягивать немцев сюда к лесу. А ты не спеши отвечать на их огонь, — добавляю на прощание, и Павел уходит вместе с комиссаром Богатырем.

Противник все более усиливает огонь, но в лес войти не решается.

Огромная туча зависла над нами и замерла, изливая на нас потоки воды. Пройдет ли она наконец?

В сосновой посадке, куда ушел Рева, разразился шквал пулеметного и автоматного огня. Какое-то время стрельба ведется только со стороны немцев. Но вот последовал ответ Ревы, и тогда уже заревело отовсюду. В довершение ко всему из соседней деревни Пушкари гитлеровцы повели обстрел из спаренных минометных установок.

Стало ясно, что немцы нас обнаружили давно и заранее приготовились к встрече. Но враг, как обычно, боялся лезть в лес, тем более в такую сумасшедше грохочущую ночь. Немцы непоколебимо уверены в своем превосходстве. Что ж, это, может быть, даже на руку нам. Гарнизон в Мефедовке наверняка считает себя в полной безопасности. Мы и воспользуемся его беспечностью.

Посылаю связного к Реве с приказом: не ввязываться в бой в сосновой посадке, а сразу же атаковать Мефедовку.

— Берите взвод, — говорю Чижову, — ползком выходите в поле и оттуда бейте по сосновой посадке. Имейте в виду, что противник может переключить весь огонь на вас. Поэтому сразу рассредоточьтесь и как можно чаще меняйте свои позиции. В случае отхода выпустите белую ракету в нашем направлении. Все!

Мина рвется совсем близко. Осколки с шумом пронизывают ветви. Но Чижов словно ничего не замечает. Повторяет приказание и исчезает в темноте.

Наконец дождь стал утихать. С надеждой посматриваю на небо, выискивая хотя бы маленький просвет.

Рева прекратил огонь. «Теперь, пожалуй, и не найдешь, где он находится», подумал я, когда весь огонь противника обрушился на бойцов Чижова.

Между тем Рева вел свой отряд на юг между Пушкарями и Мефедовкой, заходя на деревню со стороны райцентра, откуда враг меньше всего мог ожидать партизан.

От Чижова начали поступать раненые, но признаков его отхода пока не было: взвод держался хорошо, приковывая к себе все внимание противника.

Небо начало постепенно очищаться от туч, а на земле по-прежнему свирепствовала огневая буря. И только на рассвете в сосновой посадке прекратилась стрельба, но зато с невероятной силой бой разгорелся в самой Мефедовке.

Командование противника, видимо, растерялось. Только этим объясняю тот факт, что вдруг умолкли орудия и минометы в Пушкарях и Каменской Слободе: немцы не знали, куда бить.

Бросаю роту Чижова на помощь Реве в Мефедовку. Быстро идем через лесные посадки и вдруг видим: какие-то люди мечутся по лесу. Вскоре выяснилось: уцелевшие фашисты притворились мертвыми. Партизаны обыскали их, забрали у них документы, оружие. Но вот прошли чижовцы, и немцы, решив, что опасность миновала, сделали попытку удрать, но сделали это явно поспешно.

Впервые после такого трудного боя я видел веселые, даже озорные лица партизан. Они не скрывали своего удовольствия, рассматривая мокрых и грязных вояк, отдавших и оружие и документы, лишь бы остаться в живых.

А бой в Мефедовке усиливается. Прислушиваюсь, стремясь разгадать, в чьих руках инициатива. Пока похоже, что партизанский огонь преобладает. Все громче, все увереннее треск наших пулеметов, и вот уже до нас докатывается грозное, победное «ура». Кроме Мефедовки за ночь нашими отрядами были освобождены деревни Знобь-Трубчевская и Улица.

Захватив с собой связную Лизу Попову, спешу на свой КП. Над Знобь-Новгородской в предрассветном небе взметнулся букет из множества разноцветных ракет. И почти в ту же минуту, словно откликаясь на этот вражеский фейерверк, где-то между Знобь-Новгородской и Мефедовкой вспыхнули три ракеты — красная, белая и зеленая, — это напомнил о себе Павел Рева.

— Начинайте наступление на Знобь-Новгородскую. Рева уже дал сигнал, говорю Бородачеву, вышедшему мне навстречу.

— Может, подождем. Пусть Рева поближе подтянется к Зноби, — начал Бородачев, поглядывая на часы. — Сейчас семь тридцать, я дал возможность людям позавтракать.

Через двадцать минут Рева начинает бой за Знобь-Новгородскую. Уже наступил рассвет. Ждать нельзя ни минуты, иначе враг обнаружит Реву на подступах к райцентру.

Объясняю, что надо срочно загнать вражеский гарнизон в бункеры на северо-восточной окраине. Пусть все внимание он сюда переключит, а Рева воспользуется этим и ударит с другой стороны.

У Бородачева было естественное желание, чтобы после ночного боя партизаны отдохнули, поели. Он что-то еще хотел сказать, но, по-видимому, мой взгляд был достаточно красноречив.

— Новиков, Таратуто, Иванов — ко мне! — послышалась его отрывистая команда.

Через несколько минут он ставил командирам задачу. Иванов и Таратуто начинают наступление на Знобь-Новгородскую с северо-востока. Новиков получает распоряжение открыть артиллерийский огонь по Зноби сразу же после первых очередей наших пулеметов.

И этого не пришлось долго ждать. Пулеметные очереди сразу же слились с громовым «ура»: Иванов двинулся в наступление. Новиков активно поддерживает его — три 76-миллиметровых орудия, три противотанковые и одна автоматическая мелкокалиберная пушки вместе с пятьюдесятью минометами одновременно ведут прицельный огонь.

Да, это был хороший огонь. Снаряды и мины, пролетая над нами, рвались в центре города и на его окраинах, взламывая бункеры и другие укрепления фашистов.

Впечатляющее зрелище! И не столько для нас, партизан, сколько для местных жителей. Народ снова убеждается, что здесь, в глубоком тылу врага, действуют не какие-то одиночки, вооруженные винтовками, а целые партизанские соединения.

В небе появились два вражеских самолета. Один из них устремился на наши артиллерийско-минометные позиции. Другой нацелился на группу деревьев, под которыми расположился наш командный пункт. Разбегаемся в стороны, чтобы надежнее укрыться. Летчик, словно поняв наш маневр, раздумал бомбить покинутый КП и тоже обрушился на Новикова. Два бомбардировщика кружат над огневыми позициями артиллеристов, осыпают их пушечными очередями.