На крыльях мужества

- Товарищ генерал! Старший лейтенант Драченко контрольный полет закончил. Разрешите получить замечания.

Командир корпуса тронул за плечи:

- Какие замечания? Да если бы у меня все так летали... Как, комиссия?

Летчики подтвердили мнение генерала. Один военврач не согласился.

- Летать, конечно, он сможет, но только в хорошую погоду. А в плохую...

Василий Георгиевич перебил врача:

- Хорошо, в плохую погоду вылетать Драченко будет лишь по моему разрешению, в остальных случаях - по усмотрению командира полка.

И тихо добавил:

- Не волнуйся. Надо же и медицине уступку сделать. А воевать - воюй на здоровье.

Я, конечно, не мог скрыть волнения, и вместо радости на душу навалилась какая-то щемящая тяжесть. Казалось, после этого всего вряд ли смог бы выдержать повторную проверку. Однако теперь мне не надо было постоянно скрывать от товарищей свой "недуг", прятать ночью протез, заворачивая в носовой платочек, класть под подушку, отворачиваться от посторонних глаз...

* * *

Как-то после обеда кто-то из истребителей, вернувшись с боевого задания, собрал возле себя группу летчиков, стал возбужденно рассказывать, что видел странный самолет: скорость как у метеора, позади тянется пятиметровый огненный хвост. Винта нет совсем.

- Только ты на него, а он фр-р-р! - мимо. И из пушек лупит напропалую...

Николай Шутт насмешливо хмыкнул: - А у тебя со зрением того - все в порядке? Может, померещилось?

Пилот обиделся, бросился в словесную драку.

- А ты попадись ему! Герой... Я посмотрю. Это тебе не с "мессером" в кошки-мышки играть.

- Придется посмотреть, что за штуковина, - улыбнулся Николай и пошел, посвистывая, к домику.

Но рассказ, очевидно, все слушали внимательно, нельзя же не верить товарищу. А все было так, как он говорил.

Созданию реактивной авиации большое внимание уделялось конструкторами высокоразвитых стран, еще до войны. И, уже готовясь к нападению, немцы усиленно форсировали создание принципиально нового самолета. Судя по разведданным, их было два типа - один "летающее крыло" - Ме-163, второй Ме-262, с турбореактивным двигателем.

Обладая небольшим запасом горючего, самолет свободно планировал над своей территорией, затем выбирал удобный момент для атаки. И вот, набрав огромную скорость, которая была в полтора раза больше, чем у обычных поршневых машин, как торпеда, реактивный самолет проносился над нашим строем, обстреливая все, что попадалось на пути. Его добычей становились и штурмовики, которые он подкарауливал на разворотах

при заходе на цель или при выходе из атаки. Атаковал и поврежденные машины, идущие на посадку.

Первым сбил реактивный истребитель летчик Гарри Мерквиладзе, который часто прикрывал нас в бою. Потом, сразу же после воздушного поединка, он рассказал, как это произошло. Увидев, что на него несется реактивный самолет, Гарри схитрил - он подпустил его поближе, затем вильнул в сторону, быстро развернулся, а когда немец, разогнавшись на бешеной скорости, пролетел мимо, влепил в него пулеметную очередь. Гитлеровца погубила скорость: он был лишен возможности маневрировать. Гарри доказал, что не так уж, оказывается, страшен реактивный истребитель с его сумасшедшим разгоном. Разогнавшись, реактивный самолет не способен на резкий маневр.

Нам же, штурмовикам, бороться с Ме-262 было гораздо труднее.

Одна пара приноровилась перехватывать "ильюшины". С задания поодиночке хоть не возвращайся.

Командир корпуса приказал во что бы то ни стало пресечь эти наглые наскоки.

План придумали простой: меня с напарником решили использовать в качестве приманки, обмануть видимостью легкой добычи.

Как-то утром, часов в восемь, поднял я свой "ил" в воздух. Боекомплект полный, но без бомб. Три пары "яков" набрали высоту до пяти тысяч метров. Я на скорости начал ходить над аэродромом. Вдруг со стороны линии фронта начали расти две серебристые точки. Ведущий Ме-262 пошел в атаку. Маневрируя, дал по нему пушечную очередь. Тут-то и подоспели сверху наши истребители. Атакующий "мессер" стрелой ушел ввысь, а второго наши ребята все-таки накрыли. Фашисту ничего не оставалось делать, как катапультироваться.

Но почему у него не раскрылся парашют? Когда мы подъехали к месту, где упал гитлеровец, то сразу заметили, что парашют оказался законтренным. Значит, летчик заранее был обречен на гибель...

* * *

Предстоящий штурм фашистского логова удесятерял наши силы. Аэродром с утра до вечера был заполнен сплошным гулом: группы штурмовиков по шесть, двенадцать, восемнадцать машин перепахивали бомбами и эрэсами очаги сопротивления, громили уцелевшие самолеты врага на аэродромах.

В эти дни большую партийно-политическую работу проводили заместитель командира полка по политчасти полковник Лапин, парторг капитан Ольшанский, комсорг старший лейтенант Мосеев.

В промежутках между полетами они рассказывали нам о деятельности антифашистского подполья в Германии, доводили до личного состава сводки Созинфррмбюро, читали интересные материалы из газет. Большим авторитетом, как я говорил и ранее, пользовалась наша армейская газета "Крылья победы". Многие летчики вырезали для себя статьи, очерки, стихи, Я до сих пор храню стихотворение старшины Петра Шумского. Вот оно:

Когда я в дом родной вернусь

С войны, в пыли дорог,

Никто не крикнет мне: "Петрусь",

Впуская на порог.

И сколько я ни стану ждать,

Хоть с ночи до утра,

Навстречу мне не выйдет мать,

Не выбежит сестра.

Фашист, я знаю, подлый враг,

Жестоко их убил,

И не найти мне, где их прах,

И не сыскать могил.

Но близок час. И я войду

К убийце в черный дом,

Я палача везде найду,

Чтоб встал он пред судом.

Политработники не только страстным словом зажигали коммунистов и комсомольцев на славные ратные подвиги, но и сами принимали непосредственное участие в боевых операциях, зарекомендовали себя меткими воздушными стрелками.

После вылетов капитан Ольшанский и старший лейтенант Мосеев сразу же по горячим следам проводили беседы с молодыми авиаторами, раскрывали тактические приемы, в боевых листках рассказывали о героической работе летчиков, техников и мотористов, оружейников...