Захарий Зограф
Захарий Зограф читать книгу онлайн
Книга посвящена жизни и творчеству замечательного болгарского живописца первой половины прошлого века Захария Христова Зографа. Внимательно прослеживая творческий путь мастера, художника сложной и драматичной судьбы, автор рассказывает о его работе над монументальными росписями в монастырях, о создании им первых в болгарском искусстве светских станковых портретов.
Яркая и своеобычная фигура Зографа воссоздается на широком фоне эпохи болгарского Возрождения.
Издание иллюстрировано.
Для широкого круга читателей.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Захарий всегда был усердным и благодарным читателем; в своем последнем письме Неофиту Рильскому он просит прислать гравюры и книгу басен Эзопа…
На смену фотиновскому «Любословию» приходит «Болгарский орел. Вестник гражданский, торговый и литературный». Издателем и редактором его был Иван Богоров, патриот и просветитель, лекарь, фольклорист, переводчик и автор научно-популярных книг и учебников. «Газета будет выходить на чистом народном языке, на котором говорят во всех частях нашего общества, — писал он в номере, вышедшем в Лейпциге в 1846 году. — Мы, болгары, должны начать осознавать себя как народ, который имеет одинаковые права с другими европейскими народами…» Преемником «Болгарского орла» стал в 1848 году «Царьградский вестник» Ивана Богорова и Александра Экзарха, потом венский журнал «Мировоззрение» и другие издания.
В болгарской культуре зрели перемены, и Захарий должен был ощущать их приближение. На арену выходили новые люди, осуществлявшие то, что он лишь интуитивно утверждал всей своей жизнью и своим искусством. Захарию не довелось видеть портреты и картины Николы Павловича и Станислава Доспевского, первых болгарских художников, получивших академическое образование, создателей светского реалистического искусства. Однако он еще имел возможность оценить новизну и прелесть баллады Найдена Герова «Стоян и Рада», написанной и изданной в Одессе в 1845 году, его же «Путевых песен», первых стихотворений Петко Славейкова и Добри Чинтулова. Не многие из современников осознавали, что эти еще наивные, сентиментально-романтические вирши знаменовали рождение болгарского литературного языка и новой болгарской литературы, в которой главным и определяющим становились ее художественность и эстетическое качество, личность автора и его внутренний мир как предмет художественного познания.
К середине века Самоков оказывается несколько в стороне от новых дорог, но главное, что продолжало волновать Захария, — это просвещение земляков. Круша втягивает его в школьные заботы, и художник принимает их близко к сердцу. По примеру априловского училища и вслед за своими предшественниками Каллистратом Луковым и Сотиром Чавдаровым Круша вводит в самоковском училище метод взаимного обучения; Зограф охотно субсидирует издание служащей этой цели «Взаимоучительной таблицы». Напечатана она была, как указано в пояснительной надписи, «в Самокове в типографии Н. Карастояновича честолюбивым иждивением г. Захария X. Зографа». По настоянию Круши в начале 1853 года Захарий был избран эпитропом, то есть попечителем самоковской школы, и эти нелегкие и хлопотливые обязанности он выполнял не просто добросовестно, но с радостью.
Отдаваясь со всей страстностью натуры общественному служению, художник все острее сознавал свое одиночество, и все чаще эта деятельность представлялась ему лишь видимостью ее. Захарий никогда не чурался практических забот и интересов, однако не они определяли смысл и настрой его жизни, и сейчас он все острее и болезненнее ощущал даже не отчуждение, но глубочайшее презрение к Самокову чорбаджиев, самодовольных и ограниченных в жажде накопительства, готовых скорее целовать батог поработителя, чем на йоту поступиться мошной или положением отцов города. «Сейчас просим Вас, — пишет Захарий 10 октября 1852 года Неофиту Рильскому, — если Вам и надоела дорога, прогуляйтесь до Самокова и посоветуйте нам. История самоковская большой стала, но или от сильной памяти, или совсем без памяти. Вам известно, почему носим наши болгарские головы (тыквы) в то время, как одни грекоманы, другие туркоманы, и трудно найти у кого-либо любвеобильное сердце. Разврат царит и зависть! В нашем отечестве многоначалие. Наше общество в полнейшем упадке, ибо не нашелся человек, который разобрался бы в его устройстве. Проклятая простота, и та простота нас губит.
Школьные расходы возросли до девяти тысяч и прибыль до пяти тысяч и пятисот и ни единой монетой больше. Много трудился и деньгами и трудом, но самому ничего не сделать. Просим Вас приехать, когда будет время, или письмом посоветуйте относительно нашего училища, о котором стараемся…»
Казалось бы, Захарий достиг всего, к чему стремился: славен по всей Болгарии и на Афоне как лучший болгарский зограф, он богат и клан самоковских чорбаджиев готов принять его в свою среду, у него достойный дом, жена, дети… Вот и сейчас он заканчивает иконы для карейской церкви Преображения: большие — «Богородица-Одигитрия» (с надписью по-гречески: «рукою Захария Хр. из Самокова. 1853»), «Иоанн Креститель с великомучеником Георгием», «Христос-вседержитель», «Преображение Господне» (также подписанное: «Изобразиса рукою Захарi Самоковчанин. 1853»), пятнадцать икон апостольского чина меньшего размера. Строгий и величавый лад, монументальность композиционных ритмов, чистота сияющего цвета, виртуозность сложного барочного орнамента свидетельствуют о зрелой, исполненной силы и уверенности поре его таланта и мастерства. «Так же, как и в стенописях, — пишет Е. Львова, — с их богатством композиционных решений, где Захарий Зограф заставил звучать цвет с праздничной силой, он обнаруживает себя превосходным живописцем и в иконе. Захарий Зограф сумел сделать цвет и здесь главным ее компонентом, он лепит им форму, объем. И декоративное начало торжествует неизменно. Иконы этого мастера удивительно радостны и жизнеутверждающи. <…> Трудно утверждать, что Захарий Зограф, подобно тому, как это сделал несколькими десятилетиями позже Никола Павлович, непременно стремился „обновить“ икону. Вероятнее всего, в иконе, так же как и в портрете или стенописи, обнаружились присущие именно ему понимание искусства, его творческий темперамент, а это само по себе уже было новаторством, отходом от традиций» [48, с. 79–80].
Эти наблюдения относятся ко всем или, во всяком случае, к большинству икон кисти Захария Зографа, и прежде всего к лучшим из них, исполненным в 1830–1840-е годы в Болгарии. В афонских же сильнее и отчетливее выступает несколько отрешенная, холодная мастеровитость, и Захарий, видимо, ощущал, что она уже не согреет ему душу, не даст ему той радости и открытий, что когда-то так волновали художника. Кто знает, каким бы был последующий виток его творчества, если бы так стремительно и внезапно не замкнулся круг его жизни. Мы уже никогда не узнаем, о чем думал и о чем мечтал Захарий в свою последнюю весну, какие надежды лелеял и какие пути были уготованы ему художнической судьбой. Свои несбывшиеся чаяния он унес с собой, а домыслы по меньшей мере бесполезны.
Весна 1853 года была страшной. Засуха минувшего лета сгубила большую часть урожая; во всей юго-западной Болгарии голод. На истощенные недородом города и села надвигалась эпидемия тифа. Мор и смрад воцарились в обезлюдевшем Самокове.
Тревога за близких вконец измучила художника. Захарий не мог последовать примеру многих самоковчан и уйти с семьей в горы: Екатерина ждала ребенка.
Заболела и буквально в считанные дни сгорела Христиания. Захарий не отходил от ее постели и 27 мая принял последний вздох невестки, бывшей ему опорой и утешением.
Горе художника было безграничным, а через несколько дней болезнь свалила и его. Организм еще боролся за жизнь, но в горячечном забытьи Захарий вряд ли даже осознал появление на свет сына, родившегося за шесть дней до смерти отца.
14 июня 1853 года в Самокове умер Захарий Христов Зограф.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
По обычаю над телом усопшего голосили плакальщицы.
Чтобы похоронить христианина, надо было уплатить османским властям «кысы паросу» — налог на «превратности судьбы».
Эпидемия шла на убыль: художник оказался одной из ее последних жертв. Город обезлюдел. Умерли многие могильщики, изготовлявшие надгробия каменотесы и резчики по камню; оставшиеся были перегружены заказами.
Прах художника захоронили в чужой могиле. В ограде самоковской церкви св. Николая, где хоронили именитых обывателей, легли рядом две плиты. На одной крест, якорь и сердце — символ веры, надежды, любви и надпись: «Здесь почивает покойная наша мать Христиания, супруга Димитра Зографа, прожившая 48 лет, переселилась в вечную жизнь в 1853 году мая 27 Вознесения Господня». На другой изображения портновских эмблем — аршина и ножниц, длинная молитва и ныне уже стершаяся, с трудом прочитываемая надпись: «…и Захарий Христов Зограф хаджи Гюрова зять преставившийся в 1853 году месяца июня 14-й день».