Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.

Когда я посетил Таиланд в следующий раз, то был приглашен на завтрак к королю, и эта традиция поставила передо мной занятную проблему. Должен ли я пожать ему руку или нет? Он мог бы посчитать, что мне не подобает делать это. Никто точно не знал. Когда же встреча состоялась, он вышел вперед и тепло пожал мне руку.

Еще одну проблему для меня в этой стране составляла жара, которая была даже ужаснее, чем в южной Индии. И еще москиты. Жара и москиты особенно докучали ночью, не давая уснуть.

Но зато мне посчастливилось встретиться с некоторыми высокопоставленными монахами, которые произвели на меня глубокое впечатление. Как и в Японии, нам было что обсудить, так как в наших различных традициях содержится много общих духовных практик — и это помогло мне понять, что тибетская традиция буддизма представляет собой весьма совершенную его форму.

В 1973 году я совершил свою первую поездку в Европу и Скандинавию. Она продолжалась более шести недель и охватывала одиннадцать стран. К концу этой поездки я был в полном изнеможении, но все же испытывал большое оживление, поскольку смог увидеть столько новых мест и встретиться со столькими новыми людьми. Мне также посчастливилось возобновить некоторые старые знакомства. Особенно я обрадовался, увидев опять Генриха Харрера. Он был все так же весел и общителен, а его чувство юмора оставалось все таким же грубоватым и земным, как всегда. Один раз он был в Дхарамсале, но с тех пор как я последний раз видел его, прошло много лет, и желтые волосы Харрера, за которые я всегда дразнил его, будучи мальчиком, теперь сделались совершенно седыми. И все же годы совсем не изменили этого человека. Его сильные пальцы альпиниста по-прежнему приводили меня в восхищение, и хотя он приобрел еще больше шрамов, чем имел тогда, во время возглавляемой им экспедиции на Новую Гвинею, он был вполне доволен собой.

Моя первая остановка состоялась в Риме, где я встретился с Его Святейшеством Папой Римским. Когда самолет пошел на снижение, я с большим интересом готовился разглядеть то огромное отличие в ландшафте, которое, как предполагается, существует между Востоком и Западом. Хотя я видел многочисленные фотографии европейских городов, в частности, в моем собрании книг о первой и второй мировых войнах, но еще не совсем точно знал, чего ожидать. Поэтому я испытал большое облегчение, когда увидел такие же деревья, кусты и травы и такие же признаки человеческого жилья, которые были мне знакомы на востоке. В конце концов, на первый взгляд все не так уж отличалось.

После приземления я поехал прямо в Ватикан. Собор Святого Петра несколько напомнил мне Поталу, по крайней мере, в плане его размеров и древности. С другой стороны, швейцарская стража в своей сверхпестрой одежде показалась мне довольно комичной. Она производила впечатление почти что декорации. Моя беседа с Папой Павлом VI была очень краткой, но я воспользовался случаем выразить ему свою веру в важность духовных ценностей для всего человечества независимо от того, каково вероисповедание того или иного народа. Он был полностью согласен со мной, и мы расстались с большой теплотой.

На следующий день я вылетел в Швейцарию, где провел одну неделю и встретился с некоторыми из 200 детей, принятых швейцарскими семьями. Они оказались очень застенчивыми и скованно держались в моем присутствии. К сожалению, большинство из них полностью утратили способностью говорить на своем родном языке. Впрочем, когда я приехал в следующий раз в 1979 году, ситуация намного улучшилась. Детей учили тибетскому языку, и они говорили со мной на ломанном тибетском, почти как я на своем ломаном английском. Помня, в каком плачевном положении они находились шесть лет тому назад, я был очень рад видеть их улыбающиеся лица и узнать, что, как я и надеялся, швейцарский народ принял их с распростертыми объятиями. Было очевидно, что они росли в атмосфере любви и доброты.

Из Швейцарии я поехал в Голландию, где среди людей, с которыми я повстречался, оказался один раввин. Это был особенно трогательный случай. Вследствие языковых трудностей мы едва ли могли обмениваться словами, но в этом не было нужды. В его глазах я ясно увидел все страдание его народа, и у меня тоже появились слезы на глазах.

Я провел только два дня в Нидерландах и несколько часов в Бельгии, а затем вылетел в Ирландию, затем в Норвегию, Швецию и Данию, пробыв в каждой из этих стран по дню-два. Времени было слишком мало, чтобы получить что-то большее, чем мимолетные впечатления. Но куда бы я ни приезжал, везде встречал все ту же доброту и гостеприимство, и еще жажду какой-либо информации о Тибете. Мне стало ясно, что наша страна имеет особое очарование для многих людей во всем мире. Больше всего в этой насыщенной поездке меня обрадовало то, что я получил возможность лично поблагодарить хотя бы некоторых людей из тех многих, кто организовывал помощь тибетским беженцам. Например, в Норвегии, Дании и Швеции я посетил организации, которые дали возможность сорока тибетским молодым мужчинам и женщинам обучиться профессии механика и агронома.

Большую часть времени я провел в Соединенном Королевстве. Я пробыл там десять дней и с удовольствием обнаружил подтверждение моей уверенности в том, что из всех западных стран Британия имеет самые тесные связи с Тибетом. К моему удивлению, я встретился с несколькими очень пожилыми людьми, которые смогли говорить со мной на тибетском языке. Оказалось, что они, а иногда их родители занимали в Тибете какие-либо посты в то или иное время. Одним из них был Хью Ричардсон, которого я видел последний раз около десяти лет назад, когда он приезжал в Дхафамсалу.

Будучи в Британии, я встретился с сэром Гарольдом Макмилланом, который произвел на меня очень большое впечатление. У него была исключительно привлекательная внешность, которая излучала одновременно и властность, и скромность, что казалось совершенно поразительным. Он также проявлял интерес к духовным ценностям. Другим человеком, с которым я познакомился и который с тех пор стал моим хорошим другом, был Хэмфри Карпентер, занимавший тогда пост настоятеля Вестминистера. Его жена теперь всегда называет меня "мой мальчик".

Хотя в 1960 году я видел в индийской газете сообщение о том, что президент Эйзенхауэр высказал свою готовность принять Далай Ламу, если он приедет в Америку, запрос о возможности моей поездки туда в 1972 году выявил, что в получении визы могут быть некоторые затруднения. Конечно, мне было очень любопытно увидеть страну, о которой говорят как о самой богатой и самой свободной державе мира, но я смог поехать туда только в 1979 году.

По прибытии в Нью-Йорк, куда я попал вначале, я сразу же ощутил атмосферу свободы. Люди, которых я встречал, казались настроенными очень дружески, открытыми и непринужденными. Но в то же самое время я не мог не заметить, как грязны и неухожены некоторые районы города. И я очень огорчался, видя множество бродяг и бездомных, находивших приют в подъездах домов. Я не мог поверить, что в этой богатой и процветающей стране могут быть какие-то нищие. Я вспомнил, что говорили мне мои друзья-коммунисты о несправедливостях "американского империалистического бумажного тигра", о том, как он эксплуатирует бедных ради наживы богатых. Другим сюрпризом было открытие, заключавшееся в том, что в США, хотя я, как и многие жители Востока, считал Америку самой свободной страной, в действительности очень немногие люди знали хоть что-нибудь о судьбе Тибета. Теперь, когда я узнал эту страну лучше, я начинаю понимать, что в некоторых отношениях американская политическая система не оправдывает своих собственных идеалов.

Совсем не хочу этим сказать, что я не получил огромного удовольствия от этого визита или не увидел много вещей, произведших на меня большое впечатление. Особенную радость я испытывал, обращаясь к студенческой аудитории, где неизменно видел проявление доброжелательности. Несмотря на то, что я довольно плохо изъяснялся на английском языке, я неизменно встречал горячий отклик, хотя люди не всегда понимали все, что я говорил. Это помогало мне преодолеть свою робость говорить перед аудиторией на этом языке и способствовало укреплению уверенности в себе, за что я очень благодарен. Однако теперь я думаю, не повлияла ли эта снисходительность некоторым образом на потерю с мой стороны решимости совершенствовать свой английский язык. Потому что хотя я и принял такое решение, но как только я вернулся в Дхарамсалу, то обнаружил, что мое намерение куда-то улетучилось! В результате, я вообще предпочитаю говорить с немцами и французами, а также другими европейцами, зачастую говорящими по-английски не лучше меня, — с грамматическими ошибками и сильным акцентом. Меньше всего мне нравится говорить с самими англичанами, многие из которых поражают меня своей сдержанностью и официальностью.