Над волнами Балтики

- Придется с десятой победой поздравить, - улыбнулся начальник штаба гвардии подполковник Кичинский.

- Пробились ребята, - вздохнул дежурный. - А погодка не улучшается. Ветерок только стих. Как бы туманчик опять не пожаловал.

Кичинский озабоченно поглядел на него и неуверенно возразил:

- Не пожалует... Метеобоги клянутся не допустить. Будем надеяться, что не обманут.

И снова все стихло. Опять потянулись секунды, минуты, часы...

Меня разбудил телефонный звонок.

- Бунимович уже на подходе, - ответил кому-то дежурный. - Будет минут через двадцать, не раньше.

- Даже поспать не дадут, - проговорил Иванов, вставая с дивана. - Кто там такой беспокойный нашелся?

- Капитан Васильев со старта звонил. Наш аэродром закрывает туманом, а запасных нигде нет.

Мы вышли на улицу. Ранние сумерки надвигались стремительно. Контуры отдаленных предметов уже не проглядывались. Над головами медленно проплывали тонкие хлопья приподнятого тумана. Из соседней землянки, словно из-под земли, неожиданно вынырнул Чернышов.

- Туманчик пока не сплошной, но достаточно вредный, - поглядел он на небо. - Юрий, конечно, пилот замечательный. Однако придется ему попотеть.

- Для него это семечки, - улыбнулся в ответ Иванов. - Последнее время мы все от пота не высыхаем. Пойдемте на старт. Там нам будет виднее.

Над головой зашумели моторы. Васильев схватил микрофон:

- "Сокол"! Я - база. Как слышишь?

- Я - "Сокол". Слышу отлично. В просветах тумана вижу ваши огни.

Голос у Юрия хриплый, но бодрый, уверенный, хотя в воздухе он находится почти девять часов.

- "Сокол"! Туман приподнятый, тонкий, семь-восемь баллов. Нижняя кромка метров на тридцать. Заходи повнимательней.

- Я - "Сокол". Вас понял. Буду стараться.

Гул моторов постепенно стихает. Самолет удаляется. Каждый из нас представляет, как внимательно Юрий смотрит на землю в разрывы тумана, ищет глазами ориентиры. Огни полосы далеко позади. За туманом уже их не видно. Теперь внизу словно черная пропасть, укрытая облачной ватой. Только по времени, а точнее, чутьем должен угадывать он момент разворота.

Васильев сигналит карманным фонариком. С шипением включаются посадочные прожекторы, заливая слепящим светом прикрытую наледью землю.

Поеживаясь от холода, смотрим в ту точку, откуда должны показаться огни самолета. Снова слышится гул. Приближаясь, он нарастает и ширится, сотрясает насыщенный влагой морозный воздух. Вдалеке над землей появляется красный глазок. Цепляясь за нижнюю кромку тумана, он притухает и загорается снова, становится ближе с каждой секундой.

- Все... Теперь сядет, - облегченно вздыхает Васильев.

И тут же взревели моторы, ударили в землю форсажным звенящим грохотом. Красный глазок заметался, запрыгал, дернулся вверх и стремительно ринулся вниз. Пламя огромного взрыва озарило пурпуром нависшую рваную облачность и скорбно поникшие ветви одинокого дерева...

"14 января. Под Ленинградом началось наступление наших войск..."

Все прибыли на командный пункт по срочному вызову. У карты толпятся командиры эскадрилий, заместители командира полка: Пономаренко, Кичинский, Калашников. Глядя на нас, Борзов улыбается, а глаза холодные, строгие. Откашлявшись, оглянулся на карту, указкой обвел приморский плацдарм.

- Началось, дорогие товарищи, - проговорил он негромко. - Началось изгнание фашистов с ленинградской священной земли. Два с лишним года сидели они под стенами города. Два с лишним года зарывались под землю, укрывались бетоном и сталью, создавали и укрепляли свой Северный вал. Наши войска нанесли им удар вот отсюда, с плацдарма. Солдаты ринулись в наступление. Грудью своей прорывают они рубежи обороны, бьют фашистов в окопах, в ходах сообщения, обливаются кровью, но рвутся вперед. Мы должны вместе с ними громить фашистскую нечисть. Как назло, нам мешает погода. Туман пока не расходится. Наша задача - находиться в готовности к вылету. При первой возможности будем бомбить врага днем и ночью...

"15 января. На всем фронте, от Лигово и до Колпина, не умолкая грохочут орудия. От Пулкова по фашистам ударила 42-я армия. Метр за метром пехота вгрызается в оборону противника, медленно движется к Стрельне, Пулкову, Пушкину. Фашисты упорно сопротивляются, не теряют надежды отбить все атаки, отсидеться в укрытиях под накатами блиндажей, под бетонными плитами, за глубокими рвами и рядами противотанковых надолб.

Представители штаба дивизии сообщают, что наша пехота под шквальным огнем. Но упорно ползут по-пластунски солдаты. Стонет от взрывов под ними земля. А они все ползут и ползут, от воронки к воронке, от кустика к кустику. Потом вдруг кидаются яростной лавой. Врываются в дзоты, окопы, ходы сообщения. Колют фашистов штыками, ножами...

Мы не летаем. Туман не расходится. Наоборот, он становится гуще. Бой не стихает. Ждут нас солдаты. Наверное, смотрят с надеждой на хмурое небо. И, не дождавшись, снова ползут от воронки к воронке..."

"16 января. К вечеру подул ветерок, разметал нависшие клочья тумана, расчистил огромное звездное небо. Разбежавшись по самолетам, все подготовились к вылету.

Нам бить по Рошпе, одному из опорных пунктов обороны противника. Чтобы взломать укрепления гитлеровцев, будем бомбить пятисоткилограммовыми бомбами..."

В отработанном графике все учтено до секунды. Одиночными самолетами образуем своеобразное колесо. Первым взлетает мой экипаж. Потом, с интервалами, Гептнер, Стрелецкий, Победкин и все остальные. Бомбоудары один за другим, через три минуты. К моменту взлета последнего экипажа я должен успеть вернуться, подвесить бомбы и вылетать вслед за ним. Так колесо должно крутиться без перерыва всю ночь. Одновременно, но по другим целям, бомбят экипажи авиации дальнего действия и фронтовые бомбардировщики.

Над командным пунктом зазеленела ракета. Штурман Николай Иванов нажал на кнопку секундомера. Через восемь минут на взлетную полосу порулил самолет Павла Колесника. Его бомболюки загружены САБами - светящими авиабомбами. Колесник со штурманом Сагателовым будут светить нам над целью.

Взревели моторы, и самолет взвился в воздух. Теперь наша очередь. Внимательно осмотревшись, запускаю моторы. Они подготовлены и прогреты техником самолета лейтенантом технической службы Лупачом.

- Пора, командир, - говорит Иванов. - До взлета осталось четыре минуты.

Неторопливо снимаю машину со стояночных тормозов. Самолет тяжело сдвигается с места. Лейтенант Лупач мигает зеленым фонариком, переводит мерцающий луч на подкрыльные бомбы. Читаю короткую надпись: "За Ленинград!"

Справа тихонько рулит Эрих Гептнер. За ним выдвигается Петр Стрелецкий. Короткий разбег - и мы в воздухе. Колесо возмездия завертелось.

...От Кронштадта ложимся на боевой курс. Пронзая темень тончайшей иглой, с острова в сторону Ропши светит прожектор. Иванов наводит машину точно на луч. До цели четыре минуты полета. По нашему курсу, с интервалом в пять - семь секунд, вспыхивают два САБа. Это Колесник и Сагателов начали выполнение задачи. Тотчас внизу, на земле, загораются десятки прожекторов. Их лучи лихорадочно шарят по небу, ищут Колесника, ищут меня. Вокруг самолета вспышки разрывов сливаются в огненный шар, из которого некуда вырваться.

- Цель наблюдаю! Сейчас мы им врежем! - кричит Иванов, нажимая на кнопку.

Сорвавшись с держателей, тяжелые бомбы исчезают внизу. Энергичным маневром бросаю машину в сторону. Она вырывается из огненного клубка. Развиваю предельную скорость. На земле видны непрерывные вспышки рвущихся бомб. Ярким цветастым ковром они накрывают черную землю.

Стрельна уже позади. Зенитный огонь прекращается. Нужно быстрей посадить самолет и подвесить новые бомбы.

...Мы опять над Кронштадтом. Колесо продолжает крутиться без перерыва. Это четвертый вылет. Теперь обстановка переменилась. Уже не светят прожекторы, не стреляют зенитки. Их больше не существует. Фашисты раздавлены, смяты лавиной огня и металла. Они потеряли способность сопротивляться.