Алиенора Аквитанская

Что касается Ричарда, то он, осознав свое полное или почти полное бессилие против войск Саладина, чему виной была малочисленность его собственной армии, мог только проклинать измену короля Франции: совершенно очевидно, что несогласие между двумя главными предводителями похода во многом определило его относительную неудачу. В конце концов, после новой победы, одержанной при Яффе, английский король решился пойти на компромисс с Саладином: тот должен был признать за людьми с Запада право на обладание побережьем, от Тира до Яффы, и гарантировать христианам свободу паломничества к Святым местам. Летописец Амбруаз очень трогательно описал разочарование простых людей: «Видели бы вы людей, глубоко огорченных и проклинающих долгое ожидание, которое им пришлось вытерпеть… потому что они не просили бы и лишнего дня прожить после того, как освободят Иерусалим!» Сам Ричард, когда ему сообщили о том, что султан предлагает ему охранное свидетельство, чтобы он мог совершить паломничество в Святой Город, ответил отказом. Жан де Жуанвиль, век спустя, вспомнит связанную с этим историю — говорят, Ричард с плачем закрыл себе глаза кольчугой и обратился к Господу нашему: «Господи Боже, прошу тебя, не дай мне увидеть твой святой Град, потому что я не смог освободить его из рук Твоих врагов!»

В конце концов, Алиенора должна была узнать о том, что в Михайлов день (29 сентября) король посадил свою сестру Иоанну и свою жену Беренгарию на судно, отплывающее на Запад, а сам собирается выйти в море несколькими днями позже: он намеревался встретить Рождество в Англии. Новость, наверное, принесла ей величайшее облегчение: ее долгое ожидание подошло к концу, ее сын вернет себе оказавшееся под угрозой королевство.

Она не знала, что и для него, и для нее самой трудности только начинаются…

XX

Королева-мать

Приближалась осень, крестоносцы одни за другими возвращались в Англию, принося с собой вести о тех, кого опередили. К концу ноября в Англии стало известно, что Иоанна и Беренгария высадились на берег в Бриндизи и направились в Рим, где собирались задержаться на некоторое время. Еще чуть позже пришло известие, что король Англии вышел в море 9 октября, но его кораблям пришлось бросить якорь у берегов Корфу. Его флот видели на широте Бриндизи, где он пытался по разбушевавшемуся морю приблизиться к какому-нибудь порту. Затем наступила тишина.

Можно себе представить, как часовые на английских берегах, истрепанных декабрьскими бурями, всматриваются в туман, надеясь разглядеть вдали королевское судно. Но нет: проходили дни, а вестей от короля так и не было. Туман становился все более плотным и непроницаемым, башни и замки с каждым утром все дольше оставались скрытыми от взгляда, и сержанты, в Винчестере, Винзоре, Оксфорде дожидавшиеся прибытия гонцов, видели на раскисших от дождя дорогах лишь изредка проезжавшие крестьянские возы, слышали лишь крики ворон, круживших над деревьями, с которых осыпались последние листья. В церквях и монастырях духовенство и простой народ собирались, чтобы помолиться о благополучном возвращении короля Ричарда. Перед дарохранительницами, стоявшими на алтарях, день и ночь горели свечи. И страх охватывал каждого при одной только мысли о том, что герой всего христианского мира мог жалким образом погибнуть во время какой-нибудь бури на берегах Адриатического моря.

Для Алиеноры это ожидание было особенно мучительным; в течение всего этого долгого года она поддерживала порядок в королевстве. Она добилась отмены церковных интердиктов; ей удалось уладить ссоры и, по крайней мере, на время заставить Иоанна отказаться от каких бы то ни было действий, направленных против брата. Она сумела воспрепятствовать ему отправиться во Францию, «опасаясь, — по словам Ричарда Де-визского, — как бы этот легкомысленный подросток не прислушался к советам французов и не замыслил погубить своего брата; потому что ее материнская душа, — прибавляет он, — волновалась и терзалась при мысли об участи старших ее сыновей… и теперь она хотела, чтобы между ее детьми царило доверие и чтобы они принесли ей больше счастья, чем своему отцу». И все же она лучше, чем кто-либо другой, понимала, насколько шатко и непрочно равновесие, которое ей удавалось поддерживать, и знала, что ни на слова, ни на обещания Иоанна полагаться нельзя.

И в самом деле, несмотря на то, что человеку, которого летописец называет подростком, было тогда уже двадцать пять лет, казалось, будто он всегда действует только под влиянием порыва и не в силах полностью совладать с собой, как свойственно взрослому человеку. И вся его дальнейшая история лишь подтвердит это впечатление: беспокойный и неуравновешенный подросток, которого его современники, по мере того, как поступки Иоанна предоставят им возможность узнать его все лучше, чаще и чаще станут называть «одержимым» или «бесноватым». Не то чтобы он вовсе был лишен рассудка: напротив, он при случае мог показать себя сообразительным и даже хитрым, он был способен проявить упорство, но в своей холодной решимости, с которой всегда преследовал какие-либо свои цели, он напоминал скорее человека, действующего под влиянием навязчивой идеи, чем того, кто принимает решение по зрелом размышлении. Мы увидим, как он, в момент, когда его королевство рушилось, отказался выслушать гонцов, посланных из города Руана, разоренного и взывающего к нему о помощи, лишь потому, что не хотел прерывать начатую партию в шахматы. Его жестокость заставляла содрогнуться, но сегодня мы сказали бы, что он не отвечает за свои поступки. В его время вполголоса поговаривали, что в нем сидит дьявольская порочность: разве не отказался он причащаться, начиная с семилетнего возраста? Он будет единственным королем Англии, не получившим причастия в день своей коронации. И, если когда-нибудь существовал человек, о котором можно сказать, что для него сбылись легенды о проклятии, нависшем над родом Плантагенетов, то это был именно Иоанн Безземельный.

В момент, когда тревога ожидания особенно сильно терзала сторонников Ричарда. Иоанну приписывали намерение развестись с женой, Авуазой Глостерской, с тем, чтобы жениться на Аделаиде Французской. И, явно намереваясь перейти к более решительным действиям против власти брата, он завладел при помощи подкупа двумя королевскими замками — в Виндзоре и Уоллингфорде. Как раз тогда стало известно, что Ричард попал в плен.

Легко себе представить, в какой печали Алиенора встретила это Рождество. А несколько дней спустя через архиепископа Руанского до нее дошел запечатанный пакет, в котором находилась копия письма, полученного королем Франции 28 декабря от императора Германии: «… Настоящим письмом мы хотим уведомить Ваше Величество о том, что в момент, когда враг нашей империи и возмутитель спокойствия в вашем государстве, Ричард, король Англии, пересекал море, возвращаясь в свои владения, случилось так, что ветер пригнал его судно, потерпевшее кораблекрушение, в область Истрии… Поскольку дороги находились под должным наблюдением и повсюду были расставлены часовые, наш дорогой и возлюбленный кузен Леопольд, герцог Австрийский, завладел особой поименованного выше короля, захватив его в скромном деревенском доме в окрестностях Вены…»

Печальная новость уже передавалась из уст в уста и успела привести в уныние и растерянность не только Лондон и всю Англию, но и жителей континентальных владений Плантагенетов. Подробный рассказ о возвращении короля и об обстоятельствах, при которых он попал в плен, был оставлен свидетелем события: Ансельм, капеллан Ричарда, также принимал участие в этих необыкновенных похождениях, но был почти сразу освобожден и вернулся в Англию. Его рассказ о пленении Ричарда похож на настоящий приключенческий роман, в котором присутствует даже комический оттенок, почти всегда свойственный рассказам о злоключениях такого рода.