Одри Хепберн. Жизнь, рассказанная ею самой. Признания в любви

Условие было только одно: со мной везде должен ездить Роб.

Сначала чиновники, согласившись сделать меня послом доброй воли, все же пришли в ужас: звезде, да еще и женщине, нужно создавать особые условия, а иногда это просто невозможно. Пришлось с ними поспорить:

– Мне не нужны никакие особые условия, я буду как все ваши работники.

– Но они экономят буквально на всем, ведь для организации дорог каждый доллар.

– Я не транжира, могу ездить вообще за свой счет.

– Нет, расходы по поездке оплачивает организация, просто кондиционеров или биде в номерах не будет.

– Каких биде?

Вот тогда я услышала о журналистской «утке» по поводу установки в моем номере в Конго биде, когда снимали «Историю монахини». Пришлось рассказать, в каких условиях мы жили и как перед этим мерзли в кельях настоящих монахинь, а также о том, как сидела в подвале с крысами и пухла от голода в Арнеме.

– Но тогда была война!

Чиновник вздохнул:

– Война идет и сейчас, мадам. И дети пухнут тоже. Вернее, превращаются в скелеты.

– Тем более!

Моя настойчивость была вознаграждена. Уже через неделю, сделав массу прививок от всего подряд, мы с Робом летели в Эфиопию. В аэропорту Аддис-Абебы закончилась моя прежняя жизнь и началась совершенно новая. Это же сказал и Роб о своей.

Дальше были военные самолеты с мешками риса вместо кресел, чтобы сэкономить лишние килограммы и место. Я смеялась, что являюсь выгодным послом, потому что сама вешу немного и места занимаю тоже. Но довольно скоро смех застрял у нас в горле. То, что мы увидели в Эфиопии, потом повторялось во многих странах – Судане и Эквадоре, Вьетнаме и Бангладеш, Гватемале, Кении, Гондурасе, Сальвадоре и, конечно, Сомали… Таких мест на планете тысячи, побывать во всех невозможно, в Африке была страшная засуха, а в Бангладеш много людей погибло из-за наводнений, в Мексике эпидемия, а во Вьетнаме тысячи больных детей… Но везде одно и то же – детские глаза!

Это то, что мне снилось ночами, – детские глаза, полные боли и страданий, которые не знали, что такое счастье и беззаботный смех. Зато каким же счастьем для нас самих было, когда удавалось вызвать их ответную улыбку! Дети, которым просто неизвестно, что можно вдоволь есть и… пить. Дети, больше похожие на пособие по анатомии, чем на живых… Боль и страх в детских глазах! Шанс выжить появлялся только у тех, кто попадал под опеку ЮНИСЕФ, но нигде и никогда я не видела надписи: «Это программа ЮНИСЕФ». Его работники все делают, не афишируя свою труднейшую и эмоционально тяжелейшую работу.

Я не могла есть, потому что знала, что там тысячи и тысячи голодных детей. Но хуже всего – я не могла пить! Открывая кран у себя в «Ла Пасибле», мгновенно вспоминала, что тысячам детей во многих странах недостает чистой питьевой воды, они вынуждены пить воду сточных канав, а тысячи детей в странах Африканского Рога не имеют и такой! Обезвоженные, высохшие тела подростков, выглядевших пятилетними детьми, крошечные ручки обессиленных малышей, которые даже помощь не принимают, потому что разучились кушать совсем, ручка ребенка толщиной с мой большой палец… и глаза… Огромные, черные, полные боли глаза – это все, что от них оставалось.

Когда идут войны, больше всего страдают не те, кто воюет на фронте, даже если их ранят, не те, кто оказывает сопротивление на оккупированных территориях, а дети. Из-за войн взрослых детям достается больше всего! Спасите детей, без них у человечества нет будущего!

Мы правильно сделали, что отправились в районы бедствий сами. Стран и бедствий оказалось так много, ездить в них не физически, а эмоционально так тяжело, что без помощи Роба я бы не справилась. Он поддерживал меня каждую минуту и на выжженных просторах Африки, и в залитых дождями лесах Вьетнама, и в Мексике, и в Турции… всюду, и даже на встречах с журналистами и благотворительных мероприятиях. И еще неизвестно, где бывало труднее.

Удивительно, но бороться за души жертвователей оказалось не легче, чем смотреть в глаза несчастных детей. Сейчас, после почти пяти лет непрерывных разъездов и столь же непрерывных встреч, конференций, участия в телевизионных программах, бесед с видными деятелями и прочего, прочего, прочего… я могу сказать, что дело сдвинулось с мертвой точки. Я ни в коем случае не думаю, что это лично наша с Робом заслуга, в группе послов доброй воли тогда были Питер Устинов, Роджер Мур, Ричард Аттеннбоо и многие другие. Но больше всего делали «незаметные» работники ЮНИСЕФ, такие, как Криста Рот, на их плечах лежит основная тяжесть. Мне не перечислить всех, кто помогал, всех, кто работал и работает в ЮНИСЕФ. Я так гордилась своим красным паспортом посла доброй воли, это самый дорогой документ!

После моей первой поездки Юбер сказал удивительную страшную фразу:

– Одри, ты можешь ввести моду на благотворительность.

Я ужаснулась:

– Юбер, как ты можешь такое говорить?! Какая мода на благотворительность?!

Он возразил очень разумно:

– Одри, по всему миру люди стремятся подражать своим любимцам, если твоя популярность будет способствовать притоку средств на счета ЮНИСЕФ, замечательно. Но если вслед за тобой, пожертвовав, люди еще и задумаются над этими проблемами и почувствуют внутреннюю необходимость помочь – это будет лучшее, что ты можешь сделать.

Как же он был прав! Мы с Робом начали бесконечную череду встреч, интервью, заявлений, телепередач… все с целью пробудить у людей желание помочь. Можно встретиться с высокопоставленными чиновниками и, уповая на их совесть, убедить выделить дополнительные средства на какой-то проект, но куда нужнее заставить многих простых людей в Америке, Европе, Японии, в обеспеченных странах вспомнить, что не всем и не везде живется легко, и если взрослые часто виноваты в этом сами, то вины детей в их несчастьях и бедствиях нет никакой.

Иногда во время встреч нас охватывало настоящее отчаянье, но мы старались не подавать вида, убеждали и убеждали. Простые слова чаще дают куда лучший результат, чем громкие, эффектные заявления. Я научилась говорить четко и почти афористично перед камерами и просто, по-женски, на благотворительных встречах. София Лорен советовала:

– Покажи людям, что ты действительно чувствуешь, это подействует на них куда сильней хлестких фраз…

София умница.

Простой рассказ с показом кадров, на которых мы в разных лагерях беженцев и среди жертв бедствий, воздействовал на людей куда сильней самых подготовленных выступлений.

– К чему рожать детей, если их нечем кормить?

Резон в этом вопросе был. Если знаешь, что не сможешь прокормить дитя и оно погибнет в мучениях, может, лучше не давать ему жизнь?

Но я вспомнила слова Рабиндраната Тагора, что каждый рожденный ребенок – свидетельство того, что Бог не совсем разочаровался в человечестве. Он дарит нам эти свидетельства. Но лишь потому, что дети родились не в обеспеченной Европе, мы обрекаем их на смерть!

– Но ведь их можем прокормить мы, мадам. Разве у вас не найдется всего лишь щепотки риса в день для такого ребенка?

Она явно смутилась, отошла ворча:

– Они будут рожать, а мы кормить…

Но почти сразу отправилась к подносу и положила на него снятое с пальца кольцо с бриллиантом. Положила, украдкой оглянулась, словно стесняясь столь щедрого дара, и поторопилась затеряться в толпе. Над моим ухом раздался голос Роба:

– Люди не умеют жертвовать…

– Это пока. Они научатся.

– Хорошо бы.

Для большинства несложно и не жалко отдать деньги на благотворительность, люди готовы жертвовать, но… Куда сложнее не откладывать это на завтра или вообще на конец недели, а подняться и сходить в ближайшее представительство или банк. Вот если бы пришли сами…

Кроме того, жертвовать куда легче, когда это делаешь не один. Могу посоветовать: участвуйте в благотворительных акциях, причем не просто отправляйте деньги по электронной системе, а приходите на встречи, концерты, праздники. Вашей душе очень понравится то, как вы там себя будете вести.