Четвертое измерение
Четвертое измерение читать книгу онлайн
Эта книга незаурядного человека о пути, пройденном до него миллионами, впервые опубликовало издательство «Посев» в 1973 г., после чего она быстро стала библиографической редкостью. Однако книга не забылась: ее читали, копировали, «зачитывали», не желая с ней расставаться, и поэтому осуществлено её второе издание. Тот факт, что за четыре десятилетия лет книга не забылась, сам по себе весьма примечателен. Тем более, что описанная в ней страна – СССР, с его ГУЛАГом, - вроде бы ушла в небытие. И, тем не менее, читатели читают эту книгу взахлеб, с удивлением открывая для себя страну, в которой прожили всю жизнь. Секрет неувядающей актуальности этой книги в том, что она не столько о лагерях - хотя они подробно описаны в книге – сколько о Человеке, о том, что не «бытие определяет сознание», а Человек, создающий и изменяющий навязанные ему обстоятельства силой своего Духа.Авраам Шифрин родился в Минске в 1923г. Годовалым ребенком был увезен родителями в Москву, где и прожил вплоть до ухода на фронт в 1941г. Его отец, инженер-строитель, был арестован (по доносу соседа за анекдот) в 1937г. и, как стало позднее известно, отправлен в лагеря Колымы. Мать пытались вербовать в сексоты, предлагая в обмен на стукачество "более легкое наказание" для мужа. Вернувшись домой после очередного вызова в КГБ, она рассказала Аврааму и его старшей сестре, что ей предлагают. Вместе они решили, что на подлость – даже ради отца – идти нельзя. Эта попытка растления пробудила в подростке естественное чувство справедливости, заставила его возмутиться и навсегда превратила его в непримиримого врага преступной и безнравственной власти. В июне 1941г. Авраама призвали в действующую армию и отправили на передний край фронта, в штрафной батальон, где были в основном дети таких же репрессированных. В первый бой их отправили без оружия; на вопрос, чем же воевать, им было сказано: "Ваше оружие в руках врага - отнимите его!" Естественно, мало кто уцелел там. По закону, штрафбат - до первой крови или до первой награды. Авраам был вскоре ранен (в локтевой сустав правой руки) и отправлен в тыловой госпиталь. Руку хотели ампутировать, - он не дал. Дело было поздней осенью, а к весне он руку разработал, перепилив в госпитале весь запас дров. После этого он снова был направлен на передний край и снова в штрафбат! Тут он понял, что закона нет, и власти просто стремятся физически уничтожить тех, кого они сами превратили в своих врагов. Тогда он решил, что не даст себя так легко уничтожить и, когда он был ранен вторично (на сей раз это были множественные осколочные ранения в обе ноги плюс пулевое в правое бедро), по пути в госпиталь Авраам выбросил свои документы и при опросе назвал вымышленные биографические данные: сохранив, фамилию, назвал более ранний год рождения и имя Ибрагим. Вернувшись после выздоровления на фронт, он попал в нормальную часть и стал делать нормальную фронтовую карьеру. Грамотных было немного, а у него все же был один курс юридического за плечами, так что он вскоре стал офицером, а потом попал в военную прокуратуру. Войну он закончил капитаном (при демобилизации было присвоено звание майора), многократно награжденным, дважды раненным - это было достаточным основанием для дальнейшей карьеры на "гражданке". Благодаря завязанным на фронте связям он попал после демобилизации в Краснодарский край на должность старшего следователя края по уголовным делам с подчинением 120 следователей. Ему было 22 года… Он думал, что вот теперь он отомстит за отца, но вскоре понял, что до настоящих преступников, которые обладают неограниченной властью ему не добраться, что преследует он тех несчастных маленьких людишек, которых невыносимая жизнь загнала в тупик и сделала преступниками ради куска хлеба, и что он - всего лишь палка в руках ненавистной ему власти. Поняв это, Авраам ушел из системы прокуратуры и перешел работать в систему министерства вооружения (тогда это было отдельно от министерства обороны) на должность юрисконсульта. К этому моменту он уже был в Туле, неподалеку от Москвы.Шифрин был арестован 6 июня 1953 года. Несмотря на месяц в подземном карцере с холодной грязью по щиколотку на полу, месяц, в течение которого ему не давали спать, таская на ночные допросы, Авраам ни в чем не признался. Тем не менее, его приговорили к расстрелу. Но тут ему повезло: слетел Берия, а вместе с ним Кабулов, Меркулов и прочая нечисть, и после месяца в камере смертников ему объявили о замене приговора на 25+5+5. Сидел он, в основном, в Тайшетлаге, Озерлаге, в штрафняках на Вихоревке и в Семипалатинске (он участвовал в семи попытках побега из лагеря!), последний год досиживал в Потьме. Всего он просидел в лагерях и тюрьмах 10 лет и еще 4 года в ссылке в Караганде. Он всегда смеялся: "Я везучий: в штрафбат послали на убой - не погиб; приговорили к расстрелу - не расстреляли; дали 25 лет - просидел всего десять…"
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Мы еще не работали: ждали, когда оттает глиняный карьер. Всем хотелось на работу: ведь работа — это воздух, а наши легкие так истосковались по струе свежего воздуха!
И однажды мне пришла в голову мысль. Посоветовавшись с сокамерниками и получив их согласие, я попытался ее осуществить. На очередном обходе камер Ликиным я обратился к нему с примерно таким предложением: мы хотели бы немного поработать, бесплатно... так что, если можно, я выпишу от родных из Москвы семена цветов, и мы сделаем клумбы под окнами камер.
Ликин подумал и согласился. Я тут же написал письмо маме, и он его забрал, чтобы лично бросить в почтовый ящик: обе стороны были довольны.
Вскоре пришел пакет с семенами. Но я написал в письме «семена цветов и овощей», а поэтому, начав работу, мы рассаживали овощи между цветами так, чтобы начальство подольше этого не заметило. Режим и условия жизни в Потьме были более сносными, чем в Сибири, но голодали мы почти постоянно, так как паек был очень урезан, а ларек практически отсутствовал: продавали махорку, спички, иногда немного сахара. Вот мы и решили поддержать себя овощами: лук, помидоры, огурцы, горох, салат были посажены в первую очередь.
Для работы нас выпускали с утра до обеда. В первые дни у нас кружилась голова — так мы отвыкли от чистого воздуха. Работали мы медленно, спешить было некуда: распланировали клумбы, дорожки, нарезали дерн. Но когда мы начали копать, то оцепенели: почти на глубине штыка лопаты мы наткнулись на полусгнившие человеческие кости и волосы, часто это были женские косы. Но устраивать панику и прекращать работу мы не хотели и поэтому, показав ребятам, следившим за нами через решетки, наши находки, мы отобрали их в сторону и захоронили отдельно, сделав над ними квадратный цветник могилы.
Впоследствии мы в Потьме привыкли к подобным находкам, а местное население, показывая нам искусственные лесопосадки, уходящие рядами вдаль на километры, рассказывало, что все это кладбища тех, кто был здесь до нас.
Глава ХХХII
Весна властно шла по лесам Мордовии: зазеленел лес, оттаяла земля. Последние дни работы в цветнике прошли очень удачно: Вольт получил от мамы, приехавшей из Москвы, Раджас-Йогу и я, стоя под окнами его камеры и делая вид, что работаю, ежедневно по два-три часа слушал через решетку медленное внятное чтение.
Но, увы, глиняный карьер оттаял, наступил день выхода на работу.
Увидев этот кирпичный завод, я вспомнил Египет и моих предков: методы здесь за три тысячи лет не продвинулись вперед ни на йоту. Мы копали лопатами глину и подвозили ее вручную тачками к яме, где она замешивалась с водой при помощи простейшего ворота, вращаемого лошадьми, ходящими по кругу. Из этой ямы мы выбирали глину лопатами опять в тачки и отвозили к столам под навесом, где вручную колотушками глина забивалась в формы и потом сырые кирпичи сушились на ветру, лежа рядами на стеллажах. Обжиг кирпичей вели в двух самодельных печках.
Работали нехотя, из-под палки. Лишь в конце месяца начальство начинало бегать: план невыполнен. И тогда блатным несли запрещенный в зоне чай — из него делают «чифирь» — и гашиш! За это они в два-три дня доводили норму до выработки. Чай и гашиш начальство добывало на обысках у заключенных общих зон и поэтому не очень жадничало: план сдачи кирпича был важней: ведь из этих кирпичей офицеры строили себе дома.
Популярный в лагерях напиток «чифирь» имеет свою историю. В страшные годы голода в Сибири и на Колыме царил авитаминоз: цынга была почти у всех, а витаминов для лечения не было. Я еще застал конец этого и помню, как люди глотали свои собственные зубы: они свободно вынимались из десен. И кто-то посоветовал: заваривать крепкий чай, в пропорции 50 г на поллитра воды. Практически это делается так: в кружке заваривают пачку чая и сливают темнокоричневую, почти черную жидкость. Это — «первак». Потом этот же чай заваривают опять в той же кружке и сливают «вторяк». Так получается кружка чая крепчайшей консистенции. Напиток этот горек и вяжет рот. Но несколько глотков жидкости сильно повышает тонус, расширяет сосуды: появляется почти такое же ощущение, как при опьянении. «Чифирь» содержит витамин «С» и помогает против цынги, но когда его пьют, то привыкание почти такое же, как к наркотикам. Он популярен не только у заключенных, его пьет и конвой, офицеры. Кто-то из зэков сочинил шуточный «Гимн чифиристов»:
По тайге мороз гуляет,
Пес конвойный где-то лает,
Вьется ноченька без сна,
Как колымская весна.
Ну-ка, милый землячок,
Завари-ка «первачок»,
По глоточку всем налей —
Сердцу станет веселей.
Ведь напиток наш «чифирь»
Чист, прозрачен, как эфир:
Кто не первый год сидит,
Это смело подтвердит.
Чифирь пили на Печоре,
Колыме и Беломоре,
И в Сиблаге, и в Карлаге,
И начальнички в ГУЛАГе.
И никто, брат, не видал,
Чтобы «дубаря» кто дал.
Так-то, милый землячок,
Подвари-ка «вторячок»!
Работа на кирпичном заводе была утомительной: все мы ослабли от долгого сидения в камерах без воздуха и физических упражнений. Но и после того, как мы втянулись в работу, она изнуряла, поскольку питание было очень плохим.
Возвращаясь вечером в камеры, мы долго лежали ничком, но потом все же принимались за занятия: у нас были учебники и нужные книги.
А ночью мы слушали... концерты соловьев. За забором тюрьмы был молодой лиственный лесок, посаженный, чтобы скрыть кладбища, и там ночами пели десятки, сотни соловьев. Эти певцы весны и любви всю ночь соревновались в руладах, а мы лежали без сна, думали...
А на нарах, а на нарах,
В явью явленных кошмарах
Каждый профиль запрокинут,
Каждый взгляд с высот низринут
В мир огромный, темный-темный...
Так писал об этом талантливый поэт Валентин Соколов, тоже прибывший к нам. Сидел он второй раз: неспокойная душа звала к борьбе.
Наша рутинная работа была нарушена особым происшествием: на глазах у нас двое ребят совершили побег «на рывок». Этот метод прост: бегут на глазах у конвоя, если есть шанс уйти в лес, вскочить в поезд, затеряться в толпе. Тут сговорились трое. Каждый вечер три человека выносили из рабочей зоны инструменты в склад за пределы лагеря, и их сопровождал лишь один надзиратель. Склад стоял метрах в пятидесяти от железнодорожного полотна, за которым почти сразу начинался лес, уходящий на сотни километров. Но один из троих был провокатором и предал товарищей. Выйдя за зону и дойдя до склада, двое ребят неожиданно бросились бежать, а третий, некий Аверин, лег на землю, а с вышек сразу открыли стрельбу из пулеметов заранее готовые и ждущие надзиратели. Мало того: по дороге «случайно» ехала закрытая машина «скорой помощи», из нее выскочили человек шесть офицеров с автоматами и тоже начали стрелять вслед храбрецам. Один был убит наповал, и труп притащили за ноги в зону, где мы стояли, сгрудившись молчаливой толпой. А второй — ушел! Под градом пуль трех пулеметов и шести автоматов. Но и его взяли в лесу спустя неделю: не так-то просто выйти из зоны, охраняемой КГБ. Я потом разговаривал с ним и услышал очень интересный рассказ. Сбившись вначале с верного направления, беглец пошел на север и через сутки вышел к асфальтированному шоссе, о котором никто из нас в Мордовии не слышал. Он лег в кустах, чтобы посмотреть, какое движение по этой дороге. Минуты через две мимо проехал патруль из трех солдат на мотоциклах, с пулеметами. Наблюдая дальше, он установил, что по шоссе такой патруль проезжает каждые десять минут. Спустя полчаса он увидел знакомые лица: шоссе было круговое. Все же он пересек полосу асфальта, но через час наткнулся на новое шоссе, и эта дорога была кольцевой, и ее контролировал конвой. Перейдя ее, беглец дошел до знаменитого на весь мир старинного русского монастыря, издревле славившегося святостью живших там подвижников: Саровской Обители. Но сейчас этот монастырь был обнесен запретзонами, вышками, освещен прожекторами. Арестант наш, конечно, постарался побыстрее оттуда уйти. Потом я расспрашивал местных жителей: что же там, в Саровской Обители? Все, что мне удалось узнать: зона эта охраняется специальным конвоем офицеров, не имеющим отношения к Дубровлагу, и туда никого не пускают. Специальные поезда, прибывающие на конечную станцию, обыскиваются на контрольном пункте, и в зону Обители их проводят не машинисты, а сами офицеры, они же и выводят состав. Тайна абсолютная.
