Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Встал я, взял стоявшее у печки полено, подошел к спящему Новикову и что есть сил ударил его по лбу. Потом нанес еще три удара. Захрипел он, потом свалился на пол. Снял тогда с него пальто, которым он был накрыт, и ушел. Походил по городу, затем пришел на Апраксин рынок, в одной из лавок променял это пальто на то, которое теперь на мне, получив в придачу 3 рубля 50 копеек.

И все. Не правда ли, как просто, коротко и... ужасно страшно? Человек, брат по Христу, убил брата из-за пальто, которое даже не нужно было ему. Пролил драгоценную человеческую кровь за 3 рубля 50 копеек.

Какая бездна мрака и ужаса... Чем-то языческим веет от «простоты» этого убийства...

НА СТРУНКЕ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТИ

Редко в Петербурге бывают хорошие майские дни, однако они все-таки бывают. И в такие дни более благо­душно настроен даже угрюмый петер­буржец.

В один из таких хороших майских дней, в праздник, в прекрасном настроении сидел дома отец Иоанн П. В свое время это был известный в Петербурге проповедник, славившийся оригиналь­ностью и редкостью своих проповедей, что собирало к нему в церковь всегда массу народа.

Отец Иоанн только часа два назад вернулся из церкви. Он уже пообедал, затем перешел в свой кабинет, почитывал газеты, смотрел в раскрытое окно на ярко блестевшую под лучами солнца краса­вицу Неву и отдыхал...

В передней звякнул звонок.

«Кто бы это мог быть? — подумал про себя отец Иоанн, пока прислуга отправлялась отворить дверь. — Знако­мые?.. Так не вовремя... Какая-либо треба [13]... Эх!.. И от­дохнуть не дадут...»

 В кабинете появилась прислуга:

— Батюшка, там человек какой-то вас спрашивает...

— Кто такой? Что ему нужно?

— Да так... не разберешь. Не то господин, не то простой. В черном сюртуке, в пальто летнем сером. Говорит, что личное дело есть... Поговорить желает. Очень важное дело, мол... Нарочно для этого в Петербург приехал...

— Гм!.. — в раздумье произнес батюшка. — Ну, проси...

Прислуга ушла и через минуту пред отцом Иоанном стоял среднего роста сухощавый человек с черными, бегающими во все стороны глазами, с черными усами и жиденькой черненькой бороденкой.

— Благословите, отец!.. — устремился он, сгибаясь и сложив корзиночкой обе руки, увидя священника.

— Бог благословит... Во имя Отца и Сына... — проговорил батюшка, осеняя пришедшего широким крестом. — Чем могу вам служить?

Новоприбывший поймал руку батюшки и подо­бострастно ее поцеловал.

— Я по важному делу, батюшка... По очень важ­ному и секретному делу. Дело такое есть, которое хочу вам, как на исповеди, рассказать... как на исповеди, батюшка!.. Только вам, с глазу на глаз...

¾ Что ж, если такое важное дело, то рассказывайте! Но почему вы именно ко мне обратились, а не...

— И об этом сейчас расскажу, пожалуйста, ваше благословение, только с глазу на глаз, — проговорил, озираясь, сухощавый человечек.

— Да говорите! Мы одни, — сказал батюшка.

— Нет уж, дверцу, дверцу-то позвольте припереть!.. — как-то тревожно проговорил незнакомец.

Дверь в кабинет была заперта. Батюшка и неожиданный посетитель уединились... О чем говорили они — неизвестно, но беседа их продолжа­лась добрый час или даже два.

Когда матушка, знавшая, что муж любит, чтобы ему, спустя час-другой после обеда подавали стакан чаю с лимоном, подошла было к кабинету, то натолкнулась на запертую дверь.

Она постучала.

Дверь отворил сам батюшка. Он был, видимо, взволнован и даже вспотел.

— Прислать тебе чаю? — спросила матушка.

Батюшка замахал рукой.

— После, после!.. Не мешай... Важное дело! — Он снова захлопнул дверь и заперся на замок.

Наконец дверь отворилась, и таинственный посе­титель на цыпочках проследовал из кабинета. Отец Иоанн сам проводил его до передней, где между ними вполголоса произошел прощальный разговор.

— Так, значить, до двадцать девятого?.. — спросил уходивший.

— Да, да... до двадцать девятого! — подтвердил батюшка и за­хлопнул за гостем дверь.

29-го мая того же 188... года пристав 1-го участка К-й части явился ко мне вечером и сказал:

— Какое-то загадочное и интересное дело...

— В чем дело?

— Да вот отец Иоанн П. подал заявление в часть... Кто-то с ним ловкую штуку сыграл... Мы уже составили протокол, словом, все оформили... Те­перь уж, видно, вам придется приняться за розыски.

— А ну-ка, покажите заявление отца Иоанна П.

Пристав подал мне бумагу, где я прочел следующее:

«Мая 20-го сего года зашел ко мне какой-то дотоле неизвестный мне человек, лет около 30—40, назвавший себя прибывшим из города Острова (Псков­ской губ.) тамошним мещанином, торгующим льном, Василием Николаевичем Ельбиновичем, который рассказал мне о различных постигших его несчастных обстоятельствах, прося меня усерднейше спасти его от угрожающей ему опасности одолжением ему на одну неделю 2000 руб. Убежденный его мольбами и клятвами о возвращении долга через одну неделю, я дал ему просимое: 1300 руб. бумагами и 700 руб. кредитными билетами и сериями, без всякой расписки, единственно по христианскому состраданию к его не­счастному положению. Но прошло более недели, а мой должник ко мне не является. Предполагая, что в этом случае я обманут в чувствах моего сострадания к такому человеку, которого, может, и не существует в г. Острове под именем В. Н. Ельбиновича, я вместе с сим прошу заявить о том и сыскной полиции».

Далее — подпись и все как следует по форме. В конце заявления — постскриптум: « До времени покорнейше прошу мои звание, имя и фамилию не печатать в Дневнике приключений».

Прочел я это заявление, посмотрел составленные по этому поводу протоколы с опросом отца Иоанна П. и покачал головой.

— Знаете ли, ведь это все — не то, — сказал я при­ставу.

— Как так не то? — спросил он.

— А так. Есть здесь что-то недоговоренное. Ну, посудите сами: станет ли кто давать две тысячи руб­лей человеку, пришедшему с улицы? Доброе сердце — дело, конечно, хорошее. Но если в таком деле ру­ководствоваться только добрым сердцем, то что же и пре­тендовать на воспользовавшегося излишней доверчивостью? Если отец Иоанн П. дал человеку с бухты-барахты две тысячи рублей без всяких расписок, без удостоверения о личности, о кредитоспособности, единственно руководствуясь состраданием, то чего же он удивляется, что ему не отдают деньги. Никакого такого Ельбиновича в городе Острове, я уверен, — нет, и за­нимайтесь дальше этим делом сами, а я отказыва­юсь... Так и передайте отцу Иоанну II.

— Мне, признаться, и самому многое кажется странным в этом деле, — сказал пристав. — Действительно, что-то странное...

Он ушел.

Пристав-то ушел, но через день или два у меня в квартире уже сидел отец Иоанн. Это был очень симпатичный и представительный, весьма уже пожилой человек. Прежде чем заехать, он написал мне, убедительно прося назначить ему, в уважение к его положению, такое свидание и в такой час, чтобы это не было при людях и не бросалось в глаза.

Он был заметно взволнован и несколько бледен.

— На старости лет каяться приходится, просить совета и доброй услуги... — начал он. — Я расскажу вам сейчас со всей откровенностью о случае, где я стал жертвой самого наглого мошенничества...

— Да, пожалуйста, батюшка, именно с совершеннейшей и полнейшей откровенностью! — подтвердил я.

— Как на духу! Ну вот, слушайте.

И отец Иоанн П. поведал мне действительно довольно любопытную историю. Передаю ее, по возможности, собствен­ными словами рассказчика.

«20-го мая, около часу или двух пополудни является ко мне на квартиру какой-то неизвестный мне человек, на вид лет 30—40, судя по одежде — мещанин, лакей или мастеровой, и просит переговорить с ним» по секрету, как на исповеди» (это его подлинные слова) о каком-то весьма важном деле. Дело это он может открыть только мне потому, что, живя в г. Острове, он много слышал обо мне хорошего от разных духовных и светских лиц.