Последняя война

Утром в школу пришли местные партизаны, которые жили по квартирам. Были тут и дебринские. Встретил Славка дядю Петю. Веселый, такой же усатый и красивый.

- А мои все тут, живые и здоровые, - обрадовался дядя Петя.

- Что Дебринка? - спросил Славка, никак он не мог настроиться на веселый дяди Петин лад.

- Дебринка сгорела. Какие в погребах живут, а больше по деревням разбрелись, в Голопятовке, в Крестах, в Двориках, кто где. Ну, чего мы стоим, пойдем к нам, позавтракаем. Корова наша живая осталась, картошку привезли, кое-что другое осталось, так что не помираем, живем.

Славка отпросился у Арефия и пошел с дядей Петей. Усовы поселились у старой-престарой троюродной или четырехюродной бабки. Дом, давно отвыкший от людей, теперь опять наполнился голосами и был тесен от малых и старых, как был он тесен, может, с полвека тому назад.

Славка был молод, можно сказать даже юн еще, но по-стариковски слаб на слезу. Пришлось закусывать губу, делать глубокий вдох и выдох, как бы после спешной ходьбы, когда он вошел в дом, когда оказался в окружении дяди Петиной семьи, когда со всеми до единого пошел здороваться за руку. Катюша задержала Славкину руку, вгляделась в него, не выдержала, ткнулась лицом в плечо, расплакалась.

- Ну, будет, Катюха, не маленькая, - строго сказала хозяйка.

Володьку Славка взял на руки. Малыш не вспоминал уже своего присловья - тут бомбят и там бомбят.

- Слава, ты смегть фашизму? - спросил он Славку.

- Правильно, Володя, так отряд называется.

- А папка тоже смегть фашизму?

- И папка тоже.

- И дтугие дяди смегть фашизму?

- Да, Володя, весь наш отряд.

Получив ответ на свои вопросы, Володька только после этого обнял Славку за шею и сдавил сколько было сил.

За столом, вокруг картошки, подрумяненной на вольном духу в печке, обменивались новостями, у кого что накопилось.

- Твои, - сказала хозяйка о мамаше Сазонихе с ребятами и Танькой, - к брату переехали в Дворики, дед глухой сгорел. В погреб не захотел лезть и сгорел вместе с хатой. Девки с матерью живут там, в погребе.

- Ты, мать, про Марафета скажи, - перебил ее дядя Петя.

- Марафета, Слава, повесили.

- Кто? - удивился Славка.

- Они, кто же еще. Самого, жену его и двоих детей, всех вместе повесили перед станцией. Три дня висели. На нем надета была фанерка "главный партизан". Не думали, что Марафета повесят.

- Хотел между трех огней прожить, - вспомнил Славка Марафетовы слова. - А вы как тут? - спросил дядю Петю.

- Пужаем их понемногу. То машину перестренем, то обоз какой, один раз пленных привели, двоих.

- Ну и куда их?

- А куда ж, унистожили.

- Не женился, Слава? - перевела хозяйка на другое.

- Что вы? Кто же сейчас женится? - Славка не любил такие разговоры.

- Мало ль у вас партизанок. Вон Катерина записалась, так и другие.

- Мама! - Катя посмотрела на мать, и та замолчала.

8

Первый день комплектовали боевые группы. Одна за другой они уходили на задания. После Дебринки Славка определился как пулеметчик, поэтому Арефий назначил его в группу, которая отправлялась в засаду на большак. Идти нужно было далеко. В первый день запасались провизией, отдыхали. Старшим группы был Васька Кавалерист. У Васьки, огромного сутулого детины, были кривые ноги, как у настоящего кавалериста, и длинные, с тяжелыми кистями руки, ниже колен. Ваську хорошо знали в отряде. Он был в некотором роде даже знаменит. Как-то так получилось, что он стал специализироваться по истреблению старост и других предателей, работавших на немцев. Делал это Васька лихо, с жестокой выдумкой, потом долго рассказывал о своих операциях всем и каждому. На подобные дела ходил он всегда один. Вторым пунктом его славы были женщины, согласно его собственной терминологии бабы. О них он тоже рассказывал всем и каждому, при этом на хрящеватом его лице оживлялся хрящеватый же нос, вздувались ноздри, граблями-ручищами показывал он, как брал этих баб.

- Я ее как возьму вот эдак... и она у меня дышать перестает.

Славке Васька был неприятен, хотя по храбрости с Васькой никто не мог сравниться, этот человек совершенно не понимал страха.

Васька не интересовался, как к нему кто относится. Ему было на это наплевать. Также и о Славкиной неприязни он не знал и не хотел знать. В дороге он подошел к нему, отнял пулемет.

- Давай-ка, отдохни немного.

Было похоже, что ко всем людям он относился одинаково, жалел всех подряд за их физическое несовершенство. Сам же он был совершенством. Кривоног был сильно и ладно, ничем с земли сбить его нельзя было, высок и сутул тоже ладно, тяжелые руки висели ниже колен ладно, таили страшную силу. Он мог одной рукой задушить человека, сутулой спиной поднять лошадь, ловко двигался, рубил дерево, винтовка в его руках была детской игрушкой.

- Фрицев, - говорил он дорогой, - надо стрелять всех до одного, они не виноваты, их пригнали сюда, но мы больше не виноваты, - значит, надо их стрелять.

Славка и все другие слушали рассуждения Кавалериста, не спорили, возражал один Витя Кузьмичев.

- О! - баском восклицал Витя. - Как же не виноваты? Жгут наших, вешают, а не виноваты.

- Они не сами вешают, - стоял на своем Васька, - их заставляют.

- О! - не соглашался Витя. - Заставляют их на фронте, а тут кто их заставляет детей жечь или в колодец бросать?

- Гитлер так устроил в своем государстве, что все у них зверями делаются. Как устроил? Это секрет. Никто не знает. Даже Сталин не знает.

- Это почему?

- А потому, если б мы знали, то рассекретили, и ихний бы пролетариат встал бы против Гитлера, не пошел бы против нас. Раз он пошел, значит, секрет у него, у Гитлера. Фрицев всех стрелять надо. Понял?

- Это я и без тебя понял.

- А ты пойми окончательно. А вот наших сук, предателей, стрелять не надо, это им незаслуженный почет, их надо во как. - Васька сгреб рукой воздух, сдавил его, вроде чью-то шею сдавил, потом приподнял немного и отбросил в сторону. - Понял? Чтоб ни звука не было.

Ночевали в деревне, где не было ни партизан, ни немцев, ни полиции. К обеду вышли к большаку, залегли. Ругался потом Васька, что не обоз попался, не колонна, а всего три машины. Хотел пропустить, но это расходилось с его понятиями об этой войне, пропускать было нельзя. Он бросил гранату под первую машину; когда граната взорвалась, вышел на дорогу, стал на пути перед остановившимися машинами, поднял автомат и закричал: