Тайная жизнь великих композиторов

Его музыка никогда не теряла привлекательности для публики. Если рекламным агентствам, Олимпийским комитетам или политическим партиям требуется музыка, которая звучала бы «по-американски», они обращаются к наследию Копленда. И этот человек, в свое время обвиненный в сочувствии к коммунистам, никогда их не подводил.

К признакам надвигающейся болезни Альцгеймера Коп- ленд относился с характерным для него юмором. Когда он забывал, какой сейчас год, и ему об этом напоминали, композитор весело комментировал: «Надо же, а ведь совсем недавно был 1926-й!»

Когда «Портрет Линкольна» Копленда сняли из программы концерта на инаугурации Эйзенхауэра в связи с протестом антикоммунистов, журналист и историк Брюс Кат- тон отметил: «Если подобным жестом нанести смертельный удар злокозненному Кремлю явно не удалось, то во всяком случае цвет Республиканской партии, собравшийся на празднество, уберег себя от выслушивания пророческих слов Линкольна [процитированных в «Портрете»]: «Сограждане, мы не можем ускользнуть от истории. Нас — этот наш Конгресс и это наше правительство — будут помнить наперекор нам самим»».

Дирижировать Копленд начал довольно поздно, но полюбил это занятие всей душой. Свой дирижерский опыт он описывал так: «Это забавно. И хорошо оплачивается. И в конце вам всегда аплодируют. Всю работу делает оркестр, а раскланиваетесь вы. Ну, конечно, от щедрот душевных вы потом просите музыкантов встать, чтобы им, бедняжкам, тоже похлопали».

Критики часто говорили, что в творчестве Копленда явно проглядывает раздвоение личности. То он пишет мелодичную «Весну в Аппалачах» для массового пользования, а то чрезвычайно трудное для восприятия додекафоническое произведение с названием «Подразумеваемое» (Connotations). Копленд прекрасно знал о таких выводах критиков и посмеивался над ними.

Когда Копленд работал над музыкой к фильму «Северная звезда» (1943), снимавшемуся на киностудии Сэмюэла Голдвина [56], он дал сольный концерт, в который включил свою «модернистскую» фортепианную сонату (1941). В антракте композитора представили знаменитому комику Граучо Марксу, который тут же отозвался о «модернистском» стиле сонаты.

— Но, понимаете ли, у меня раздвоение личности! — воскликнул Копленд.

— Все в порядке, Копленд, — ответил Маркс, — до тех пор, пока ваша вторая личность — Сэмюэл Голдвин.

У самого знаменитого произведения Копленда долго не было названия. Пока композитор писал этот балет для Марты Грэм, он мысленно называл его просто «балетом для Марты». Вот что случилось потом в пересказе Копленда:

«Первое, что я ей сказал, когда пришел на репетицию в Вашингтоне, было: «Марта, а как ты назвала балет?» Она ответила: ««Весна в Аппалачах»». Я: «О, прекрасное название. А откуда оно взялось?» Она: «Это название стихотворения Харта Крейна» [57]. Я: «О… Стихотворение имеет какое-нибудь отношение к балету?» Она: «Нет, мне просто понравилось название, и я его присвоила». С тех пор ко мне постоянно подходят люди, посмотревшие балет, и говорят: «Господин Копленд, когда я смотрю этот балет и слушаю вашу музыку, я прямо-таки вижу Аппалачи и кожей чувствую весну». Я и сам начинаю ощущать себя немного выходцем из Аппалачей».

ДЖАЗ

Антонин Дворжак проявил удивительную проницательность, призвав американских композиторов взять за основу своего творчества народную музыку афроамериканцев. Со временем музыка рабов и их потомков стала наиболее весомым вкладом Америки в сокровищницу мировой музыки.

Джаз зародился в Нью-Орлеане, когда духовые оркестры принялись исполнять залихватские мелодии с стиле рэгтайм. Дать точное определение джаза весьма затруднительно, но даже в самом начале, в эпоху так называемого «диксиленда», то есть раннего джаза, импровизация, синкопы, промежуточные ноты и полиритмия придавали этой музыке особое, ни с чем не сравнимое звучание. В 1910-е годы афроамериканский джаз проник в Чикаго и Нью-Йорк и оттуда распространился по всей стране. В 1930-е диксиленд преобразился в свинг (ярчайшие представители — Каунт Бэйси и Томми Дорси), в 1940-е — в бибоп (Чарли Паркер, Диззи Гиллепси и Телониус Монк), а в 1950-е — в кул-джаз, то есть «спокойный» или «прохладный джаз» (Майлз Дэвис, Дэйв Брубек и Чет Бейкер). Латинский джаз, возникший в 1960-е годы, использовал бразильские и афро-кубинские инструменты и мелодии, а в 1970-х джаз-фьюжн (или джаз с элементами музыки иных стилей) обогатился рок-н-ролльными ритмами и электронными инструментами.

С самого начала музыканты, работавшие в классической традиции, творчески заимствовали джазовые элементы. Сегодня нам трудно расслышать «джазовые нотки» в произведениях вроде «Болеро» Равеля, но современная Равелю публика слышала их отчетливо — и далеко не всегда подобные эксперименты одобряла. Среди композиторов Гершвин был наиболее тесно связан с джазом — «Рапсодия в стиле блюз» декларировалась как джазовый концерт, — но и Копленд, и Бернстайн также сочиняли музыку, инспирированную джазом.

Некоторые джазовые артисты отблагодарили Европу, включив в свою музыку традиционные европейские элементы. Дюк Эллингтон в своих пространных композициях вышел за пределы джаза, создав то, что он называл просто «американской музыкой», и одна из его джазовых сюит — «Черное, коричневое и бежевое» — повествует об истории афроамериканцев. Наконец, американский «Модерн Джаз Квартет» сочетал джаз с отменным владением барочным контрапунктом; они писали великолепные фуги, следуя стандартам эпохи бибопа и свинга.

Где-то там наверху Дворжак сейчас улыбается — и, возможно, отбивает ногой ритм.

ДМИТРИЙ ШОСТАКОВИЧ

25 СЕНТЯБРЯ 1906 — 9 АВГУСТА 1975

АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: ВЕСЫ

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: СОВЕТСКИЙ РУССКИЙ

МУЗЫКАЛЬНЫЙ СТИЛЬ: МОДЕРНИЗМ

ЗНАКОВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ: ВАЛЬС ИЗ «СЮИТЫ ДЛЯ ЭСТРАДНОГО ОРКЕСТРА № 2»

ГДЕ ВЫ МОГЛИ СЛЫШАТЬ ЭТУ МУЗЫКУ: НА ФИНАЛЬНЫХ ТИТРАХ В ФИЛЬМЕ СТЕНЛИ КУБРИКА «С ШИРОКО ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ» (1999)

МУДРЫЕ СЛОВА: «ЕСЛИ МНЕ ОТРУБЯТ ОБЕ РУКИ, Я БУДУ ВСЕ РАВНО ПИСАТЬ МУЗЫКУ, ДЕРЖА ПЕРО В ЗУБАХ» [58].

Вообразите, что вы играете в игру, правила которой вам никто не объясняет, но за нарушение правил наказывают смертью.

Такова была жизнь композитора Дмитрия Шостаковича. Провозглашенный великим талантом, он, будучи в Советском Союзе публичной фигурой, всю жизнь играл в эту опасную игру. То композитора восхваляли и восторгались его произведениями, а то газета «Правда» клеймила его творчество, и тогда исполнение музыки Шостаковича запрещалось; травля достигла столь высокого накала, что даже десятилетнего сына композитора принуждали «разоблачать» отца [59].

Многие друзья и коллеги композитора погибли или оказались в мрачном ГУЛАГе, — но Шостакович выжил. Он сыграл в ту страшную игру, излив свое горе в мощной, глубокой музыке, из которой мы многое можем узнать о том, какую дань взимает тоталитаризм с человеческой души.

Когда в феврале 1917 года в России вспыхнула революция, семья Шостаковичей, представителей интеллигенции, жила в Санкт-Петербурге, пестуя своего явно одаренного сына Дмитрия. Позже официальные биографы написали, что Шостакович находился в толпе тех, кто встречал на Финляндском вокзале Ленина, вернувшегося из ссылки. Трогательная история, но абсолютно неправдоподобная — Шостаковичу тогда было десять лет [60]. И все же, пусть Шостаковичи и не были твердолобыми коммунистами, революцию они приветствовали — в надежде, что она покончит с коррумпированным и репрессивным царским режимом.