Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове

Не обратив внимания на ехидную реплику, Хакимов продолжал читать:

— «Пусть же, пусть со всех концов России огненной лавой несутся победоносные революционные воины-мусульмане на защиту власти рабочих и беднейших крестьян. И верим мы, глубоко верим, что проснувшийся к новым великим судьбам мусульманский пролетариат внесет в историю революционного движения славные героические страницы…»

— Хватит! — рявкнул Амбрустер. — С меня довольно. Читайте подписи!

Приблизив газетный лист к самым глазам, Хакимов медленно прочел:

— «Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)… Народный комиссар по военным и морским делам…»

— Дальше, дальше читайте! — снова не выдержал Амбрустер.

— «Председатель Центрального мусульманского комиссариата Мулланур Вахитов», — прочел Хакимов, и лицо его перекосилось от ненависти.

— Ну что? Убедились, как широко шагает этот ваш Вахитов? А ведь вы, помнится, клялись мне, что заткнете ему рот надолго. А то и навсегда. Так-то вы выполняете свои обещания, господин Хакимов?

— Я… Право, я не думал… — растерянно начал оправдываться Алим.

— Напрасно, господин Хакимов! Напрасно не думали. Надо было думать, И не только думать, но и действовать. Вы только поглядите, до чего дошло! Он уже с самим господином Ульяновым совместные обращения подписывает! Но это, в конце концов, не так существенно Карьера господина Вахитова меня, признаюсь, не слишком занимает. Важно другое. Этими своими обращениями он вышибает почву у нас из-под ног. И если мы не займемся вашим комиссаром вплотную, скоро у нас в Казани ни одного сторонника не останется. Нет, как хотите господин Хакимов, а этого вашего Мулланура Вахитова надо унять.

— Убрать? — спросил Хакимов.

— Фи! — поморщился Август Петрович. — Ну зачем же так грубо? Лично я против политических убийств. Нет, это надо сделать иначе. Более элегантно.

— В комиссариате Вахитова работает наш человек, — сказал Хакимов.

— Ну и что толку от этого вашего человека? Что он сделал? Чем помог? Сорвал он хоть какую-нибудь важную затею Вахитова?

— Нам важно было внедрить туда своего человека. Это удалось как нельзя лучше. Теперь он ждет указаний. Пока же мы получаем от него крайне ценную информацию.

— Вот как? И какого же рода эта информация?

— Совсем недавно мой агент сообщил мне, что все его усилия помешать Вахитову проводить свою линию в Наркомнаце потерпели крах. В Наркомнаце у нас тоже есть люди, но…

— Но что же?

— Вахитова поддерживает сам Ленин.

— Ну, не мне вас учить, господин Хакимов. Разные есть способы убрать с дороги человека, который вам мешает. Вовсе не обязательно уничтожить его физически. Можно уничтожить морально… Не понимаете?.. Ну, скажем, распустить какой-нибудь порочащий его слух.

— Я полагаю, что обычай писать жалобы друг на друга существует не только у нас…

— Вы имеете в виду донос?

— Назовите это доносом, я не возражаю. — Амбрустер снова поморщился. — Надо сделать так, чтобы персоной господина Вахитова заинтересовалась ЧК.

— Я вас понял, Август Петрович, — почтительно наклонил голову Алим, — и немедленно дам указания своим людям. Думаю, что на этот раз мы не промахнемся. Вы совершенно правы, давно уже пора унять этого выскочку!

В этот день у Дулдуловича было особенно много работы, и он вернулся домой совсем поздно. В голове была только одна мысль: скорее бы лечь в постель, вытянуть ноги, забыться сном.

Однако дома его ожидал не слишком приятный сюрприз. Едва только он отворил дверь и зажег лампу, как ему бросилась в глаза знакомая тщедушная фигурка, свернувшаяся калачиком на его кровати. «Харис! Жив курилка! Ну, если Харис здесь, значит, опять что-то заваривается».

Смирившись с мыслью, что о спокойном ночном отдыхе не приходится и мечтать, Дулдулович стал будить нежданного гостя.

Харис проснулся мгновенно, словно и не спал, а лишь прикидывался спящим. Сел на кровати, по-восточному скрестив ноги. Лукавое, умное личико его оживилось остренькой иронической усмешкой. Сна не было ни в одном глазу.

«И откуда только в нем силы берутся. Поглядеть — еле-еле душа в теле, а вот поди ж ты! И не устает даже. Словно железный», — неприязненно подумал Дулдулович.

— Здравствуй, дорогой! Рад тебя видеть, — говорил между тем Харис. — Привет тебе от нашего общего друга Алима. Алим тебя помнит, любит. Надеется, что и ты его не забыл.

— Думаю, ты прибыл сюда не только для того, чтобы передать мне его любовь?

— Верно, верно. Не только любовь, но и указания Алим велел…

— Велел? — усмехнулся Дулдулович. — Ну, вряд ад Алим Хакимов имеет такую власть, чтобы давать мне указания, а тем более повелевать мною. Покамест я служу не у него, а в советском учреждении.

— Верно, верно, — покивал головой Харис. — Не будем спорить о словах. Скажу по-другому: Алим настоятельно советует тебе предпринять какие-то решительные шаги, чтобы обезвредить Вахитова.

— Что значит «обезвредить»? — Дулдулович невольно поежился.

— Надо придумать что-нибудь такое, чтобы он уже не вывернулся. Алим такую мысль подал: что, если на него донос написать?

— Если я это сделаю… Ты понимаешь, чем это пахнет? Да ведь меня же сразу на чистую воду выведут! Этот Вахитов перед ними чист как стеклышко. На нем даже самого маленького пятнышка нету!

— Э, брат, недаром ведь говорят, что на солнце и то есть пятна. Придумай что-нибудь. Не бойся. Никто даже и не узнает, что это ты донос написал. Подписываться ведь не обязательно. Донос может быть и анонимный. Важно лишь, чтобы они поняли, что это свой человек пишет, отсюда. Из самого их гнезда. Знающий факты. Знающий всю ихнюю советскую механику. А тут как раз тебе и карты в руки.

— Не поверят.

— У-у! Еще как поверят! Это уж твое дело, дорогой, так написать, чтоб поверили, Главное, не сбивайся на мелочи. Придумай что-нибудь такое, чтобы у них волосы на голове зашевелились, когда читать будут. В большую ложь не поверить нельзя.

Глава III

Лето 1918 года было трудным для молодой Советской власти. Вести с фронтов приходили одна тревожнее другой. Наспех сформированные, бедно экипированные, плохо обученные воинские формирования только что созданной Красной Армии с тяжелыми боями отступали к Москве.

Особенно сложное положение создалось на Восточном фронте. «Сейчас, — писал в те дни Владимир Ильич Ленин, — вся судьба революции стоит на одной карте: быстрая победа над чехословаками на фронте Казань — Урал — Самара».

Это были земли, с древних времен населенные тюркскими племенами — татарами, башкирами, чувашами, казахами… Жизненно важной задачей Советской власти в этот момент было завоевание доверия местного населения. Необыкновенно важно было сколотить воинские соединения, сформированные из представителей народов, испокон веков населяющих эти земли. Знание местности, языка, на котором говорит коренное население, — все это становилось важным военно-стратегическим фактором, помогающим вести быстрые наступательные операции.

Мулланур и его сотрудники делали все, что было в их силах, чтобы как можно больше воинов-мусульман влилось в части Красной Армии, сражающиеся на Восточном фронте. Первый татаро-башкирский батальон, сформированный в Москве, уже прибыл в Казань.

В стратегических планах командования сил русской контрреволюции, готовящих наступление на Москву, Казань занимала особое место.

Один из видных деятелей белого движения впоследствии так объяснял это:

«Казань было решено взять во что бы то ни стало. Это было необходимо по следующим мотивам: в Казани находилось все золото Российского государства. Там же находилось колоссальное количество артиллерийского и интендантского снаряжения. Кроме того, Казань была важным политическим центром России и главным центром Поволжья».

Но коммунисты решили Казань отстоять любыми силами, врага задержать еще на подступах к городу.