Это было на рассвете

— Что тут секретного? — улыбнулся Малинин. — Женился, как и все. Пришли мы к ней сватать со своим дядей Степаном — колхозным конюхом. Я был в чужом костюме, своего порядочного не имел. Было раннее солнечное утро религиозного праздника семика. Аннушка доила корову. Поняв, в чем дело, она растерялась.

— Кто растерялась, корова? — вставил механик-водитель Иван Якушин. Это вызвало взрыв смеха.

— Нет, она.

— Корова?

Опять поднялся смех.

— Дай же рассказать человеку, — одернул я Якушина.

— Невеста стеснялась даже взглянуть на меня. Была свадьба. Она скромна, застенчива и очень хозяйственная.

Демид Сергеевич, посчитав, что над ним смеются, притих. Но тут, виновато улыбаясь, Якушин проговорил:

— Я же пошутил, рассказывай дальше, Демид.

— Люблю я нашу землю. Она меня не обижала, надеюсь, не обидит я теперь, — задумчиво вздохнул Демид Сергеевич. — И что вы думаете? К осени заработал 50 пудов хлеба!

— И на базар?! — вставил опять тот же Якушин.

— Для базара не осталось. Надо было купить корову. Помогали брату Егору: у него как раз умерла жена, и он остался с двумя маленькими. Буду жив — буду помогать поднимать свой родной колхоз «Трактор». Если же не суждено, то пусть не поминают лихом, — закончил Демид Сергеевич, сворачивая свое письмо треугольником.

Рассказ Малинина задел душу многих. Несколько озадачились и мы с Изотовым.

— Меня из-за ранения не возьмут в академию. Из армии-то, пожалуй, уволят. Так что и я дальше своего Козьмодемьянска тоже никуда не поеду. Меня там ждет не дождется моя мама Нина Парфентьевна, — высказался Изотов.

— Если уцелеем, то конкретнее посоветуемся, земляки, около рейхстага, — улыбнулся я.

Выпустили «Боевой листок». Он начинался со статьи парторга полка В. И. Антонова «Вперед на Берлин, гвардейцы!» В памяти сохранились некоторые строки из стихотворения лейтенанта Михаила Бронникова:

«Боевой листок» нашего вагона оказался интересным и смешным.

Утрам на десятые сутки следования наш эшелон прибыл на станцию разгрузки Топпер. Колесные машины разгрузились в Швибусе.

Совершая своим ходом 76-километровый марш в район сосредоточения — деревню Маусков, мы миновали немало населенных пунктов. Местного населения — ни одной души. Оно эвакуировалось на Запад.

— Могли ли немцы подумать в сорок первом о такой судьбе, какая постигает их теперь? — проговорил как-то на привале командир полка подполковник У. Н. Ермоленко. — Бежали так, что не успели прихватить даже домашние вещи. Не смейте трогать их. Не за барахлом приехали мы сюда, — строго предупредил командир полка.

В половине двенадцатого ночи части и подразделения бригады: начали сосредотачиваться в сосновом лесу восточнее Маусков. Мы с заместителем начальника штаба полка по оперативной работе капитаном Смаком стали обходить вокруг нашего расположения, чтобы организовать правильно охрану территории.

— Товарищ капитан, правда, что во всей Германии естественного леса нету? — обратился я к Смаку.

— Вон посмотри, какими ровными рядами стоят сосны, — показывая рукой на лес, ответил капитан.

— Стоят-то они ровно и толстые, но наши кряжистее.

— Это верно, — согласился Смак.

Прошли мы еще метров сто по лесу.

— Вон что-то белеет на пригорке, — сказал я капитану.

Когда подошли, увидели: на постеленных под соснами перинах лежат три пожилые женщины. Цвет лица у них серый. Еле шевеля губами, медленно протягивают нам руки.

— Просят есть, — шепнул капитан Смак.

Мне стало не по себе. Вспомнился блокадный Ленинград. Тогда умерших голодной смертью заворачивали в простыни, увозили за город, ложили под деревья и хоронили.

— Николай, ты чего задумался? — спросил меня капитан.

— Да так, глядя на этих беспомощных женщин, вспомнил блокаду Ленинграда, — ответил я.

— Вот что. Пока я набросаю схему, сбегай быстро, доложи замполиту и узнай, что делать с ними. Может, быстро доставить в госпиталь, а то завтра будет поздно! — они окажутся на том свете, — приказал мне Смак.

Я быстро побежал в расположение.

— Товарищ капитан, вы не скажете, где майор Лукин? — обратился я к идущему мне навстречу парторгу полка Антонову.

— В чем дело?

— С капитаном Смаком рядам с расположением обнаружили трех умирающих немок, — доложил я.

— Майор в ротах. А женщин надо спасать, — оказал мне Антонов.

Майора Петра Нестеровича Лукина я нашел в роте технического обеспечения. Присутствовал он там на собрании водительского состава. Дело в том, что при совершении марша две машины наткнулись на придорожные деревья. Поэтому и пришлось разъяснить правила вождения колесных машин на немецкой территории, где узкие дороги обсажены многолетними деревьями. Свернул с метр в сторону — налетел на посадку, покалечил себя и машину.

Когда доложил майору о цели прихода, он сказал:

— Наш враг — гитлеровская армия, правительство, а не мирное население. Поэтому передайте приказание нашему медику Урде немедленно оказать женщинам медицинскую помощь, покормить, спасти им жизнь.

Придя в себя, женщины стали проклинать Гитлера. Говорили, что не могли и подумать о помощи русских. Они рассказали, что эвакуировались почти с польской границы. Имущество везли сами на тележке. Оставшись без продуктов питания, обессилели и легли на землю, чтобы умереть.

С прибытием в новое расположение все подразделения занимались оборудованием мест для боевых машин и личного состава. Когда эта работа была завершена, дали команду всем привести в порядок внешний вид, пояснив, что во второй половине дня состоятся занятия по строевой подготовке.

Перед строем командир полка сказал, что 13 марта — День ввода в строй боевой матчасти. Поэтому состоится общее построение полка. Кто-то из механиков-водителей бросил реплику:

— Товарищ подполковник, может быть, сначала будем штурмовать Берлин, а уже после победы маршировать?

Командир полка сразу строго проговорил:

— Мы будем маршировать, штурмовать, а потом победно еще маршировать!

Несмотря на то, что многие давно не занимались, танкисты показали хорошую строевую выучку. Отличным строевиком и методистом оказался и сам командир полка.

В марте в восточной части Германии обычно стоит солнечная, сухая погода. Снегу нет, но пока не поднялась и трава.

Около десяти утра, в солнечный день наш полк уже стоял на просеке соснового леса в торжественном строю. Когда появились комбриг Юренков, начальник политотдела Жибрик и другие сопровождающие лица, комполка подал команду:

— Смирно-о-о! — Стало так тихо, что были слышны разговоры приближающихся офицеров. Подполковник Ермоленко подошел с рапортом к комбригу. Юренков, приняв рапорт и поздоровавшись с полком, говорил о замечательных боевых традициях бригады, о том, что долг каждого бойца и командира, вступающего в гвардейскую семью, — бережно хранить и умножать ее славу. Затем комбриг вручил новому пополнению нагрудный гвардейский знак, а награжденным — медали «За оборону Советского Заполярья».

Затем экипажи тяжелых танков получили формуляры машин. Командиры докладывали о боевой готовности. Поздравив нас с правительственной наградой, вручением боевой матчасти и пожелав быть мужественными и беспощадными к врагам в предстоящих боях, полковник Юренков объявил, что с завтрашнего дня приступаем к боевой учебе, чтобы хорошо подготовиться к решительному штурму Берлина. С краткой приветственной речью выступил перед личным составом полка начальник политотдела Жибрик. Потом состоялся строевой смотр.

День выдался отменный. И погода радовала, и настроение бодрое. Все понимали, что впереди — последний, решающий штурм Берлина. После общего построения веселое настроение сменилось заботой о матчасти. Танкисты, переодевшись, пошли к своим машинам. Прежде всего каждый экипаж на левой стороне своего танка старательно нарисовал белилами на фоне пятиконечной звезды белого медведя, номер танка, а на правой стороне вывел слова «Даешь Берлин!».