Аттила

Эти обычаи суть отношения к военнопленным рабам, о которых так подробно рассказывает Приск и о которых то же самое говорят Прокопий и Маврикий, спустя сто лет.

Многоженство, которое изображено Нестором в лице Владимира, даже с тем указанием, что жены жили в особых селах, как и здесь жена Влиды, угостившая послов, случайно попавших к ней во время бури.

На Руси дороже почета не было, когда жена хозяина выйдет и поднесет гостю чарку вина с обычными поцелуями. Здесь мы видим, что жена первого человека у Аттилы выходит и подносит ему вино и яства. Затем гости на обеде у царицы, выпивши, принимают объятия и поцелуи скифов-хозяев.

Язык, которым говорили приближенные Аттилы, Приск называет Скифским. Мед обличает в этом языке Славянство. Но в другом месте Приск отличает Скифский язык от Уннского, говоря, что «Скифы, будучи сборищем разных народов, сверх собственного своего языка охотно употребляют язык Уннов, Готфов, Латин». Во всем своем сочинении он, однако, безразлично употребляет имена Скиф и Унн и чаще всего – Скиф. Стало быть, если и существовало различие в языке, то оно было не велико, быть может такое, какое и доселе существует между различными племенами Славян, между Велико и Малорусским. Унны, как восточная или прибалтийская Славянская ветвь, конечно, говорили несколько иначе, чем их прикарпатские братья. Вот почему Приск обозначил этот язык общим именем: Скифский, говоря, что один из пленных иностранцев, писец или дьяк Аттилы, Рустикий, знал Скифский язык, почему он и обратился к нему, как к переводчику, дабы на этом Скифском, а не Уннском, языке вести переговоры с приближенным Аттилы, Скоттою, братом Онигисия. Многие личные имена точно так же указывают Славянство этого языка.

Унны пришли от Дона и Ледовитого моря. Аттила владел даже и островами, лежащими на Океане. Старший сын его царствовал над Акатирами, которых Иорнанд прямо помещает в Киевской стране. Унны по их же рассказам нападали на Мидию, пройдя сначала степной край, потом переправлялись через Дон, по другому указанию через лиман – Меотийские болота или Азовское море. Стало быть, они шли не из степного края, который по указанию этого пути должен находиться все-таки где-либо вблизи Киева. Аттила имеет у себя писцов, дьяков, очень умных и образованных людей из итальянцев, Римлян и Греков. Аттила очень хорошо знает, что делают и даже что говорят в Риме и в Константинополе. Во всех европейских делах он принимает живое участие: заставляет Феодосия выдать богатую невесту за некоего Констанция, отыскивает в Риме, как свою собственность, какие-то фиалы – священные сосуды и т. п. Все это показывает, что Аттила живет с европейским миром одною мыслью, теми же интересами, что его отношения к Римскому и Византийскому дворам таковы же, какими бывали отношения каждого могущественного европейского властителя.

Аттила дарит византийских послов конями, звериными мехами, которыми украшаются Царские Скифы, говорит Приск. Положим, что конь – подарок степной, но меха – подарок северный, Аттила в договорах с Греками особенно хлопочет о переметчиках, настаивает, чтобы не принимали бегущих от него людей, и в 449 г. говорит, чтобы, по крайней мере, вперед не принимали этих бегущих. Но столько же он хлопочет и о торгах, чтоб торг был свободный и беспрепятственный. Об этом очень хлопочут и его дети.

«В это время (после 466 г.),– пишет Приск,– прибыло к царю Леонту посольство от сыновей Аттилы, с предложением о прекращении прежних несогласий, и о заключении мира. Они желали по древнему обычаю съезжаться с Римлянами на берегу Истра, в одном и том же месте; продавать там свои товары и взаимно получать от них те, в которых имели нужду. Их посольство, прибывши с такими предложениями, возвратилось без успеха. Царь не хотел, чтоб Унны, нанесшие столько вреда его земле, имели участие в Римской торговле. Получив отказ, сыновья Аттилы были между собою в несогласии. Один из них, Денгизис, после безуспешного возвращения посланников, хотел идти войною на Римлян; но другой, Ирнах, противился этому намерению, потому что домашняя война отвлекала его от войны с Римлянами».

Со смертью Аттилы яркая слава Уннов на Западе Европы мгновенно рушилась. Это показывает, что состав его многочисленного войска был по преимуществу разноплеменный, хотя и однородный только в племенах Уннских, которые по всем признакам были племена Славянские. В виду темных сказаний древности и поверхностных исследований ближайшего к нам времени, мы пока не сомневаемся, что именем Уннов в средневековой истории обозначилось движение восточного Славянства против наступавших Готов и занятие им всей той страны или тех Славянских земель, которыми успели завладеть и над которыми владычествовали Готы.

С своим героем Эрманариком Готы сильно забирались к востоку и дошли, быть может, до гнезда Роксолан, до Днепра, направляясь, без сомнения, к Киеву. Здесь поставлен был предел их наступлению. Отсюда Киевские северные Славяне потеснили их обратно назад, придя на помощь к своим южным братьям и принеся вместе со своими полками самое имя Уннов-Кыан, если это имя идет от Птолемеевых Хунов и Хоанов, или Уннов-Венедов, Балтийских Славян, если это имя может идти от Ванов, Венов, Виннов, Унинов, как именовались Венеды на языке Скандинавов и Готов.

Первый царь, то есть князь Уннов, Валамир, явился представителем Славянского единства в этой стране и очистил Славянские земли от власти Готов, прогнавши совсем за Дунай непокорных, именно Западных Готов. Не с бесчисленными Калмыцкими или Урало-Чудскими полчищами он выступал в поход, а действовал обычным порядком национальной борьбы, так же, как действовали и Готы, пользуясь больше всего междоусобными распрями своих врагов.

Дальнейшая погоня за Готами привела Славянских князей на старые жилища Готов, в северную Дакию, а потом и за Дунай, поближе к Латинской и к Греческой империям. Аттила, как видели, жил где-то вверху Тейса, под Карпатскими горами, в нынешней восточной Венгрии, которая по нашей летописи издревле была населена Славянами, несомненными потомками древних Языгов. Аттила, стало быть, ничего больше не сделал, как овладел старыми Славянскими землями, где и в его время население пило мед и калмыцкий кумыс, приготовляемый, однако, из ячменя.

В этих обстоятельствах Аттила явился первообразом нашего Святослава, почему-то говорившего, что Переяславец на Дунае (где-то в его устьях) есть середа его земли.

Кочевник Тавроскиф Святослав во многом напоминает кочевника-Унна Аттилу. Только не те были времена и исторические обстоятельства, и друг Святослава, Грек Калокир, призвавший его на Дунай, вовсе не был похож на друга Аттилы, знаменитого Аэция, точно так же по своим замыслам водившего Уннов воевать на далекий запад.

Как Святослав в отношении к Византии, так и Аттила, в отношении к Латинской и Греческой империям, становится сильным не столько от собственной силы, сколько от смут, происходивших между народностями запада и в самых империях. Быть может, в полках Аттилы находились и чистые кочевники, чистейшие степняки, но по всем сказаниям нигде нельзя заметить, чтобы ядро его войска, главную его силу составляли орды Монголов или тех Калмыцких чудищ, которых так разукрасили на показ читателям Аммиан Марцеллин и Иорнанд.

Надо согласиться, что в своих исследованиях об Уннах западная наука нисколько не отошла от тех заученных баснословных оснований, какие были положены в историю Уннов упомянутыми двумя историками. Поэтому, читая и новейшие сказания об Уннах Амедея Тьерри, невольно думаешь, что читаешь Марцеллина или Иорнанда: так разительно сходство в приемах изложения и повествования и во взглядах на предмет.

Пока здравая и всесторонняя критика не коснулась этого любопытного вопроса, пока обстоятельной истории Уннов, можно сказать, еще вовсе не существует, до тех пор позволительно каждому, сколько-нибудь вникавшему в эту историю, сомневаться в достоверности заученных выводов и решений.