Шпион для Германии

Но я еще не стар, черт побери. И не хотел умирать. Я хотел жить, жить, как и другие! Как любой другой, кто молод и здоров.

Посмотрев в зеркало, увидел, что лицо мое стало бледнее и как бы меньше, но это было мое прежнее лицо. А ведь через несколько дней его не будет, всего через несколько дней. Остается девяносто шесть часов и несколько минут. Над воротами Форт-Джей будет, наверное, висеть плакат с надписью: «За шпионаж, саботаж и заговор против Соединенных Штатов Америки сегодня утром в 5 часов 13 минут повешен немецкий подданный Эрих Гимпель, он же Эдвард Грин. Смерть, по врачебному заключению, наступила через 70 секунд после экзекуции. Гимпель военным судом был признан виновным. Верховный суд Америки утвердил приговор о смертной казни. Прошение немецкого шпиона о помиловании было отклонено президентом США».

Джонни появился опять. Стало быть, уже двенадцать часов дня.

— Я снова пришел! — воскликнул он.

— Я это заметил, — ответил я.

На этот раз я был даже рад, что на дежурство заступил именно он. Его болтовня была гораздо лучше моих собственных мыслей. Я не мог ничего поделать, но на рассвете они всегда появлялись, мне приходилось думать о непостижимом. Довольно давно я посмотрел кинофильм о Мате Хари. Это была сплошная сентиментальщина с трагическим концом. Почти все зрители всхлипывали, я же смеялся. Кажется, Маргарет сидела рядом со мной. И у нее были влажные глаза.

На шпионке было темное платье. Лицо ее соответствовало трагизму повествования. На шее виднелся серебряный крест. Она поцеловала его и, сняв, подарила привратнице, которая расплакалась. В помещение вошел солдат в каске. Лицо молодого французского лейтенанта подергивалось.

«Я выполняю свой долг, мадам», — произнес он.

Те из зрителей, кто еще держался, теперь тоже разревелись. А я смеялся еще громче.

— Я не понимаю, почему ее должны казнить, — сказал я своей спутнице, — если она так благородна.

— Тише! — взволнованно шикнула какая-то женщина, сидевшая за мной.

Мату Хари повели по бесконечно длинному коридору. Ее показывали спереди, сзади и сбоку, давая крупным планом лицо. Оно было прекрасным, благородным, печальным и отрешенным.

Но вот коридор закончился, и вся группа вышла на большой двор. Из-за плотного тумана внезапно показалась команда солдат. На их лицах читалась печаль. Вот тебе на, подумалось мне, ведь солдаты занимаются с красивыми женщинами с большим удовольствием иными делами, нежели казнью. В этот момент раздался залп, и Мата Хари, упав, умерла медленно и фотогенично

А как умру я? Буду ли кричать? Буду ли пытаться освободиться от веревочной петли? Буду ли взывать о помощи? Останется ли время для фотогеничности и мужского презрения к смерти?

— Эй, Эдвард, — крикнул Джонни, — не желаешь ли поговорить со священником?

— Нет, — ответил я.

— Не будь таким глупцом, — продолжил он. — Это хороший парень, так что рекомендую.

На священнике была форма капитана. Он был высокого роста, худощав, с широкими плечами. В его фигуре было что-то от бейсболиста и наездника с аристократическими манерами, но никаких следов набожности. Он сразу же стал мне симпатичным, как только появился в камере.

— Вам предстоит тяжелое испытание, — начал он, ходя взад и вперед. — Мы можем поговорить об этом открыто: легче говорить о смерти, чем умереть. Поэтому вы имеете определенное преимущество по сравнению со мной.

— Хорошо сказано, капитан, — отозвался я.

— Капитан — это моя побочная профессии, так сказать, по совместительству, — произнес он, улыбаясь. — А так я священник. Военная форма для меня только маскировка.

— Вам не стоит маскироваться.

Мы пожали друг другу руки. Впервые за последние дни подавленность моя исчезла, и я даже забыл о том, что меня ожидает.

— Я не буду действовать вам на нервы, — сказал священник. — И не беспокойтесь, я не собираюсь читать вам проповедь. То, что на подходе, — исключительно ваше дело. Вы должны только быть к нему готовы. Мне хотелось бы лишь вам немного в этом помочь. — Посмотрев на кончики пальцев, добавил: — Мне-то легко об этом говорить, не правда ли?

— Но вы говорите хорошо, капитан.

Наш разговор перешел на бейсбол и детективные кинофильмы. Через час он собрался уходить, но я попросил его остаться.

Солдат из кухонной команды принес обед.

— Еще одну порцию, пожалуйста, — заказал я, улыбнувшись.

— Наконец-то он стал благоразумным, — пробормотал солдат.

Мы сели обедать вместе. Священник сказал мне, как его зовут и откуда он родом. Во время учебы в университете он действительно был в составе бейсбольной команды и пользовался среди студентов авторитетом. Он собирался стать инженером-машиностроителем.

— Почему же вы стали священником?

— Это довольно длинная история, — ответил он, — да и вы, наверное, в ней ничего не поймете. Тем более, что я никогда не входил в число друзей церкви.

— Ну и?..

— В том-то и штука, что несколько позже я им стал. Дело в том, что умерла моя маленькая сестренка, которую я очень любил. Я даже пропускал занятия в колледже, чтобы пойти с ней гулять… В свои пять лет она была настоящей маленькой леди, столь много шарма было в ней. Да что я могу вам сказать — вы просто не сможете себе это представить.

— Что же произошло?

— Она попала под грузовую автомашину, и случилось это семь лет тому назад. Тогда я чуть с ума не сошел. Родители наши давно уже умерли. Так что я был один с сестренкой. Ничто не могло утешить меня. Я до сих пор не знаю, как я тогда выжил. Прошли месяцы, даже годы, пока я не преодолел это состояние.

Слушая его рассказ, я уставился в пол, затем посмотрел на его лицо. Каждое слово, сказанное им, было правдивым, простым и убедительным. Встав, он стал ходить по камере. Лицо его, бывшее еще несколько мгновений назад застывшим, вновь оживилось.

— Видите ли, — продолжил он, — после всего этого я и стал священником. Собственно, только с той целью, чтобы как-то помочь людям, пережившим нечто ужасное, подобное тому, что пережил я сам. С ума сходить не обязательно.

— Да, — согласно проговорил я.

— А знаете, — добавил он, — одним из тех, кто не должен сходить с ума, являетесь вы.

— Думаю, с ума я не сойду, — сказал я. — Если же такое и произойдет, то никому от этого хуже не станет.

Он не ответил. Мы молча курили, сидя рядом на койке, так что наши плечи соприкасались.

—  Вы когда-нибудь молились? — спросил он меня.

— Конечно. Правда, это было уже давно, когда я был еще ребенком. Позже я об этом как-то забыл.

— Такое происходит со многими, — молвил он. — Люди просто забывают об этом. Но иногда и вспоминают. — Поднявшись, он сказал: — Я приду завтра, если вы не возражаете и захотите меня видеть.

На прощанье мы пожали друг другу руки.

Молиться? Можно ли и надо ли было это делать?

Я попытался вспомнить, как тогда все было, когда, будучи еще мальчишкой, я попал в церковь. На мне был мой первый костюм — темно-синий — с длинными брюками, играл орган, священник нас благословил, от горящих свечей исходил запах, которого я более нигде не осязал…

Попытался вспомнить слова молитвы, но мне понадобилось довольно долгое время, пока некоторые из них пришли на память. Но и они никак не сходили с губ. И все же я попытался молиться.

«Отче наш, — сказал я про себя, — иже еси на небесех».

Слова эти я повторял снова и снова, механически, упрямо, пока они не обрели некий смысл.

Кто думал в то время о молитве? Главное управление имперской безопасности все отменило — Бога, небеса, творение Христа. Но вот смерть и конец жизни оно отменить не смогло. Смерти не было никакого дела до главного управления.

Время подошло уже к четырнадцати часам, и Джонни снова сменили. Сегодня почему-то было особенно неспокойно в тюремном здании Форт-Джей. Я постоянно слышал шарканье резиновых сапог в коридоре. Новый охранник вел себя исключительно корректно. Мне хотелось закурить, но у меня не было спичек. Я его окликнул, однако он не отозвался: видимо, боялся наказания.