Ногин

Обстановка в Женеве раздражала Ногина: крикливые собрания, закулисные разговоры, скрытая, но дающая знать о себе междоусобица. Эти невеселые впечатления отразились в письмах Виктора к брату Павлу, который со дня на день ждал приговора по своему делу и очень тревожился.

10 июня 1903 года Виктор писал ему: «Дорогой Паша, все твои письма получил… Некоторые сообщения использованы. Письма пока посылай нашей общей знакомой Вере Михайловне.

Очень рад, что твоя тревога была напрасной и что ты теперь здоров.

Собрание-протест, о котором я писал тебе, состоялось; социал-демократов было более 150 человек, но когда они увидали, что устроителями являются анархисты, прославившиеся пьянством, то ушли с криками протеста. Потом оставшиеся приняли резолюцию, порицающую искровцев».

По совету Владимира Ильича Виктор переехал с Варварой Ивановной из пансионата Морхардта в деревушку на берегу Женевского озера. Но и там нашел его Мартов.

Встреча эта произвела неприятное впечатление: Юлий Осипович обвинял Ленина в диктаторстве и в каком-то заговоре против редакторов «Искры».

— Он верит в свою непогрешимость, «ортодоксия» — его любимое слово. Но нельзя же мнить себя марксистом большим, чем сам Маркс. Послушать его, так партия — это лишь кучка избранных, а не широчайшая масса и профессионалов вашего склада и всех, кто сочувствует ее идеям. — Мартов ходил по комнате, сутулясь и волоча ногу, и беспрерывно гасил и зажигал папиросу. — Грустно все это, Виктор Павлович! Ведь какая чудесная дружба связывала нас восемь лет! Но вижу, что дни ее сочтены!..

Было что-то театральное, злое, глупое в этих словах Мартова, словно играл он роль оступившегося героя и никак не мог найти простой и ясной реплики, которой и суждено схватить за душу зрителя. С тем и ушел он. А Виктор промучился весь день, и перед глазами стоял этот шатающийся вчерашний кумир, готовый свалиться с гранитной скалы в пропасть. Да неужели и к Мартову применимы слова Фердинанда Лассаля из письма к Марксу, которые Ленин поставил эпиграфом к книге «Что делать?» (Ф. Лассаль 24 июня 1852 года писал К. Марксу: «…Партийная борьба придает партии силу и жизненность, величайшим доказательством слабости партии является ее расплывчатость и притупление резко обозначенных границ, партия укрепляется тем, что очищает себя…») Это же трагедия! Это потеря вождя, товарища, друга. Потеря учителя наконец! Ведь именно он открыл вчерашнему красильщику от Паля пламенную «Искру». В тот памятный весенний день он явился к Виктору в Полтаву из туруханской ссылки и заявил гордо: «Мы с Ильичем начинаем это огромное дело. И это дело всей нашей жизни!» А на поверку и «жизнь»-то оказалась куцая — всего каких-то восемь лет!

Наступил день расставания и с Сергеем Андроповым: он уезжал агентом Оргкомитета по созыву съезда в Россию. А Виктора отправлял Владимир Ильич в Лондон ликвидировать последние дела по типографий «Искры» и договориться с Николаем Алексеевым о создании в Лондоне крепкого представительства «Заграничной лиги русской революционной социал-демократии».

Прощались с тяжелым чувством. Сергей был взволнован, словно выбит из колеи.

— Снова будет тюрьма, ссылка. Так и проживешь в бегах да с клопами. И боюсь потерять вас, когда-то свидимся? — вздыхал Сергей.

— Россия велика, но и дороги широкие. И человек не иголка, всегда его найти можно. А вот что надломились вы, вижу, и мне это совсем не по душе. Сами вы добровольно избрали этот тернистый путь, он смысл нашей жизни. Тюрьма и ссылка — только досадный штрих в биографии. Да и не вечно им быть — сломаем! Мужайтесь, Сергей Васильевич! Так хочется верить в вас! А рассвет не за горами, глядите, как «Искра» все ярче зажигает огни!

На многие годы расстались друзья в тот день. Через неделю в пограничном австрийском местечке пришлось Андропову два дня поджидать контрабандиста. Кто-то донес местной полиции, та дала знать русской пограничной охране. И едва Андропов перешел вброд реку Збруч, его захватили стражники. Потом снова Петропавловка, судебный процесс в Каменец-Подольске и ссылка. Вышел он на волю в октябре 1905 года. Но революция уже шла мимо него.

А Виктор Ногин заехал из Лондона в Берлин, там получил хороший паспорт. И берлинский экспресс умчал его к русской границе.

В мягком купе сидел молодой человек, осанистый, статный. Красиво кустилась у него широкая каштановая борода, мягкими волнами лежали волосы на голове. Соседям по купе он назвался Ливановым Николаем Васильевичем, присяжным поверенным. И по всему было видно, что этот адвокат процветает. Только не знали соседи, что образцовый его костюм сшит в Лондоне на партийные деньги, а в потайном кармане хранились важные документы; партия направляла агента Оргкомитета в Екатеринослав — крупный промышленный центр на Днепре. И ехал он с кличкой «Макар». И надлежало ему сплотить вокруг «Искры» социал-демократические силы юга России.

Лишь у пограничной станции соседи с недоверием поглядели на молодого адвоката с каштановой бородой. Он раскрыл окно, схватил в охапку какие-то издания, которые читал всю дорогу, и выбросил их в кювет.

Но из всех окон летели газеты, журналы: россияне, хлебнув заграничного духа, обращались в благопристойных обывателей и умывали руки перед встречей с голубым жандармским мундиром.

И кто-то в купе последовал примеру Ливанова: воровато запустил в окно томик «Былого». И даже сказал в свое оправдание:

— Нищие духом сраму не имут!

Кто-то кричал в соседнем вагоне:

— Смотрите, смотрите!

Запретная литература белой полосой лежала вдоль полотна. А за поездом мчались шустрые ребятишки и подбирали ее в большие корзины.

ОТ ДНЕПРА ДО ВАРЗУГИ

Шеф полиции Зволянский шестой год держал на примете Виктора Ногина. И снова написал о нем в циркуляре № 5200 от 1 июня 1903 года: «Обыскать, арестовать и препроводить в распоряжение енисейского губернатора».

На границе Виктора не поймали: охранка даже не подозревала, что он так смело, дерзко переступил рубеж Российской империи. И для приманки держала теперь на воле брата Павла в Москве. «Видный член российской социал-демократической организации «Искры» Виктор Павлов Ногин ныне нелегально проживает в России, — сообщал шеф полиции московской охранке 8 декабря 1903 года. — Надлежит следить за Павлом Ногиным и через него попытаться взять Виктора Ногина, коли тот будет сноситься с братом».

Виктор виделся с братом еще до этого указания из столицы. Свидание состоялось на квартире Варвары Ивановны. Она же, как вернулась из Женевы, переменила адрес и жила теперь на 2-й Сокольнической улице, в доме Брянцева.

— Папаша шутил, что я, как цыганка, мызгаю с квартиры на квартиру. Ан пригодилось, дети мои! — она хлопотала по хозяйству и любовалась статными сыновьями.

Виктор не задержался в Москве. Он объехал все Подмосковье, навестил и свой Богородск, где едва узнали в нем бывшего конторского мальчика и красильщика. Старые друзья слушали его так, словно он с неба свалился: провинциальные текстильщики еще не так разбирались в партийных делах, как металлисты в крупных промышленных центрах. Но и в Богородске и в округе уже появились люди, которые слыхали об «Искре». А такие мастеровые, как Игнат Буров, Сергей Леонов, Александр Сущенко и Михаил Петухов, тянулись в искровские кружки.

Однако и Богородск и Владимирщина снова были лишь перепутьем для Ногина: он продвигался к Днепру, в город Екатеринослав.

Там — в Кайдаках, на Чечелевке и за Амуром — давно сложились революционные традиции, но сейчас никто не направлял их крепкой рукой. Искровцы на заводах и среди ремесленников первенства не имели. Городской комитет РСДРП, смирившись с такой неразберихой, никак не отличался смелостью мысли.

Виктор не знал даже, с чего начать. Партию здесь зачинали В. А. Шелгунов и И. В. Бабушкин. Кто остался от тех времен? В разные годы здесь бывали Ю. Марков, Г. Петровский, Р. Землячка, В. Таратута.