Потемкин

Когда пятеро сестер Энгельгардт прибыли ко двору в 1775 году, дядюшка немедленно превратил необразованных, но хорошеньких барышень, оставшихся без матери, в светских дам, с которыми обращались как с членами императорской фамилии. Почти сразу после их приезда он приблизил к себе одну из них — красавицу Варвару. Очень скоро при дворе зашептали, что развратный князь соблазнил всех своих юных родственниц.

Ничто так не шокировало его современников, как легенда о пяти его племянницах. Все дипломаты с нескрываемым злорадством сообщали домашние новости Потемкина своим заинтригованным министрам. «Способ, каким князь Потемкин покровительствует своим племянницам, — информировал Корберон Версаль, где только что воцарился чопорный Людовик XVI, — даст вам понятие о состоянии нравов в России». Чтобы подчеркнуть всю глубину морального падения князя, он добавлял: «Одной из них всего двенадцать лет, и ее, без сомнения, ждет та же участь». Нечто подобное писал Семен Воронцов: «...князь Потемкин устроил гарем из собственной семьи в императорском дворце, часть которого он занимал». ^[341]

«Почти великие княгини» стали первыми грациями екатерининского двора, самыми богатыми невестами империи и родоначальницами аристократических династий. Ни одна из них никогда не забывала, кто она и кто ее дядя: вся их жизнь была окружена почти царственным ореолом.

В Петербург явились только пять дочерей Василия Энгельгардта. Старшая, Анна, вышла замуж до возвышения Потемкина (впрочем, он не терял из вида и ее и доставил ее мужу, Михаилу Жукову, пост астраханского губернатора). Следующая по старшинству, Александра, которой в 1776 году исполнилось 22 года, стала ближайшим другом Потемкина после императрицы. Она приехала в Петербург уже сложившейся женщиной, и ей нелегко было приспособиться к придворным тонкостям. Она была так же самолюбива, как Потемкин, обладала «умом и твердой волей». «Величественностью» она старалась скрыть «недостатки своего образования». ^[342] Портреты изображают ее стройной брюнеткой с выступающими скулами, умными голубыми глазами, большим чувственным ртом, изящным носиком; величественная осанка вполне к лицу конфидентке первого государственного деятеля империи.

Третью сестру, 20-летнюю Варвару, поэт Державин называл «златовласой Пленирой». Даже в зрелом возрасте она сохранила стройную фигуру, а черты ее лица «дышали девической свежестью». Кокетливая, капризная, вспыльчивая, она вечно чего-то требовала. Но при жизни светлейшего никто не мог критиковать ее за дурное поведение и манеры — однажды она оттаскала за волосы подругу; в другой раз велела высечь своего камердинера.

У 15-летней Надежды рыжие волосы причудливо сочетались со смуглой кожей; вероятно, она чувствовала себя гадким утенком среди прекрасных лебедей, но светлейший и ее сделал фрейлиной. Она отличалась упрямством и своеволием; Потемкин, придумывавший прозвища для всех и каждого, окрестил ее «безнадежной».

Пятая, Екатерина, была кротка и послушна. Ее ангельское личико изображено на портрете работы Виже-Лебрен. Младшей, Татьяне, в 1776 году было только 6 лет, но она вырастет такой же умницей и красавицей, как Александра.

Итак, покинув альков императрицы, Потемкин влюбился в Варвару.

«Матушка, Варинька, душа моя; жизнь моя, — писал Потемкин Варваре. — Ты заспалась, дурочка, и ничего не помнишь. Я, идучи от тебя, тебя укладывал и разцеловал, и одел шлафраком и одеялом, и перекрестил». ^[343] Можно было бы подумать, что дядюшка просто поцеловал племянницу, желая ей спокойной ночи, но все же письмо с очевидностью говорит о том, что он покидал ее утром.

«Ангел мой, твоя ласка столько же мне приятна, как любезна. Друг безценный, сочти мою любовь к себе и увидишь, что ты моя жизнь и утеха, мой ангел; я тебя целую без счета, а думаю еще больше». Даже в век чувствительности такие выражения едва ли можно принять за излияние только родственных чувств. Он называет ее «сокровищем», «божественной Варюшкой», «сладкими губками», «любовницей нежной». При этом письма отражают и их семейные отношения: «...приходи обедать, я и сестер звал». ^[344]

37-летний князь был на семнадцать лет старше Варвары. Сестры и их брат Василий каждый день появлялись при дворе и каждый вечер у Потемкина — в доме Шепелева или в Аничковом дворце. Они присутствовали на обедах, которые он давал, и наблюдали, как он играет в карты с императрицей в Малом Эрмитаже. Они составляли самое драгоценное его украшение и одновременно его семью. Ничего удивительного, что именно Варвара — первая кокетка в семье — стала любовницей князя, фамильного героя.

Впрочем, он поучает ее, как взрослый ребенка. Сообщая, что императрица пригласила ее на обед, он добавляет: «Сударка, оденься хорошенько, и будь хороша и мила», — и напоминает, чтобы она следила за своим поведением. Из загорода, возможно, из Царского Села, он пишет: «Я завтра буду в городе [...] Отпиши, голубушка, где ты завтра будешь у меня — в Аничковом или во дворце». Варенька часто видела императрицу и светлейшего вместе. «Государыня сегодня изволила кровь пустить, и потому не кстати ее беспокоить, — сообщает он ей. — Поеду к Государыне и после к вам зайду». ^[345]

Варенька тоже любила его. Она называет его теми же нежными словами и, как все женщины, беспокоится о его здоровье, одновременно купаясь в доставляемой им роскоши: «Папа, жизнь моя, очень благодарю за подарок и письмо, которое всегда буду беречь. Ах, мой друг папа, как я этому письму рада! Жизнь моя, приеду ручки твои целовать... В мыслях тебя целую миллионы раз». Но через какое-то время начинаются ссоры: «Напрасно вы меня так ласкаете, — заявляет она. — Я уже не есть так, которая была [...] Послушайте, я теперь вам серьезно говорю, если вы помните Бога, если вы, когда-нибудь, меня любили, то, прошу вас, забудьте меня на веки, а я уж решилась, чтобы оставить вас. Желаю, чтобы вы были любимы тою, которую иметь будете; но, верно знаю, что никто вас столь же любить не может, сколько я». ^[346] Ревновала ли она к какой-то другой женщине (на что, безусловно, имела основания) или только делала вид?

«Варенька, ты дурочка и каналья неблагодарная, — отвечает ей Потемкин. — Можно ли тебе сказать: Варенька неможет [т.е. болеет], а Гришенька ничего не чувствует. Я за это, пришедши, тебе уши выдеру». Вероятно, она в самом деле порою сердила его: «Хорошо, батюшка, положим, что я вам досадила, да ведь вы знаете, когда я разосплюсь, то сама себя не помню...» ^[347] Таким образом, Варенька дулась и рисовалась, а Потемкин переживал муки немолодого человека, влюбившегося в избалованную юную особу.

Императрица, которая приглашала Варвару на все обеды и празднества, знала об их связи и не возражала против счастья Потемкина. Она делала все, чтобы держать его племянницу рядом с ним и с собой. Когда одна из фрейлин оставила дворец, Потемкин просил императрицу, чтобы ее комнаты были отданы «моей Варваре Васильевне». «Прикажу...», — отвечала Екатерина. [348]

Слух о скандальном романе дошел до Дарьи Васильевны Потемкиной. Мать светлейшего горько упрекала сына, но тот бросал ее письма в огонь, не читая.

Когда Потемкин стал проводить много времени в южных краях России, Варвара не скрывала своей обиды. Екатерина решила вмешаться: «Слушай, голубчик, Варенька очень неможет. Si c’est Votre depart qui en est cause, Vous aves tort. ^{46} Уморишь ее, а она очень мне мила становится. Ей хотят пустить кровь». ^[349]