Россия на историческом повороте: Мемуары

Такое негативное отношение к докладу Родзянко красноречиво свидетельствовало о том, что царь одобрял действия Протопопова и не имел ни малейшего намерения пойти на какие-либо изменения.

Когда 15 февраля открылось заседание Думы, в повестке дня стоял вопрос о ее роли в противостоянии между властью и страной, близившемуся к своей высшей точке. Милюков заявил, что, по его мнению, страна далеко опередила свое правительство. Но мысль и воля страны только случайно, только через узкие щели, которые оставляет мертвый бюрократический механизм, может превращаться в полезное действие. Все чаще из глубины России… мысль несется с надеждою к Государственной думе. В то же время его «несколько смущают» подобные призывы к действию, ибо, как он выразился, «наше слово есть уже наше дело». [85]

И это было абсолютно справедливо. Слова в качестве действий вполне годятся для поэтов, философов и писателей, но недостаточны для государственных деятелей и политиков. Их слова, даже самые зажигательные и мудрые, абсолютно бесполезны, если за ними не следует действие. Как правильно сказал Милюков, в то время весь народ возлагал свои надежды на Думу, но Россия ждала от нее не слов, а действий. Оправданы ли эти надежды или нет, но люди ждут, что Дума станет их глашатаем. И не только «мертвая бюрократическая машина» принесла народу страдания и помешала ему выразить свои творческие возможности. В конце концов в каждой стране существует та или иная форма бюрократической машины; без нее не может обойтись ни одно современное государство. Да и в самой России бюрократическая машина была далеко не так мертва, ибо у нее на службе было немало разумных и преданных делу людей. Однако их полностью лишили возможности действовать, они лишь выполняли приказы министров. А кто назначал этих министров? Кто смещал честных министров и назначал на их место прихлебателей Распутина?

Отвечая на замечание Милюкова относительно мертвой бюрократической машины, я сказал то, о чем думали, но не рисковали сказать открыто депутаты Думы. И заявил, что ответственность за происходящее лежит не на бюрократии и даже не на «темных силах», а на короне. Корень зла, сказал я, кроется в тех, кто сейчас сидит на троне.

Обращаясь к членам «Прогрессивного блока», я продолжал:

«Нам говорят: правительство виновато, правительственные люди, которые как «тени» приходят и уходят с этих мест. Но поставили ли вы себе вопрос, наконец, во всю ширь и всю глубину, кто же те, кто приводит сюда эти тени? И если вы вспомните историю власти за эти три года, вы вспомните, как много здесь говорилось о «темных силах»; и эти разговоры о темных силах создали союз юных наивных мечтателей с политическими авантюристами. [86] И вот эти «темные силы» исчезли! Исчез Распутин! Что же, мы вступили в новую эпоху русской жизни? Изменилась ли система? Нет, не изменилась, она целиком осталась прежней…

И вот, я и спрошу вас, гг. члены Государственной думы (а вместе с вами и ту общественность, которую вы представляете): что же, наконец, эти три года войны привели вас к тому основному убеждению, которое, и только оно одно, может вас соединить с нами, представителями демократии?! Поняли ли вы, что исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало, героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят? Как сочетать это ваше убеждение, если оно есть, с тем, что отсюда подчеркивается, что вы хотите бороться только «законными средствами»?! (В этом месте Милюков перебил меня, указав, что такое выражение является оскорблением Думы.) Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом?.. С нарушителями закона есть только один путь — физического их устранения.

Председатель Думы в этом месте спросил, что я имею в виду. Я ответил: «…я имею в виду то, что свершил Брут во времена Древнего Рима».

Председатель Думы позднее распорядился об исключении из стенографического отчета о заседании моего заявления, оправдывающего свержение тирана. Когда мои слова передали царице, она воскликнула: «Керенского следует повесить!»

На следующий день или, быть может, днем позже Председатель Думы получил от министра юстиции официальное заявление с требованием лишить меня парламентской неприкосновенности для привлечения к судебной ответственности за совершение тяжкого преступления против государства.

Получив эту ноту, Родзянко тотчас пригласил меня в свой кабинет и, зачитав ее, сказал: «Не волнуйтесь. Дума никогда не выдаст вас».

На следующем заседании Думы, 17 февраля, обсуждался вопрос о Рабочей группе Военно-промышленного комитета и об аресте и суде над ее членами. (Этот вопрос был включен в повестку дня в день заседания по решению значительного большинства депутатов.)

Первым на заседании выступил член партии прогрессистов и заместитель председателя Военно-промышленного комитета А. И. Коновалов. Он сделал подробное сообщение о налете полиции на штаб-квартиру «оборонческого» движения рабочих. Выступление Коновалова вызвало в Думе возмущение всех депутатов, за исключением, конечно, крайне правых. Особое негодование вызвали два обстоятельства: первое — это приказ, запрещавший публикацию в прессе письма арестованных рабочих, в котором они призвали всех рабочих продолжать работу и воздерживаться от проявлений массовых протестов; второе — это то, что рабочий Абросимов, единственный из группы, не подвергшийся аресту, своим поведением после арестов достаточно красноречиво показал, что был агентом охранки. Факты, приведенные в докладе Коновалова, дали каждому честному и порядочному члену Думы ключ к ответу на вопрос, кто стоял за спиной организаторов «диких» забастовок на фабриках и заводах и кто толкал администрацию фабрик и заводов, занятых военным производством, на проведение политики локаутов.

18 февраля началась серия забастовок в ответ на резкое повышение цен. Кузнечный цех Путиловского металлургического завода тотчас потребовал 50-процентного повышения зарплаты. Администрация решительно отвергла это требование, и рабочие, не покидая территории завода, остановили машины. Митинги состоялись и во всех других цехах завода. Тремя днями позже администрация, стремясь отделаться от «нежелательных элементов», распорядилась о закрытии кузнечного цеха под предлогом прекращения поставок угля и увольнении всех рабочих, занятых в производстве. Были закрыты и другие цехи, и волна забастовочных митингов прокатилась в тот вечер по всему заводу. На следующий день, 22 февраля, администрация Путиловского завода объявила локаут, в результате которого около 40 тысяч рабочих оказались буквально вышвырнутыми на улицу. Рабочие решили обратиться за поддержкой ко всем рабочим Петрограда и для координации действий создали стачечный комитет. В тот же самый день царь, который после смерти Распутина жил в Царском Селе, отбыл на фронт, пообещав Протопопову возвратиться через неделю.

А тем временем нарастала нехватка продовольствия. За несколько дней до этого, 19 февраля, возле продовольственных магазинов собрались толпы людей, требовавших хлеба. 21 февраля в ряде районов жены рабочих ворвались в булочные и бакалейные лавки и разграбили их. 23 февраля критическое положение с продовольствием обсуждалось на заседании Думы, при этом особое внимание было уделено ситуации в Петрограде. В своей речи я, в частности, сказал:

«Я сегодня взял на себя обязанность передать вам то, что мне вчера сказали те путиловские рабочие, которые у меня были. Они просили меня передать вам следующее: скажите вашим товарищам, членам Государственной думы, что мы сделали все, чтобы этого закрытия завода вчера не последовало; мы сделали все… и даже согласились вернуться на работу на старых условиях. Но в тот момент, когда таково было настроение руководящих рабочих масс завода, они прочитывают объявление о закрытии Путиловского завода и о том, что 36 000 петербургского населения, самого обездоленного и голодающего, выбрасывается на улицу. Они прочли это тогда, когда только что провели по всем мастерским ряд организованных собраний, где доказывали по тем или другим соображениям несвоевременность сегодня развивать это рабочее движение, и они просили меня вам передать. Я ответил им: «Я сомневаюсь, чтобы большинство Г осу дарственной думы поняло вас; кажется, общего языка между вами и ими нет никакого», но я обязанность свою исполняю (слева и в центре голоса: «Напрасно!»), я вам передаю. И если напрасно, то сделайте то, что требует от вас гражданский долг настоящего момента».