Веласкес

Оказалось, что Марию Терезию выдают замуж за Людовика XIV. Веласкес уже знал, что королева Анна, сестра Филиппа IV и регентша французского престола, благодаря настоянию Мазарини склонилась к такому брачному союзу.

Последние годы всем надоевшей войны армия французов наносила сокрушительные удары по войскам испанцев. Были захвачены крепости Мардик, Гравелин, Дюнкерк. Наконец испанская армия во главе с принцам Конде была окончательно разгромлена в Дюнской битве. Но и победители чувствовали себя не совсем уверенно. Единственное, что оставалось обеим державам, это побыстрее заключить мир. Мазарини, достойный преемник Ришелье, предложил Испании переговоры. Три долгих месяца на острове Файзамес велись торги, иначе переговоры нельзя было и назвать. Французский премьер-министр хотел получить от своего разбитого врага как можно больше. Дон Луис де Аро, представлявший Испанию, старался защитить страну от окончательного разграбления. Если бы на то была воля Мазарини, он бы просто включил Испанию в состав французского королевства и покончил дело. Но это он оставлял на будущее, а пока требовал от Филиппа IV передачи Франции провинции Руссильон, острова Сардинии, графств Артуа и Люксембург и ряда других фландрских городов. Наконец с пограничного острова до Мадрида долетела весть, что долгожданный мир подписан.

Пиренейский мир был для Испании не особенно радостным. Уступка северных провинций привела к тому, что Пиренеи стали южной границей Франции. Кроме всего, договор предусматривал брак между Людовиком XIV и Марией Терезией. Принцессе давали громадное приданое — 500 тысяч золотых эскудо в обмен на ее отказ от прав на испанский престол. Теперь оба королевских двора готовились к предстоящей свадьбе. Однако настроение, царившее в мадридском Альказаре, нельзя было назвать праздничным. Вот и маленькая инфанта говорит о замужестве сестры со скорбью.

Дверь в мастерскую распахнулась без стука. Король вошел стремительной походкой возбужденного человека.

— С каких это пор, — начал он сразу, не обращая внимания на поклон маэстро и реверанс инфанты, — мнение короля ничего не значит в государстве?

Секретарь Филиппа IV, бледный от растерянности, пытался ему что-то объяснить, но король не слушал.

— Запомните вы все, — бросил он через плечо заполнившей мастерскую свите, — его достоинства известны мне. Испания дожила до того, что сам папа римский должен был вмешаться, дабы навести порядок.

Веласкес ничего не понимал, хотя дон Веллела делал ему от двери какие-то таинственные знаки.

Его величество подошел к маэстро и взял из его рук кисть. Он отыскал среди красок красную и макнул в нее кисть. Еще мгновение — и на глазах удивленных придворных он быстро написал на картине «Менины», на камзоле маэстро пламенеющий крест ордена Сант-Яго.

После стольких унижений, которые пришлось перенести, Веласкес не почувствовал и радости. Не ощутил он ее и позже, когда на заседании Капитула получил, наконец, из рук дона Гаспара Хуана Альфонсо Перес де Гусман ель Буено графа Ниебла одеяние рыцаря ордена. Его «крестный отец» маркиз де Мальпик от имени короля пригласил маэстро после окончания церемонии пожаловать в Альказар на прием. Стоя во дворце среди придворных с крестом рыцарского ордена на груди, Веласкес мечтал лишь об одном: быстрее покинуть парадные апартаменты и попасть в мастерскую. Там, в тишине, среди картин, он мог спокойно проанализировать событие. В сущности, зачем нужен ему этот орден — общественное признание его аристократического происхождения? Как за долгие годы надоела вся эта мишура!

ПИРЕНЕИ

Маэстро был недоволен. Из его идеи пересмотреть все созданное за годы пребывания в Мадриде ничего хорошего не вышло. Веласкес приказал слугам перенести в мастерскую Башни Сокровищ несколько картин. Потом подолгу их рассматривал, словно видел впервые. Хуан Пареха заранее мог сказать, что из этого получится. Опять маэстро будет их переписывать. Правки, так называемые «пентименты», он делал в картинах постоянно. Но этого ему казалось мало. Нередко на старых полотнах ему вдруг переставали нравиться пейзаж или чья-либо поза. Тогда послушная кисть и краски делали свое дело, и полотно обретало иную жизнь. Знавший дона Диего как самого себя Хуан не ошибся. Маэстро не оставил в покое даже «Бахуса»! Потом он внезапно попросил натянуть для него новый холст.

Через несколько дней на стене мастерской разместилась новая картина «Меркурий и Аргус». Очевидно, добрый Бахус натолкнул художника на мысль написать что-то из античной мифологии. Но как разнились между собой эти два полотна! Персонажи новой картины тоже мало походили на мифических героев, но насколько богаче был ее колорит! Выполненная в сине-зеленоватых тонах, она привлекала контрастами своих цветовых пятен. При сравнении с первым второе полотно казалось более эскизным. Мазок кисти тут стал несколько шире и легче.

Дона Веллелу нисколько не удивило приглашение маэстро пойти с ним на мануфактуру Санта-Исабель. Он уже видел наброски к будущему полотну и всей душой поддерживал идею друга. Грешно было не воспользоваться таким сюжетом.

Сама идея прославить труд была достаточно рискованным делом. Еще неизвестно, как примут новый холст при дворе. Веласкес же, отбросив всякое благоразумие, с утра до ночи только и говорил дону Хуану и Фуэнсалиде что о сложном взаимодействии «двух миров», которые он хотел сопоставить в картине.

Отдавши всю жизнь искусству, он сокрушался, что прозревает лишь к старости и мог ведь так никогда и не увидеть творчества простых прях. Только теперь, по его словам, он понял, как многообразно лицо у вдохновения, как неисчерпаемо богат окружающий мир талантами.

Управляющий Гоетенс радушно встретил маэстро и дона Веллелу, пожаловавших на мануфактуру.

Для дона Диего у него была новость. По повелению короля Гоетенс и Веласкес должны будут в скором времени отправиться на остров Файзамес. Маэстро и Веллела удивленно переглянулись. Они, разумеется, знали о событиях, происходящих на острове у далекой французской границы. Но какое отношение имеет к этому Веласкес?

— Больше ничего не могу сообщить, сеньоры, — почти прошептал на их недоумевающие взгляды Гоетенс и постарался перевести разговор в другое русло: — Дон Диего, конечно, хочет попасть в мастерскую? Прошу.

Не теряя времени, они двинулись к «таинственным Паркам Веласкеса», как окрестил прях Веллела.

И вскоре очутились в сводчатой комнате мастерской. Пять женщин, как и в прошлое посещение маэстро, были заняты своею работой. Тихий неяркий свет, струившийся из окна слева, наполнял комнату голубоватым сиянием.

На невысокой скамейке сидела за прялкой пожилая женщина в темном платье с белым шарфом на голове. Ее длинные, проворные пальцы тянули и сучили с кудели прялки белоснежную нить. Движения женщины были точны и непринужденны. Чувствовалось, что пряха виртуозно владела своим мастерством. Четверо других женщин были гораздо моложе. Красивая черноволосая девушка с копною густых волос, косою уложенных на затылке, то и дело наклонялась к стоящей рядом корзинке. Пошарив там немного, она вытягивала разноцветные мотки. Дон Веллела видел, как Веласкес не удержался и подошел ближе.

— Скажи мне, девушка, в чем состоит твоя работа?

Она повернула к нему голову. Без тени смущения заговорила низким грудным голосом.

— Я подбираю нити для ковра, — девушка показала рукой в сторону комнаты-сцены, там на стене висел гобелен, очевидно, принесенный для реставрации.

Веласкес был поражен.

— С такого расстояния ты различаешь цвета?

Она снисходительно кивнула. Так, пожалуй, поступила бы и Арахна, усомнись кто-то в ее мастерстве.

— И сколько цветов можно подобрать так?

— Сколько нужно.

Уже выходя из мастерской, маэстро не удержался и оглянулся еще раз на свою пряху. Она, вытянув вперед руку с намотанными на пальцы нитями, сравнивала их цвета. Столько грации и естественной красоты было во всей ее фигуре, в повороте чуть откинутой назад головы.