Шутить и говорить я начала одновременно

Знаю, что после войны в семействе мужа уже не было домработниц. Произошло это по двум причинам. Первая — нежелание свёкра видеть в своём доме чужого человека. Не хотел он, чтобы кто-то ещё путался у него под ногами. Второе — нежелание сметливых кандидаток в домработницы перегружать себя работой. Приходила очередная деваха наниматься, видела блестевшую от чистоты квартиру и тут же отказывалась:

— О, пани такая чистюля! Нет уж, спасибочки.

В результате свекрови самой приходилось делать всю работу по дому, и, надо признать, делала она её просто гениально. Сумела так её организовать, что я лишь диву давалась. А все потому, объясняла она мне, что терпеть не может эту работу, вот и старается как можно скорее покончить с нею, а для этого первое дело — хорошенько все организовать и продумать. Как-то раз я видела собственными глазами, как она устраивала приём на двадцать четыре персоны, а в идеально прибранной кухне на столе стояла лишь одна кастрюля, одна тарелка и доска, на которой режут овощи. У неё я научилась, например, использовав дуршлаг, тут же мыть его и вешать на место, чтобы не путался под руками. Очень неплохой метод.

Свёкор и после войны занимал большую должность в железнодорожном ведомстве, был к тому же сначала профессором, потом проректором в варшавском Политехническом. В семье существовали традиции. Не только торжественные приёмы, но и обычные обеды происходили таким образом, что после того как съедали первое блюдо, все тарелки собирали, относили в кухню, мыли, вытирали и ставили в буфет в столовой. Лишь после этого в столовую въезжало второе. А затем повторялось все то же самое. При этом всякие родственники и знакомые срывались со своих мест и мчались в кухню помогать в мытьё посуды, что свекровь воспринимала как нормальное дело. Как-то раз муж сделал мне замечание, ибо я не торопилась мыть посуду.

— Дудки! — отрезала я. — Лучше сразу выкинь из головы такие мысли. Не собираюсь подлизываться и выглядеть идиоткой. Или я член семьи, и тогда мне запросто можно сказать: «А ну, помоги вымыть посуду». Или я гость, а гостям такое не положено делать. Поскольку никто ни разу не обратился ко мне с такими простыми словами, считаю себя гостьей и такой же принцессой, как и твои сестры.

Думаю, свёкру и свекрови было очень нелегко со мной. Закалённая в битвах с собственной роднёй, унаследовавшая воинственную натуру своих прапрабабушек, я не поддавалась никакой тирании и не позволяла собой командовать. В семью меня приняли, никуда не денешься, в конце концов я оказалась матерью двух сыновей, единственных продолжателей рода (у обеих сестёр Станислава, когда те вышли замуж, было по две дочери). Никаких оскорблений, никаких неприятных слов я никогда не слышала, видимо, конфликт в начале нашей супружеской жизни навсегда отбил у свёкра и свекрови охоту ссориться со мной. Что же касалось мытья посуды у них в доме, мне не раз доводилось принимать в этом участие, особенно тогда, когда хотелось поболтать со свекровью с глазу на глаз. И очень неплохо мы чесали языки за работой: она мыла посуду, я вытирала.

О семье мужа я ещё не раз буду упоминать, в конце концов, мы прожили с мужем не один год, пока же попытаюсь вернуться в хронологические рамки. Итак, я вышла замуж…

( Сразу же после моей свадьбы…)

Сразу же после моей свадьбы все родные разъехались. Мать, кажется, поехала к родственникам в Чешин. В квартире остались мы с мужем, отец и собака. Мне хотелось, чтобы муж с самого начала понял, какая я прекрасная хозяйка, ну и я очень старалась: готовила обеды, устраивала стирки. Этого мне показалось мало, я решила устроить генеральную уборку в доме и начала с мытья окон. Окна в родительской квартире были большие, во всю стену, я начала мыть окно с середины, и после длительных усилий стали видны результаты: среднее окно теперь весьма отличалось от боковых, отличалось, разумеется, в лучшую сторону. Только я протёрла стекло, как в дверь позвонил муж, и я кинулась ему открывать, оставив на подоконнике большой таз с мыльной водой.

Распахнув дверь, жутко гордая собой, я с порога крикнула:

— Пошли, что-то тебе покажу!

Не понимая, в чем дело, муж застыл в дверях. Тогда я за руку потащила его в комнату и, указав на окно, с гордостью спросила:

— Замечаешь разницу?

И в этот момент сквозняком смело с подоконника таз с водой, так как я оставила все двери распахнутыми настежь, и оконная рама подтолкнула таз. Он грохнулся на пол, грязная вода залила комнату.

Муж не стал ко мне придираться, не стал ругать. Он благородно признал, что средняя часть окна и в самом деле позитивно отличается от остальных, а потом сам подтёр пол. Любил меня, наверное…

И ещё о моих хозяйственных достижениях. Осенью мне предстояло приступить к занятиям в Архитектурной Академии, следовало заранее обзавестись некоторым инвентарём, денег же у нас было очень мало. Правда, чертёжную доску мне подарил брат отца, дядя Юрек. Извлекли её из погреба, где она пролежала долгие годы, я много сил потратила на то, чтобы её отскоблить и очистить, после чего наш актуальный кот тут же на неё нагадил, что было воспринято домашними как добрый знак. Ладно, доска была, а все остальное требовалось купить в магазине, например, чертёжные принадлежности. В ту субботу, которая навечно осталась в народной памяти, я растратила практически все наличные деньги, осталось у меня всего сто пятьдесят злотых, и я просто не решалась признаться мужу в этом. А наутро разразилась денежная реформа, гром средь ясного неба для всех, только не для меня. У нас-то на руках не осталось практически старых денег! С радостным смехом, вся сияя от счастья, объявила я мужу, что у нас с ним нет никаких проблем, мы ничего не потеряли на обмене, наоборот, вот я какая хозяйственная, потратила деньги на нужные вещи. Слегка ошарашенный муж очень скоро уверовал в мой финансовый гений и тоже стал радоваться, похвалив меня за предусмотрительность. Помню, что за оставшиеся сто пятьдесят злотых я получила четыре злотых и пятьдесят грошей новыми деньгами.

Учиться на архитектора мне понравилось. Поначалу шли очень интересные для меня предметы: история архитектуры, рисование, технический рисунок, деревянное строительство. Да что там, даже математика вначале показалась мне захватывающе интересной. На вступительной лекции профессор Гриневецкий произнёс запомнившиеся мне на всю жизнь слова:

— Уважаемые коллеги, да будет вам известно, что архитекторов принято считать ненормальными. Есть в этом доля правды. Нормальный человек обычно способен думать об одной вещи, ну, о двух, даже о трех одновременно, архитектору же одновременно приходится держать в голове как минимум тридцать…

И он перечислил нам эти тридцать вещей. Сорок три года прошло с той поры, нельзя от меня требовать, чтобы все тридцать я помнила. Тут и стороны света, и особенности грунта, и виды построек, и нормативы, и особенности стройматериалов, и ещё пропасть других важных моментов, не учитывать которые архитектор просто не имеет права. В том числе и конструкции, которые с самого начала стали для меня камнем преткновения.

Точнее, не столько сами конструкции, сколько сопротивление материалов и прочие физические явления. Физику я никогда не любила, отношения с ней складывались туго, а профессор Пониж оказался очень серьёзным преподавателем. Не только уважительно относился к своему предмету, но и к студентам, обращаясь к ним как к существам разумным, а не дубинам стоеросовым, так что на его лекциях я ровно ничего не понимала. Сопромату так и не удалось никогда проникнуть в глубину моего сознания.

А тут ещё математика вдруг преподнесла мне сюрприз. На привычно стройном и относительно понятном математическом стволе вдруг пышным цветом расцвели интегралы, которые мой разум просто отказывался воспринимать. Интегралы на всю жизнь так и остались для меня тайной за семью печатями.

И тем не менее я с удовольствием добросовестно училась до самого января, в свободное от занятий время подрубая пелёнки и распашонки будущего младенца. Медицинский присмотр надо мной осуществляла чудесная врачиха и изумительная женщина, доктор Войно, которая ещё с довоенных времён была семейным врачом в мужниной семье. Это она принимала все роды моей свекрови и с радостью согласилась принять и мои. Мне уже было забронировано место в частной клинике недалеко от площади Спасителя. Родов я боялась ужасно. Кошмарные воспоминания матери о том, как она намучилась, рожая меня, а также многочисленные прочитанные мною книги убедили меня в том, что предстоит нечто ужасное и этого никак нельзя избежать.