Здравствуйте, Эмиль Золя!
Здравствуйте, Эмиль Золя! читать книгу онлайн
О жизни и творчестве Эмиля Золя написаны сотни книг и статей. У читателя, берущего в руки книгу Армана Лану «Здравствуйте, Эмиль Золя!», естественно, может возникнуть вопрос: «А что нового расскажет она мне об этом всемирно известном писателе?»
Арман Лану несколько лет работал над этим произведением. Его книга об Эмиле Золя — это яркое и своеобразное художественное повествование о большом и трудном пути автора знаменитого письма «Я обвиняю!..» и вместе с тем серьезное и оригинальное исследование творчества создателя «Ругон-Маккаров», «Трех городов» и «Четырех Евангелий». Со страниц книги во весь рост встает мужественная и самобытная фигура Золя, великого писателя и гражданина. Автор показывает его жизнь и творчество на широком фоне социальных и политических событий, происходивших во Франции во второй половине XIX века.
Иногда Лану отдает дань фантазии, вымыслу. После того как герой изучен во всех опосредственных связях, его легко представить беседующим с друзьями, работающим за письменным столом, совершающим моцион. Но Лану не увлекается «приемами романа» и после живой сценки, созданной воображением художника, следует документ и факты, факты… Все эти элементы (вымысел, документ, факт) идут друг за другом, органически переплетаясь. Они-то и создают неповторимое своеобразие книги Лану.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Что это за розовая жидкость в большой бутылке?
И не дослушав ответа, начинает торопливо записывать в блокнот историю, которую рассказывает Людовик Галеви.
«Приключения Ламбера Тибу у Анны Делион. Ом лежит в ее объятиях, когда приезжает принц Наполеон.
(Это интересно, очень интересно!..)
(О, замечательно, Галеви! Только не так быстро, милый!)
(Ламбер Тибу, да?)
(Ну да, это говорит кучер),
(Это невозможно выдумать, Галеви!)
(Удивительно! Изматывает себя!),
(Как Нана!).
Анна — Нана.
Другие лани — Вальтесс де ля Бинь, Дельфина де Лизи и Бланш д’Антиньи, а затем Кора Перл, обогатят образ Нана другими чертами. В первоначальных набросках к роману можно прочитать: «Я сказал, что у меня будут в основном две соперницы — Нана (толстая — Бланш д’Антиньи) и другая (худая — Кора Перл). Они будут красть любовников друг у друга и радоваться, когда им удастся заполучить принца». Бланш д’Антиньи была знаменитой певичкой из театра «Фоли-Драматик». Эта львица, пользовавшаяся покровительством начальника секретного отдела русской полиции, жила некоторое время в Санкт-Петербурге и, вернувшись оттуда, стала выступать с шумным успехом в «Шильперик». Ей создал имя банкир Бишофсгейм, которого она называла «мой старенький Бибиш».
«У нее было много любовников, — говорит чичероне, — но она отказала Наполеону III, заявив: „Мне не нравится его голова“. Недоброжелатели называют ее „Сливочное масло из Изиньи“. Да. Кажется, она худеет. Мы пойдем ужинать к ней…»
Вальтесс де ля Бинь «предоставила» Золя свой особняк. Эта прехорошенькая дамочка, проживающая в доме 98 на бульваре Мальзерб, беззаботно носила прозвище «Супруга артистов». Подруга Жерве и Гийме, она сама согласилась показать свой особняк. Золя обратил внимание на пышную кровать, которая в XIX веке находилась на переднем плане — и на сцене, и в жизни. Золя больше повезло, чем Дюма-сыну. Дюма попросил у дамы разрешения зайти в ее спальню. Она ответила ему холодно: «Дорогой мэтр, это не для вас!»
Галеви рассказал также историю, которая в романе легла в основу сцены между Нана и принцем Уэльским.
— А вам, Доде, когда вы были у Морни, пришлось, наверное, повидать всякое!
Гонкур дает Золя шпильку для волос, принадлежавшую Паиве. Он также просвещает Золя и тотчас же после этого мчится к Доде, чтобы рассказать об этом «презанятную историю», как говорит Вильмессан.
Окоченев от холода, Золя следует за потаскушками по улицам, чтобы посмотреть, как они «работают», и готов провалиться сквозь землю, когда одна из них говорит ему:
— Хочешь поддержать коммерцию? Гони луидор!
Когда он возвращается домой, глаза его возбужденно поблескивают за стеклами пенсне. Габриэлла выражает ему свое недовольство. Она, конечно, ревнует, но еще в большей степени охвачена беспокойством.
— Ты мог бы выбирать сюжеты, из-за которых не надо слоняться по ночам и подглядывать за девками!
— Коко, но ведь Нана девка!
— Ну и что ж, можно было обойтись без этой Нана!
«Нана, Анна Купо, родившаяся в 1852 году, сочетание наследственных черт родителей. Преобладают моральные качества отца».
— Золя, ваше исследование об экспериментальном романе — это софистика.
— Ну, ну, продолжайте, Сеар!
— Когда Клод Бернар выдвигает теорию эксперимента, он прекрасно знает, в каких условиях будет происходить эксперимент и под воздействием каких именно законов. Так ли обстоит дело у романиста? Конечно, так, если говорить о физиологической части его произведения…
— Я слежу за вашей мыслью.
— Но где критерий тех изменений, которые неизбежно вызываются да психологии индивидуума гипертрофией или атрофией какого-нибудь органа? И если Клод Бернар подходит к научному факту, то романист приходит попросту к гипотезе, к гипотезе, Золя!
— Ну и что же?
— Это дает повод для дискуссий.
— Дискуссия, Сеар, очень хорошая вещь.
— Позвольте, научная точность, которую вы так любите, не может…
— Ах, дорогой, Флобер говорит об этом более резко: «Золя может обнаружить в своем экспериментировании лишь то, что он сам туда внес».
— В таком случае?
— Дайте мне адрес какого-нибудь заведения.
— Что?
— Мне нужно заведение.
— Есть… есть особняк Люси Леви… Туда приходят с пяти до шести часов.
— О, интересно!
— Спрашивают дежурное блюдо…
— И что? Ложатся в постель?
— Нет. Для этого нужно быть другом Люси.
— А могу я изобразить, как Нана, после любовных утех, напивается допьяна с любовником в постели?
— Послушайте, дорогой Золя, экспериментирование…
— Экспериментирование требует, чтобы вы повели меня на ужин к Люси Леви!
Сеар бросает взгляд на Золя и умолкает. Он в недоумении. С каждым годом их дружбы это чувство будет возрастать у Сеара. Итак, выходит, что Золя насмехается над идеями, которые сам защищает! Да, так оно и было. Он хорошо знал все возражения, которые вызывали некоторые уязвимые места его теории. Но он решил обновить жанр романа, сделать его более действенным, и эти идеи были необходимы ему.
Они отправились ужинать к Люси, на улицу Моннье.
— Твоя физиономия мне, кажется, знакома, — говорит одна дама, обращаясь к Золя. — Мы уже спали с тобой?
— Нет, вы ошибаетесь, сударыня.
И галантно добавляет:
— Поверьте, я сожалею об этом.
В четыре часа утра Сеар застал своего друга в умывальной комнате. Куртизанка возлежала на диване, одна ее нога покоилась на колене Золя, который сидел на полу, прислонясь к низенькому креслу, и делал записи в своем блокноте.
«Румяна берут на пальцы, покрывают лицо и затем равномерно втирают в кожу с помощью заячьей лапки. Большое искусство накладывать румяна. Молодые девушки или молодые женщины румянят мочки ушей… Нелегкое дело — подводить тушью глаза. Она закрывает глаз, проводит кисточкой по верхним и нижним ресницам…»
Теоретические дискуссии не помешали Анри Сеару снабдить Золя точной информацией:
«Поскольку нам пришлось столкнуться с этими вопросами, сообщаю вам некоторые сведения. Эти сведения, возможно, помогут вам изобразить апофеоз Сатен. В реальной жизни такие, как Сатен, утомленные своей профессией и найдя себе в конце концов любовника, который их финансирует, открывают дома свиданий. Таких домов много на улицах Сент-Оноре, Шато-д’О и в проезде Жасси, возле Страсбургского вокзала. Женщины, которых они приглашают, обычно не зарегистрированы в полиции. Это в большинстве своем бывшие работницы, которые утром уходят из дома с небольшой кожаной сумкой в руке, словно направляясь в свою мастерскую… Хозяйки подобных домов, разбогатев, что происходит довольно быстро, продают их по более высокой цене, ибо у них своя сложившаяся клиентура, не считая случайных посетителей, которых зазывают через окно. Чтобы предупредить по возможности вторжение полиции, хозяйки таких домов, главным образом на улице Шато-д’О, запрещают своим женщинам надевать пеньюары… В случае неожиданного вторжения блюстителей нравственности у них вполне благопристойный вид и их можно выдать за портних. Эти сведения сообщила мне некая Камилла де Берльмон. Бельгийское имя, которое она носила, дало повод ночным путешественникам по бульварам прозвать ее Голландским Волчком. Она по-матерински рассказывала мне о принятых ею предосторожностях и о том, как она жестоко эксплуатировала свой персонал (даже привожу подлинные ее слова): „Что ты думаешь… каждая из них приносит мне ежедневно от 50 до 60 франков. Я отдаю им 10 франков. И они довольны, это для них удачные деньки“. Камилла, как и Сатен, прошла путь от панели до отдельных кабинетов, и теперь эта стареющая дама с сильно набеленным лицом отдыхала, занималась спокойной коммерцией, удовлетворенная тем, что хоть как-то могла мстить за былые невзгоды своей молодости. Ее клиентура состояла в основном из студентов Политехнической школы, а сама она питала нежные чувства к офицеру из полка африканских стрелков, который, живя вдалеке, до сих пор не порывал с ней. Она хранила верность, принося себя в жертву лишь в дни, когда был наплыв клиентов; она заботилась о репутации своего дома, который рассчитывала перепродать одной из подруг, взяв с нее столько, сколько стоит контора нотариуса».