Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

Вследствие назначения ген. Алексеева Верховным Главнокомандующим, на место начальника Штаба был назначен геа Деникин. Мне по своей должности пришлось поехать в Ставку представиться Начальнику Штаба и доложить о последней деятельности Комитета, — подобно тому, как я докладывал ген. Алексееву. Ген. Деникин, выслушав мой доклад и задав некоторые вопросы, сказал мне, что жалеет, зачем его взяли с фронта, так как новая должность не совсем ему по душе. На меня он произвел очень симпатичное впечатление, но мне не пришлось более иметь с ним дела, так как это был мой последний визит в ставку (в мае 1917 года).

ГЛАВА ВТОРАЯ ЛЕНИН И БОЛЬШЕВИКИ В 1917 ГОДУ

Не моя цель анализировать события с момента образования Временного Правительства до его падения. Но каждый здравомыслящий гражданин, не будучи пророком, мог предсказать, что двоевластие не могло долго продолжаться. Временное Правительство (как его называли, буржуазное) было составлено из людей, хотя и честных, но не имевших понятия о том, что такое власть. Они не понимали, как надо действовать на массы восставших рабочих и солдат, чтобы направить жизнь в более или менее нормальное русло.

Оставляя в стороне хитроумные рассуждения, которые приводят некоторые (Троцкий и др.) революционеры, можно определенно сказать, что у Временного Правительства не было никакой физической силы, которая могла бы поддержать все его распоряжения. В Петрограде весь гарнизон был на стороне Исполнительного Комитета, а созданная милиция не имела никакого значения. Дисциплина в армии на фронте разлагалась не по дням, а по часам, так как крайние левые партии не теряли ни одной минуты, чтобы вести пропаганду среди солдат фронта об окончании войны и о скорейшем наделении крестьян поме-щичьею землею. Уже через два месяца наиболее видные министры, Милюков и Гучков, видя полное бессилие Правительства, покинули свои посты. Ставший во главе правительства А. Ф. Керенский был также обречен на полную неудачу, так как по своему характеру был способен более говорить, чем действовать.

А между тем настроение умов, как в городе, так и в деревне, было вовсе не в пользу крайней большевистской программы. Мне пришлось за это время бывать в деревне и говорить с крестьянами; их лозунги оставались те же самые: поскорее Учредительное Собрание, наделение землей на приемлемых условиях и уравнение в правах с другими гражданами. Я вспоминаю также разговоры с ними, когда уже воцарилась большевистская власть и с них стали брать натурой хлеб, они жаловались мне на притеснения новой власти и говорили: «разве мы царя сместили? Нас не спрашивали, это господа его убрали». Про население городов и говорить нечего; здесь все стояли за демократическую республику. Но не было большого государственного человека, который с’умел бы спасти страну от захвата власти кучкою людей, которые в угоду своим утопическим воззрениям, не останавливаются ни перед какими преградами.

Пропаганда большевистских лозунгов стала организованной и усиленной с момента приезда в Петроград Ленина и его приверженцев, которые в начале апреля прибыли из Швейцарии, проехав через Германию в запломбированном вагоне.

В. И. Ленин, как умный революционер и демагог, знал, чего он хочет и как поставленной им цели достигнуть. Восставшему пролетариату, крестьянам и солдатам надо было дать такие лозунги, которые для них были бы самыми дорогими: долой войну, отбирай землю у помещиков и грабь награбленное. Что могли выставить против таких обещаний другие партии, не имеющие в своем распоряжении никакой физической силы, — в то время, как большевики обладали ею всецело.

Я много раз задавал себе вопрос: Ленин и его ближайшие сотрудники, верили ли они в то время искренно, что выполнение их политической программы действительно принесет всему трудящемуся народу то счастье свободы, то материальное и моральное удовлетворение, о которых они так яростно кричали во всех уголках нашей обширной, но во всех отношениях отсталой страны? Ведь каждому здравомыслящему человеку было ясно, что программа большевиков не только не даст счастливой жизни, но приведет к результатам, как раз обратным. На самом простом примере можно доказать всю безрассудность демагогических приемов большевиков: если рабочие на каком-либо заводе бастуют и требуют прибавки содержания, то их требование может быть удовлетворяемо до тех пор, пока предприятие может сводить концы с концами. Никакое предприятие не может работать в убыток, так как возникает вопрос: кто будет покрывать этот убыток? Если рабочие заявляют, что некоторые директора заводов и инженеры получают слишком много, то пусть они подсчитают, какая придется им прибавка на душу, если будет снижено содержание указанным заправилам до той цифры, которую установили большевики? Результат получится смехотворный. То же самое получится и с землей, если помещичью землю разделить между всеми крестьянами. Обидно, что подобные возражения приводили и в 1917 году, но опиум большевистской пропаганды настолько отравлял рабочих, что они ни о чем другом не захотели и слышать. В. И. Ленин, как наиболее умный из них, уже через 3-4 года увидал, что .с своими догмами он далеко не уедет и после восстания рабочих и матросов в Петрограде и Кронштадте, в начале 1921 года, отступил с коммунистических позиций, сознавши свои политические ошибки и провозгласивши НЭП (новую экономическую политику). С тех пор коммунистическая утопия мало по малу исчезает, и в то время, когда я пишу эти строки, от коммунизма остались одни ножки да рожки.

Центр пропаганды большевиков помещался в особняке балерины Кшесинской на Петербургской стороне. Из беседки, выходящей на Дворянскую улицу и Кронверский проспект, и днем, и вечером произносились речи Лениным и его соратниками, которые призывали свергать Временное Правительство и прекратить войну. Хотя в Исп. Ком. Совета Рабочих и Солдатских Депутатов влияние большевиков в то время было ничтожным, тем не менее этот «правительственный орган» не делал ни малейшей попытки остановить эту пропаганду, которая разлагала армию в то время, когда страна находилась в состоянии войны. Про Временное Правительство не приходится здесь и говорить: оно было бессильно ликвидировать это гнездо большевистской пропаганды.

Деятельность моего Химического Комитета протекала по инерции довольно сносно, хотя, конечно, революционная атмосфера порождала разные эксцессы, на преодоление которых приходилось без нужды тратить и время, и энергию. Некоторые из лиц, привлеченные к деятельности в Химическом Комитете, желавшие выслужиться перед новым начальством, и недовольные решениями Химического Комитета, стали, вопреки установившемуся порядку, обращаться прямо к помощнику военного министра, Маниковскому, с просьбой отменить то или иное постановление Комитета и утвердить их программу. Конечно, каждый служащий имел право приносить жалобу и критиковать деятельность Комитета, но такие жалобы должны были быть направлены в Главное Артиллерийское Управление, которому был подчинен Комитет, причем последний должен был быть осведомлен о сути такой жалобы. Без соблюдения подобных условий в учреждении создается беспорядок, нарушающий всю правильную работу.

Один из подобных случаев, припоминаю, был возбужден лаборантом Петроградского Университета Мацюлевичем, который, принимая активное участие в деятельности Глобинского завода, долженствующего изготовлять фосген, был очень недоволен постановлением Химического Комитета о ликвидации этого предприятия, — хотя было ясно, что завод не будет давать какую-нибудь продукцию. Кроме того, необходимо иметь в виду, что этот завод находился около Кременчуга, — в таком месте, которое делало наблюдение за ним очень затруднительным. Маниковский, не разобрав дело, как следует, приказал отменить постановление Комитета и выработать такие условия, которые позволили бы приступить к производству фосгена. Однако, несмотря на такое приказание помощника военного министра, до прихода большевиков завод не дал ни одного пуда фосгена, а после их воцарения все заводы, изготовлявшие удушающие газы, были немедленно же остановлены.