Первая мировая война в 211 эпизодах

Штумпф умен, подвержен шовинистическим настроениям, любознателен и суеверен. Он музыкален, много читает. На фотографии изображен темноволосый, серьезный молодой человек с овальным лицом, близко посаженными глазами и небольшим волевым ртом. В этот день Штумпф находится в устье Эльбы, на борту дредноута Флота Его Величества “Гельголанд”. На нем матрос служит уже два года [11]. На нем он находится и в начале войны.

Рихард вспоминает, какое царило подавленное настроение, когда их корабли вошли в порт. До того они долгое время находились в море, тревожные вести до них не доходили, и люди вокруг роптали, что кто-то раздувает “много шума из ничего”. Однако никому из них не разрешалось сойти на берег; вместо этого они грузили боеприпасы и избавлялись от “балласта”. Около половины шестого раздалась команда: “Все наверх!” — и все построились. Затем один из офицеров, держа бумагу в руках, сообщил, что армия и флот этой ночью должны быть мобилизованы: “Вы знаете, что это значит — война”. Оркестр корабля заиграл патриотическую мелодию, все с энтузиазмом запели. “Наши радость и возбуждение были безграничны, мы не могли успокоиться всю ночь”.

Во всех этих криках “ура” уже наметилась серьезная асимметрия. Выпущенная на свободу колоссальная энергия, казалось, все сокрушает на своем пути. Штумпф, кстати, не без удовлетворения отмечает, что многие радикальные писатели, известные своей резкой критикой кайзеровского общества, теперь издавали ультрапатриотические произведения. Между тем вопрос о том, почему надо сражаться, утонул в потоке эмоций. Многие, подобно Штумпфу, считали, что “действительно” знают, что происходит, думали, что понимают “истинную причину”, но и “действительно”, и “истинная причина” уже вышли из употребления в связи с самим фактом начала войны. Похоже, сама война и есть цель. Мало кто вспоминал теперь о Сараево.

Пропаганда, направленная против недругов, коих становилось все больше, как считает сам Штумпф, в некоторых случаях вульгарна. Вроде той почтовой открытки, которую он увидел в магазине, изображающей немецкого солдата, который держит на коленях представителя вражеской армии, собираясь надрать ему задницу, и при этом немец говорит другим врагам, ожидающим своей очереди: “Не напирайте! Каждый получит порку, соблюдайте порядок”. Или что-то вроде популярного тогда стишка, который выкрикивали уличные мальчишки и который был нацарапан мелом на вагонах с отправляющимися на фронт солдатами: “Jeder Schuss ein Russ, Jeder Stoss ein Franzos, Jeder Tritt ein Вritt" [12]

Иное глубоко волновало его. Как то стихотворение известного писателя Отто Эрнста, опубликованное в националистической газете “Der Tag” и напоминавшее о том, что Германия находится в состоянии войны с семью странами. Штумпфа настолько затронуло это стихотворение, что он переписал его себе в дневник. Вот две строфы из него:

И заключительные строки:

Горячечная риторика и взвинченный тон пропаганды вовсе не были признаками того, что многое поставлено на карту, скорее наоборот. Конечно же назрели конфликты, но ни один из них не был столь неразрешимым, что потребовалось бы объявление войны, ни один не был столь острым, что война была бы неизбежна. Неизбежной эта война стала только в тот момент, когда она была признана неизбежной. Когда повод неясен, а цели туманны, нужна та энергия, которая наполнит собой смачные, аппетитные слова.

Рихард Штумпф вдыхал в себя эти слова, опьяняясь ими. А под его ногами покачивался на воде серый “Гельголанд”, неимоверно грузный, в ожидании своего часа. Пока еще враг невидим. И люди на борту ждут не дождутся решающего часа.

♦

В тот же день, 20 августа, Владимир Литтауэр прибывает в Гумбиннен, где после тяжелых боев было остановлено немецкое наступление:

Среда, 23 августа 1914 года

Владимир Литтауэр занимает Ангербург

Это был короткий бой, — так, всего лишь стычка. Два эскадрона конных гусар ворвались в маленький городишко Ангербург в Восточной Пруссии, и немецкие кавалеристы, оборонявшие его, после непродолжительной перестрелки ретировались на противоположный конец города. Теперь здесь спокойно. Но многие из гусар взволнованы и даже взбешены. Похоже, что некоторые городские жители тоже сражалась в бою, а это уже противоречит всеобщему представлению о том, что же такое война: не что иное, как дело профессионалов и больше никого. А взбесились гусары прежде всего потому, что кто-то выстрелил одному из них прямо в лицо из дробовика, с близкого расстояния. Гусар остался жив, но ранение его выглядит ужасно. Некоторые из его товарищей рассвирепели, и прежде чем офицерам удалось их утихомирить и восстановить порядок, они успели убить нескольких немцев из гражданского населения.

В прошлый раз, когда они перешли немецкую границу, речь шла только о разведке боем. Но теперь все гораздо серьезнее. Полк Литтауэра является частью 1-й армии Ренненкампфа, которая широким фронтом, медленно движется с востока на Восточную Пруссию. Граница осталась почти в пятидесяти километрах за спиной у Литтауэра и его товарищей, а впереди — примерно девяносто километров до Кёнигсберга. Одновременно в Восточную Пруссию с юго-востока входит 2-я армия Самсонова. Мощные клещи. По крайней мере, так это выглядит на карте.

Задача дивизии Литтауэра — обеспечить безопасность левого фланга Ренненкампфа и поддерживать связь с Самсоновым. Но все же было ощущение какого-то вакуума. В настоящий момент никто точно не знал, где находятся одна или другая армии [15]. Догадки и надежды заполнили вакуум в отсутствие фактов. Впрочем, особенно не беспокоились, ибо все выглядело очень многообещающе.

Вот падет Кёнигсберг, а что потом? Берлин?

Город почти опустел. В нем остались одни старики. Все остальные бежали. У магазинчика небольшой кучкой стоят гусары. При появлении командира полка они мгновенно рассеиваются в стороны. Дверь в магазинчик взломана, внутри царит беспорядок. Командир полка слышит голоса, доносящиеся из погреба. Он в раздражении подходит к лестнице, осыпает бранью тех, кто внизу, и требует, чтобы они немедленно поднялись. Первым же, кто вылез из погреба, оказался командир бригады. Литтауэр пишет: