Николай I

Великий князь не знал, что государыня Мария Фёдоровна начала строить другие планы. Её доверенный секретарь, Григорий Иванович Вилламов, записал в своём дневнике 16 марта 1807 года: «Она видит, что престол всё-таки со временем (ип jour) перейдёт к Великому князю Николаю, и по этой причине его воспитание особенно близко её сердцу» [24]. К тому времени «ввиду особенных обстоятельств, сопровождавших рождение дочери императрицы Елизаветы Алексеевны, великой княжны Елизаветы Александровны» [25], стало понятно, что у Александра уже не будет сына-наследника. Это означало, согласно системе престолонаследия, установленной Павлом в 1797 году, что претендентами на трон становились братья монарха. Следующего по старшинству великого князя, Константина, законная супруга покинула ещё в 1801 году, и у него тоже не было и не ожидалось наследников. Таким образом, хотя и с запозданием, Мария Фёдоровна всерьёз занялась общим образованием великого князя Николая.

К 1809 году все товарищи детских игр (за исключением брата Михаила) были с ним разлучены: их влияние было признано вредным, отвлекающим от учёбы, заставляющим слишком много думать о развлечениях — в том числе о военных игрушках. Владимир Адлерберг, например, был определён в Пажеский корпус. В канун наполеоновского нашествия на Россию он будет выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Литовский полк и в его рядах проделает эпический военный поход от Немана до Москвы и обратно, а потом и до Парижа.

Но Мария Фёдоровна и в ту грозовую пору требовала от Ламздорфа, чтобы «их императорские высочества сколь можно более занимались науками, носили партикулярную одежду и вовсе не участвовали в военном управлении». Впрочем, были у неё планы отказаться и от услуг Ламздорфа. Именно к 1809 году относится намерение направить младших Павловичей учиться в знаменитый Лейпцигский университет. Для его осуществления Мария Фёдоровна затворилась с сыновьями в Гатчине и сделала главным предметом их обучения столь необходимый для будущих студентов латинский язык. В результате этот язык стал предметом особой нелюбви Николая — на всю оставшуюся жизнь. «Государь терпеть не может латыни с тех ещё пор, как его мучили над нею в молодости», — говорил министр Двора князь Пётр Михайлович Волконский более сорока лет спустя. Сам Николай, решая как-то судьбу латинских книг библиотеки Эрмитажа, велел убрать их от себя подальше: «Терпеть не могу вокруг себя этой тоски». Он также исключил ненавистный язык из программы обучения собственных детей, вспоминая, как занимался спряжением латинских глаголов «под угрозой применения розог и под громкой бранью кавалеров» [26].

Особенно обидным, возможно, было то, что мучения с мёртвыми языками оказались напрасны. Идее с Лейпцигским университетом воспротивился лично Александр I. Его тоже захватила мысль о всестороннем образовании младших братьев, и ради них он дал ход одному из самых блистательных педагогических проектов — Лицею.

Уже само место, выбранное для Лицея — Царское Село и тот самый флигель Екатерининского дворца, где родился и жил Николай Павлович, — указывает на намерение императора создать уникальное учебное заведение для высочайших учеников и их отборного окружения. Ещё 11 декабря 1808 года Михаил Михайлович Сперанский представил Александру «Первоначальное начертание особенного Лицея», в котором бы обучались 10—15 молодых людей в возрасте от десяти до двенадцати лет (как раз десять было Михаилу и двенадцать Николаю!) [27]. Учреждался Лицей «для образования юношества, особенно предназначенного к высшим частям государственной службы» [28], поэтому в нём решили обойтись без военных наук. Кроме того, это было первое в России закрытое учебное заведение, в котором совершенно исключались телесные наказания! [29]

Увы, от представления проекта до утверждения императором «Постановления о Царскосельском лицее» прошло слишком много времени: министерская и придворная переписка, всевозможные уточнения и изменения заняли более полутора лет, а потом ещё год — приготовления, подбор преподавателей и учеников. Ко дню, когда коридоры пустовавшего дворцового флигеля наполнились голосами юных отроков, Николаю уже исполнилось пятнадцать. Он просто вырос. Моп comrade manque — «мой несостоявшийся товарищ» — будет иногда обращаться император Николай к барону Модесту Андреевичу Корфу, лицеисту легендарного первого выпуска, однокашнику Горчакова, Дельвига, Пущина, Пушкина… Тоже «несостоявшихся товарищей».

Трудно найти однозначный ответ на вопрос, почему младшие Павловичи так и не сменили фраки на сине-красные кафтаны лицеистов. Модест Корф писал, что, по мнению самих Николая и Михаила Павловичей, этому помешало то обстоятельство, что в конце 1811 года уже явно ощущалась неизбежность решающей войны с Наполеоном. Корфу же это представлялось только предлогом, а на самом деле император Александр так и не смирился с мыслью, что его братьев будут воспитывать «в общественном заведении» [30]. Иван Иванович Пущин считал, что идее воспротивилась Мария Фёдоровна, «находя слишком демократическим и неприличным сближение сыновей своих, особ царственных, с нами, плебеями» [31].

Как бы то ни было, но с 1809 года генерал Ламз-дорф лично занялся организацией индивидуального обучения великих князей, заменив подобие гимназического образования подобием университетского.

И программа, и подбор именитых преподавателей не могли не радовать родительское сердце Марии Фёдоровны. Она лично проводила немало времени над тем, чтобы расчерчивать и исправлять таблицы расписаний. Казалось, сам Лейпцигский университет был «перенесён» в Россию: его выпускник, недавний цензор немецких книг и директор немецкого театра в Петербурге Фридрих Аделунг (в обиходе — Фёдор Павлович) взял на себя основную гуманитарную нагрузку. Он вёл уроки логики, морали, латинского и греческого языков. С «теорией народного богатства», то есть политэкономией, знакомил великих князей академик Андрей Карлович Шторх, осознававший, что учит великого князя, «который, вероятно, когда-нибудь будет править нами» [32]. Различные отрасли права и физику преподавали профессора — Василий Григорьевич Кукольник, Михаил Андреевич Балугъянский, Иван Николаевич Вольгемут, математику — академик Логин Юрьевич Крафт.

И профессора, и академик были признанными специалистами в своих научных областях, однако наставническая деятельность не была их сильной стороной. Достоинства учёного — неторопливость, въедливость, методичность, строгость формулировок — становились недостатками педагога. «Я помню, как нас мучили <…> два человека, очень добрые, может статься, и очень учёные, но оба несноснейшие педанты: покойный Балугьянский и Кукольник, — вспоминал Николай много лет спустя. — Один толковал нам на смеси всех языков, из которых не знал хорошенько ни одного, о римских, немецких и Бог знает каких ещё законах [33]; другой — что-то о мнимом "естественном" праве. В прибавку к ним являлся ещё Шторх, со своими усыпительными лекциями о политической экономии, которые читал нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя этой монотонии. И что же выходило? На уроках этих господ мы или дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда собственные их карикатурные портреты, а потом к экзаменам выучивали кое-что в долбяшку, без плода и пользы для будущего» [34].