Пережитое

- Командующий любит давать указания исполнителям непосредственно, - смотря куда-то в сторону, ответил Перемытов.

Приняв это за чистую монету, я поспешил к командующему.

Выслушав мое желание получить личные указания, Белов очень рассердился. Среднего роста, довольно полный, с несколько угрюмым лицом, он встал из-за стола, подошел ко мне вплотную и, нервно пощипывая бородку, произнес:

- Я более чем удивлен вашей беспомощностью. Вы ведь не раз принимали участие в разработке плана маневров в Киевском военном округе, учились в двух академиях, носите бархатный воротник... Какие еще дополнительные указания требуются вам? Я же сказал, что наши маневры должны быть небывалыми по размаху и стать важным событием не только для округа, но и для всей армии. Вложите в них все, чему вас учили. Для вас это двойной экзамен: вы должны доказать, что я не ошибся, доверив вам очень ответственный пост, и что в вашем лице штаб округа приобрел именно то, в чем нуждается...

Пулей вылетев от командующего, я встретил в приемной спешившего к нему начальника штаба. Хорошо зная нрав Белова, он по моему виду без труда угадал, что произошло. Пряча улыбку, Перемытов спросил:

- Ну как, получили личные указания командующего?

- Получил, - ответил я, еле сдерживая свое раздражение.

- Теперь неясных вопросов нет?

- Все понятно, никаких разъяснений не требуется...

Белорусские маневры 1937 года действительно были самыми крупными в предвоенный период, и проводились они с учетом новейшей теории. На стороне "красных", наступавших от Бобруйска к Днепру против оборонявшихся западнее Рогачева и Жлобина "синих", участвовала целая армия. Руководство действиями "красных" осуществляло (пожалуй, впервые в истории Красной Армии) армейское управление, а не штаб руководства непосредственно, как это бывало раньше. Наступление "красных" поддерживалось сильной артиллерией и авиацией. Стрелковым корпусам были приданы отдельные танковые бригады. По достижении "красными" рубежа Жлобин - Рогачев с целью развития прорыва в "бой" вводилась подвижная группа в составе кавалерийского и танкового корпусов под командованием комкора И. Р. Апанасенко. Для совместных с подвижной группой действий планировалась выброска на противоположный берег Днепра двух воздушно-десантных бригад.

Во время проигрыша маневров на местности я впервые по-настоящему понял, почему командующий и начальник штаба округа не стали связывать меня своими указаниями в первые дни моей работы. Главное состояло не только и даже, пожалуй, не столько в том, чтобы проверить, на что я способен, сколько в намерении заставить меня вложить в идею маневров все то новое, что дала нам академия. Как только эта цель была достигнута, поведение моих начальников резко изменилось. Объезжая намеченный для маневров район, И. П. Белов тут же, на местности, внимательно выслушивал каждого из представителей штаба руководства и давал самые детальные указания.

- Выкладывайте все ваши предложения, пока еще можно внести исправления, требовал он от нас. - Не говорите потом, что у вас было другое мнение, но его не приняли во внимание.

В ином свете предстал передо мной и Алексей Макарович Перемытов. Умный и опытный штабной руководитель, он вместе с таким же талантливым командующим артиллерией округа полковником Николаем Дмитриевичем Яковлевым очень искусно дополнял и развивал мысли Белова.

В ходе подготовки к маневрам я лучше узнал и ближайших своих помощников. Почти все они окончили Академию имени Фрунзе и обладали широким оперативным кругозором, хорошо знали свое дело. Особенно мне понравились В. Б. Борисов, В. С. Корнеев, И. О. Семенов. Наблюдая за их работой, я очень скоро отметил для себя, что они ни в чем не уступают командирам штаба Киевского военною округа.

Постепенно стала крепнуть уверенность, что служба моя здесь складывается, пожалуй, даже лучше, чем она могла бы сложиться в Киевском военном округе. У подчиненных не было оснований вспоминать о том, что их начальник совсем еще недавно сам был таким же, как они. А в штабе Киевского военного округа без этого навряд ли могло обойтись. Там у меня со многими командирами сложились очень близкие отношения, и кто знает, как бы они встретили меня после академии.

- Вы быстро вошли в новую роль, - подбадривал весьма благожелательно настроенный ко мне комиссар штаба К. Н. Березкин. - Об одном помните: всякий начальник становится в десятки раз сильнее, если он тесно связан с партийной организацией.

Этому доброму совету я всячески старался следовать на протяжении всей дальнейшей службы...

Но вернусь к маневрам 1937 года. Чтобы обеспечить их посредническим аппаратом, Генеральный штаб командировал к нам много высшего и старшего командного состава из других военных округов, а также из военных академий, и в первую очередь, конечно, из Академии Генерального штаба.

На маневры прибыли представители ЦК ВКП(б) и Народный комиссар обороны. Были здесь посланцы и Главного политического управления Красной Армии, и правительства Белоруссии. Съехались многочисленные военные миссии из сопредельных государств.

По общему мнению, эти маневры наглядно продемонстрировали жизненность впервые разработанной у нас теории глубокой операции и заставили командиров всех степеней серьезно задуматься над тем, как надо и как не надо действовать на войне.

Однако не обошлось и без изъянов. Некоторые командиры, желая в лучшем свете показать Наркому обороны свои части и соединения, допускали, как принято сейчас говорить, послабления и условности. У таких командиров люди окапывались и маскировались без особого усердия (главным образом тогда, когда оказывались а поле зрения руководства маневров или старших посредников), заграждения применялись в редких случаях, причем их не строили, а только обозначали, разведкой и оборудованием бродов на реках или наводкой через них переправ войска не утруждались. Были случаи, когда некоторые части переправлялись через водные преграды по мостам, невзирая на выставленных там часовых и указатели с надписью: "Мост взорван".

Боязнь оказаться в хвосте толкала в отдельных случаях на такие более чем предосудительные поступки даже очень почтенных военачальников. И не привыкший щадить самолюбие подчиненных командующий войсками И. П. Белов совершенно незаслуженно обидел, пожалуй, лучшего тогда в Белорусском военном округе командира стрелковою корпуса комдива Л. Г. Петровского.

Войска Петровского с ходу преодолели реку Друть севернее Рогачева и устремились к Днепру. Однако Белов поставил их действия под сомнение.

- Ваша правофланговая дивизия переправилась через Друть и выдвинулась к Днепру таким же способом, как у Ноздрева шашка прошла в дамки, - заявил он Леониду Григорьевичу, явившемуся к нему с докладом. - Ведь мосты-то через Друть "взорваны". Отведите дивизию обратно за Друть.

- Я провел ее не по мосту, а вброд севернее Рогачева, - возразил Петровский.

- Никакого там брода нет, - отрезал Белов.

- Брод там существует, и дивизия переправлялась через реку на моих глазах, я отвечаю за свои слова, - не сдавался Леонид Григорьевич.

- Нет там брода, - не повышая голоса, повторил Белов.

Покрасневший от негодования Петровский вытянулся, приложил руку к головному убору и неожиданно для всех присутствующих выпалил:

- Так точно, никакого брода через Друть нет, я вам солгал, дивизия переходила по мосту...

Четко повернувшись кругом, командир корпуса ушел, унося в сердце обиду на командующего. Белов мог ожидать всего, но только не этого. В сопровождении группы командиров из штаба руководства он тотчас же поехал по маршруту, которым двигалась дивизия, и, убедившись, что ее части действительно переправлялись вброд, с не вполне искренним удивлением проворчал:

- А ведь брод и на самом деле есть. Недаром Петровского так прорвало.

Затем, пытаясь свести дело к тому, что-де проверка проводилась лишь с воспитательной целью, добавил, нравоучительно обращаясь ко всем присутствовавшим при этом командирам: