Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда.

Но мы сделали нечто худшее, чем это. Неисполнение обещания-только отрицательное преступление. Союзники ударились в другую крайность: их помощь приняла характер прямой, преднамеренной обструкции. Японцы няньчились с Семеновым и Калмыковым, а американцы, поддерживая и организуя врагов, поставили Омское правительство перед невозможностью под

держивать свой авторитет и существование. Самое большее, на что можно было бы рассчитывать, состояло в том, что как японцы, так и американцы во?время заметят всю опасность своей политики для того, чтобы предотвратить крушение. Японцы так действительно и поступили; что касается американцев, то они дали злу разростись, увеличиваться, пока оказались не в состоянии справиться с ним. Колчака погубили не столько действия его врагов, сколько глупость и небрежность его союзных друзей.

Джон Уорд.

ИЗ ГОНКОНГА В СИБИРЬ.

25?й батальон Миддльсекского полка имел на своей памяти уже столько путешествий и замечательных приключений, что было вполне в порядке вещей, когда однажды утром, в ноябре 1917 г., я получил приказ приготовиться и подготовить людей для следования в неизвестном направлении. Во время совещаний обнаружилось, что батальон подлежит отправке в очень холодный климат, а затем выяснилось, что мы едем во Владивосток.

Но когда все приготовления к этому были закончены, в январе 1918 г., военное министерство посылает распоряжение, отменяющее все ранее сделанные приказы. Так дело продолжалось до июня 1918 г., когда вдруг пришел приказ грузиться для немедленного отправления. Наконец, в одну из суббот, в июле, после ненужного шума и спешки, мы погрузились на борт «Ping Suie» и двинулись в путь.

Тщательные приготовления были сделаны для нашего приема в виду того, что мы были первым контингентом союзных войск, которые ожидались во Владивостоке. Рано утром 3 августа, в сопровождении двух японских истребителей, мы подошли к Владивостоку, где союзные военные суда были ярко разукрашены по этому поводу.

К 10 часам утра на набережной собрались для нашей встречи: батальон чешских войск, с оркестром и почетным караулом от корабля «Суффольк», под начальством командора Пэна; М.Ходгсрн, британский консул; председатель Земской Управы, и, наконец, русские и союзные офицеры.

Наши бараки помещались в предместьи города, в так называемом Гнилом Углу; они были ужасно грязны, с санитарными

приспособлениями самого примитивного свойства, хотя, мне кажется, местные британские власти потратили немало и времени и денег, пытаясь придать им более жилой вид. Офицерские помещения были не лучше, и я со своим штабом должен был спать на грязном и вонючем полу.

5 августа я участвовал на совещании союзных командиров_ Тут обсуждалось не мало вопросов высокой политики, но особенно интересен был один пункт. Главнокомандующий чешскими войсками генерал Дидерихс сделал доклад о ?военном положении на Манчжурском и Уссурийском фронтах. Условия на Манчжурском фронте были не блестящи, но положение Уссурийского фронта можно было признать критическим; туда требовалась немедленная помощь, без которой командующий фронтом должен был отступать, не имея возможности удержать за собой позиций. Уссурийские силы состояли всего из 3.000 плохо вооруженных чехов и казаков. В день моей высадки произошло сражение, закончившееся поспешным отступлением на 12 верст за Краевск. Союзные войска численностью до 2.000 человек не могли выдерживать дальнейшего напора соединенных сил большевиков. Если произойдет дальнейшее отступление Уссурийского отряда, то оно неизбежным образом будет сопровождаться крупными потерями, как в людях, так и военном материале. Ближайшая позиция может быть расположена позади местечка Спасское, имея на левом фланге в виде прикрытия озеро Ханку, а на правом-болотистую лесистую местность. Если эта позиция не будет удержана, то подвергнется опасности железнодорожный узел в Никольске, с угрозой перерыва сообщений между войсками, оперирующими по Забайкальской железной дороге и у Иркутска, и Владивостоком. В виду этих обстоятельств, совещание решило добиться разрешения военного министерства отправить мой батальон на Уссурийский фронт, чтобы насколько возможно облегчить создавшееся положение. Я естественно указал, что мой батальон принадлежит к гарнизонным войскам и не приспособлен для несения службы на передовых линиях, что солдаты уже утомлены службой на других фронтах, и наконец упомянул, что из моего распоряжения изъято около 250 человек перволинейных войск, неуместно откомандированных от меня распоряжением верхов

ного командования в Сингапуре для несения гарнизонной служба в Индии. Я продолжал отстаивать эту точку зрения, пока мне не было приказано из Лондона принять на себя эту задачу. Тем не менее, я уведомил Совет, что в виду отчаянного положения, котором оказался Уссурийский фронт, я готов оказать всякое содействие в пределах моих сил.

Около 2 ч. пополудни ко мне зашел командор Пэн и показал мне полученную им каблограмму из Лондона от военного министерства. Последняя разрешала отправку половины моего батальона на фронт. Что касается меня, то оставалось дать необходимые для этого распоряжения. В эту же самую ночь, 5 августа, я двинулся через Владивосток для посадки своего отряда в поезд. Мой отряд состоял из 500 хорошо вооруженных пехотинцев, с пулеметной командой из сорока трех человек.

Мы прибыли в Никольск рано утром, но на платформе толпились уже жители и два почетных караула-чешский и казацкий, с оркестром, который вместо национального гимна сыграл «Rule Britannia». Для солдат был устроен завтрак местными войсками, а мы воспользовались гостеприимством британского вице-консула Лидвардса и его энергичной жены. Затем мы двинулись через город для того, чтобы показать жителям, что долго ожидавшаяся помощь Союзников, наконец, действительно прибыла.

Оказывается, несколько месяцев тому назад тут побывал какой-то очень сангвинический-французский офицер, надававший кучу обещаний о помощи Союзников, что, кажется, совпадает с первыми приказами о выступлении, полученными в Гонконге к концу 1917 г. Союзники гораздо раньше решили сделать попытку для восстановления русского фронта против германцев, но, подобно всем усилиям Союзников, их действия в этом направлении были парализованы несогласием и неразумным национальным соперничеством.

Только под влиянием угрозы Фалькенгайна бросить полумиллионную армию, разгромившую Румынию, на западный фронт, они решились на нашу запоздалую экспедицию в Сибирь.

Так же радушно нас встречали и на других станциях, пока мы не прибыли, наконец, в Свиягино, последний большой город перед Краевском, который уже находился в сфере дей~

ствия неприятельской артиллерии. Здесь также прошла полная программа встречи, с чешским оркестром, церемониальным маршем и речами английских и русских командиров. Речь моя соответствовала полученным мною инструкциям и состояла в следующем: «Мы, британцы, вступаем на территорию Святой Руси не как завоеватели, а как друзья. Союзники смотрят на власть большевиков просто как на часть общей германской угрозы, одинаково враждебной британской и русской демократии. Мы пришли для того, чтобы помочь, воскресить и восстановить все устойчивые элементы русской жизни, и если последние примкнут к нам в нашем крестовом походе, мы обещаем, что не прекратим наших усилий, пока наш общий враг не будет окончательно раз* громлен» 1).

На следующее утро, 7 августа, я с моим переводчиком посетил Краевск и долго совещался с командующим фронтом капитаном Померанцевым. Я лично, осмотрел боевую линию на правом фланге, при чем было решено, что я направлю туда 243 человека с 4 пулеметами для занятия позиции на угрожаемом пункте нашего правого фланга. Так как я был старше чином, капитан Померанцев передал мне командование над фронтом, обещав при этом свою помощь 2).

*) Во всех этих строках проявляется характерный для У орда взгляд на причины, ход и следствия русской революции. В русской революции он усматривает только немецкие интриги, а в гражданской войне, вспыхнувшей в России, видит не борьбу социальных сил и экономических интересов, а продолжение войны с германской коалицией тех слоев русского общества, которые остались верными Союзникам. Незнакомство автора с исторической подпочвой социального переворота в России и непонимание им психологии русского народа неоднократно сказываются на стра-. ницах его записок. (Прим. перев.).