Марк Бернес в воспоминаниях современников

С легкой руки Сергея Юткевича и Леонида Лукова ^{6} особую роль в моей судьбе сыграло кино. Тридцать лет не расстаюсь с экраном. Среди созданных образов немало героев с неустроенной, сложной жизнью. С детства, с той самой мальчишеской непримиримости ко всему обывательскому стали меня волновать характеры людей. Часто я играл военных. И это тоже в какой-то мере дань увлечению романтическими профессиями, владевшими мной в ранние годы.

В кино я сыграл ролей пятьдесят-шестьдесят. В фильме «Истребители» мне довелось сыграть молодого летчика — лейтенанта Кожухарова, ослепшего при спасении двух ребятишек. Я думаю о своем герое, о взрослых и детях. В минуту опасности каждый из нас готов прийти на помощь малышу. А вот всегда ли мы умеем быть внимательными к ребенку, всегда ли понимаем, какой напряженной внутренней жизнью живет человек, начинающий свой путь…

Что сказать еще? Может, и вправду я спою когда-нибудь песню о своем детстве, о первой мечте, ставшей самой большой в жизни.

Однажды в глухом закоулке двора я увидел трех подростков. Один из них, прижав к колену потрепанную книжку, что-то говорил, насупив брови. Двое других сосредоточенно слушали. Часто повторялись слова: «Капитан Немо… „Наутилус…“» Ребята, видно, только что прочитали роман Жюля Верна «80 тысяч километров под водой».

— Эх, поплавать бы на «Наутилусе»! — мечтательно сказал паренек, державший книгу.

Миг — мальчишки цепко ухватились за прутья пожарной лестницы. Бесстрашно они начали карабкаться вверх. И я догадался: лестница стала для них мачтой неведомого корабля, стена дома — неприступной скалой, а двор с песочницами, лавочками и деревьями — огромным морем.

…Вспомнились мне юные годы, когда я вот так же зачитывался книгами, мечтал о путешествиях, смелых поисках и как на большой праздник шел в кино, где раскрывалась передо мной романтика неведомых приключений.

Старые фильмы двадцатых годов, пересмотренные уже десятки раз, дороги мне и сейчас, хотя я отлично вижу их слабости. Я вспоминаю то ощущение силы, взлета, которое охватывало наши мальчишеские души, когда мы, затаив дыхание, следили за судьбами полюбившихся героев, переживали все их удачи и тревоги.

Мальчишеские годы ушли, но я не только не перестал любить приключенческую литературу и приключенческие фильмы, но и сам теперь участвую в кинокартинах этого жанра. Например, в кинофильме «Ночной патруль» я играю Огонька, известного в прошлом взломщика сейфов. В годы Отечественной войны Огонек попал в плен, затем работал у американцев на урановых рудниках. Но все это время мечтал возвратиться на Родину. Поступив моряком на английское судно, Огонек возвращается домой. Как происходил поворот в его сознании, об этом и рассказывается в кинокартине.

Я получаю от зрителей много писем. Мне пишут школьники, молодые рабочие, есть письма и от людей, судьба которых в какой-то степени сходна с судьбой Огонька… И вот сейчас, сопоставляя восторги подростков, прочитавших хорошую книгу, и впечатления людей, посмотревших фильм, я еще раз восхищаюсь щедростью искусства, которое помогает людям мужать, преодолевать трудности, находить правильные пути в жизни. Сила эта, к сожалению, недостаточно используется теми, кто работает в области приключенческого жанра в кино.

У нас еще очень мало выходит хороших приключенческих фильмов. И причина здесь, на мой взгляд, вот в чем: многие режиссеры стремятся подменить изображение больших человеческих страстей головокружительными ситуациями и неожиданностями. Многим кинокартинам просто недостает масштабности, смелости в постановке тем…

Не гнаться за дешевой занимательностью, а создавать цельные, глубокие характеры — вот… то, что приведет нас к успеху.

ЕЛЕНА ШАТРОВА

«Смерть не страшна…»

Каждый раз, играя спектакль «Так и будет» по пьесе К. Симонова, я с нетерпением жду встречи с Марком Бернесом.

Роль тети Саши эпизодическая, я занята в первой картине и потом лишь в четвертой, но уже перед началом третьей я прихожу на сцену и сажусь в стороне, чтобы никому не мешать, за кулисами.

Режиссер Л. Варпаховский ввел в спектакль песни военных лет. Сейчас в квартире Воронцовых включат радио. И Шульженко запоет: «Давай закурим…» Я очень люблю пение Клавдии Ивановны. Лиризм и… лихость манеры ее исполнения. Голос певицы смолк.

Пауза.

И вот я слышу — словно откуда-то издалека знакомый напев: «Темная ночь, только пули свистят по степи…» Марк Бернес! И я буквально замираю. Я боюсь пропустить хотя бы одно слово.

Горечь страшных военных лет, утраты войны и небывалый подъем духа, рождавший героев, — все в этой песне, вроде бы интимной, в этом совсем негероическом исполнении.

«Темную ночь» Бернес спел в военные годы.

Я познакомилась с ним на десять с лишним лет ранее. В 1930 году в Московском драматическом театре (бывш. Корша) появился новый актер ^{8}. Впрочем, на актера этот юноша совсем не походил. Его можно было принять за рабочего сцены, электрика, столяра-подмастерья.

Веснушчатый, среднего роста и не то что хлипкий, а какой-то бестелесный, ловкий и очень подвижный; по лестницам он взлетал вихрем, вниз частенько скатывался по перилам, висел на колосниках — словом, озоровал. Но в озорстве его не было ничего вредного, и потому старших оно не раздражало.

Веселый нрав не мешал молодому актеру быть дисциплинированным. За любую роль, пусть в два слова, он хватался с жадностью. Режиссерские указания ловил на лету. И смотрел влюбленно не только на мастеров-актеров, но и на рабочих сцены и на саму сценическую площадку.

Восторг, любопытство, желание понять, усвоить, закрепиться — все было в этом влюбленном светящемся взгляде.

Да, именно светящемся. Из глаз Марка Бернеса шел голубой ласковый свет. Только что искры из них не сыпались.

В пьесе Б. Кисина «Жизнь меняется» я играла простую женщину, которая становится «большим» человеком (стандартная драматургическая ситуация, схематически отражающая истинные явления тех лет).

Забыла пьесу, забыла свою роль, помню глаза Бернеса, он играл инженера Приходько.

В момент наивысших моих переживаний этот Приходько вертелся около меня. Глядел сочувственно, хотя и не желал этого показать, и его скрытое сочувствие, его светящийся взгляд поддерживали меня.

Общее впечатление от Бернеса коршевского периода — Бернес-комсомолец. (В советских пьесах роль комсомольца обязательно поручалась Бернесу, и всех комсомольцев он у нас переиграл.)

В юнгштурмовке или в косоворотке, в лаптях или в сапогах, рассеянный или собранный, робкий или напористый, но всегда со светящимся взглядом, влюбленный в жизнь, готовый ради жизни пойти на смерть.

Хорошо помню, Марка Бернеса любил Николай Мариусович Радин. Пожилой Радин смотрел на кипящую вокруг него жизнь с не меньшим любопытством и влюбленностью, чем юный Бернес. В Марке Радин увидел не только способного актера, но и представителя нового поколения. Того поколения, что принесло в театр свое жизнепонимание, свою страсть, свою ненависть.

«Если ему никто и ничто не помешает — далеко пойдет», — сказал однажды о Бернесе Николай Мариусович.

Приходится вздохнуть: не помню, пел ли Бернес в какой-либо из своих комсомольских ролей на сцене театра бывш. Корша. Но я отлично помню, как он пел за кулисами в перерывах между репетициями:

Марк напевал в таком мажорном ритме, с таким задором, что невозможно было не подхватить вслед за ним.

И мы подхватывали. Я — непременно, а иногда даже и старики-коршевцы, и Николай Мариусович, что весьма воодушевляло Марка, обожавшего Радина тайно (когда им открыто восхищались, Радин не терпел). За частое исполнение «Марша ударников» (иногда не совсем кстати) Бернеса прозвали: «Ударный труд».