Аквариум-2

Командный состав получал также бесплатно полный комплект обмундирования и снаряжения по летнему и зимнему плану. При экономной носке его не только хватало на установленные сроки, но и некоторым удавалось выделить кое-что для жен. Боевых подруг командиров нередко можно было узнать по юбкам из темно-синего сукна, выдававшегося на брюки их мужьям, пальто из перекрашенного шинельного драпа или сапожкам из армейского кроя.

Плохо обстояло дело с обеспечением жильем. В нашей дивизии даже семья начальника штаба ютилась в одной комнате общей квартиры. Молодежь жила в общежитиях, и даже семейные не имели подолгу перспектив получить жилье. Счастливчики снимали обывательские квартиры. Им завидовали. Жилищная проблема была весьма острой во всей стране, и военные это хорошо понимали и терпеливо со всем народом ожидали лучших времен.

Перед войной командный состав, в особенности в звеньях взвод-рота-батальон, много и самоотверженно трудился над повышением боевой готовности армии. Младший командный состав (командиры отделений, помощники командиров взводов, старшины) имел весьма низкий культурный уровень, слабую общеобразовательную и недостаточную тактическую подготовку. Это основное звено воспитателей и учителей солдат явно не справлялось со своими обязанностями. И их переносили на плечи командиров взводов и даже рот, которые из своеобразных наставников и инспекторов, призванных контролировать работу подчиненных им младших командиров, превращались в непосредственных исполнителей, решавших с солдатами весь комплекс задач по боевой и политической подготовке.

Вследствие этого командиры среднего звена были весьма перегружены повседневной работой. Они приходили в казармы к подъему и уходили после отбоя, буквально падая от усталости. Работали не считаясь со временем, не жалея себя. Но то обстоятельство, что они подменяли подчиненных, сковывали их инициативу, не развивали командные навыки, приводило к воспитанию у младших командиров неверия в свои силы, устранению их от активного процесса воспитания и обучения бойцов и объективно лишало командиров взводов и рот надежных квалифицированных помощников в мирное время. Это особенно отрицательно дало о себе знать в период войны.

Располагаясь в приграничной полосе, наши подразделения и части периодически выходили на тактические занятия непосредственно к границе с тем, чтобы освоить местность, с которой в случае войны пришлось бы наносить первый, сокрушительный удар по врагу. Иного развития событий никто не ожидал.

Командный состав штаба часто выезжал на рекогносцировки приграничной полосы. При этом с холмов и пригорков в бинокли мы наблюдали аккуратные латвийские хутора и деревушки, лоскутные поля, иногда солдат в незнакомой форме. Там начинался враждебный капиталистический мир, от которого нас отделяла лишь узкая полоска границы, надежно охраняемая нашими пограничниками. «Советская граница на замке» — это было популярное выражение, и мы были глубоко убеждены в его реальности. Правда, в наши приграничные села иногда проходили каким-то путем подвыпившие латвийские унтеры и солдаты, действовали и контрабандисты из числа местных жителей.

Осенью 1937 года 43-ю дивизию передислоцировали в Ленинград. Это событие было встречено нашей дивизионной общественностью, особенно молодежью, с большой радостью. Понятно, Ленинград не Идрица и даже не Великие Луки.

Но многим пришлось менять личные планы, в том числе и мне. В Великих Луках я уже подыскал частную квартиру и собирался перевезти из Москвы жену. Она ждала ребенка и оставалась там, чтобы закончить последний курс техникума. Обитала моя супруга в коммунальной квартире, где занимала восьмиметровую комнатушку, полученную в ее бытность работницей Первого шарикоподшипникового завода. Однако «воссоединение семьи» не состоялось. Что делать: приказ есть приказ!

В Ленинграде штаб дивизии и две части заняли казармы бывшего Московского полка царской армии на Выборгской стороне. Много изобретательности потребовалось от дивизионных интендантов, чтобы разместить в помещениях, приспособленных для расквартирования полка, почти целую дивизию. Пришлось оборудовать казармы двухэтажными койками, сократить промежутки между ними, заселять полуподвальные помещения. Через неделю все вошло в норму, и части приступили к боевой подготовке на новых квартирах.

Дивизии нужно было осваивать новое направление — против Финляндии. В один из первых же рекогносцировочных полевых выездов командиров штаба дивизии по направлению к финской границе произошло ЧП. Конная группа штабистов, выезжавшая со двора казарм, была рассеяна… взбесившимися лошадьми. Никогда до этого не слышавшие грохота и звонков трамваев, сигналов автомобилей, они сбивались в кучу, становились на дыбы, ржали, пятились в витрины магазинов, сбрасывали из седел седоков, не являвшихся, понятно, мастерами конного спорта и не ожидавших такой бурной реакции животных. Движение остановилось, собралась толпа зевак, некоторые из них пытались ловить испуганных коней. Несколько человек из наших командиров и гражданских лиц получили травмы. Осколками стекла от разбитых витрин была ранена часть лошадей. Выезд пришлось отменить. Долгое время мы потратили на выводку коней по оживленным улицам в поводу и с шорами до тех пор, пока они не привыкли к шуму и движению большого города.

Началась напряженная работа по боевой подготовке подразделений и частей дивизии. В дополнение к моим обязанностям по контролю за химподготовкой в войсках, приему имущества на новом месте прибавилась преподавательская деятельность. В Пушкино открылись окружные курсы младших лейтенантов химической службы и специальные предметы — тактику химподразделений, химическую разведку и другие пришлось вести нам с майором Степановым. Служба занимала 12–14 часов в сутки, и поэтому с культурными сокровищами и достопримечательностями Северной Пальмиры можно было знакомиться лишь в воскресенья и то не всегда.

Опасения наших умудренных опытом многократных служебных перебросок старших товарищей оказались не напрасными. Квартир для большинства командиров в Ленинграде не оказалось. Их нужно было терпеливо ожидать, проживая тем временем на обывательских, за которые хозяева драли втридорога. Переезд жены к моему месту службы автоматически отпал. Я временно «квартировал» в кабинете командира дивизии, используя его диван в качестве койки и совмещая таким образом отдых с ночными дежурствами у телефона.

К 8 часам утра я должен был освобождать «квартиру» и вернуться в нее мог не ранее 23 часов, узнав предварительно у дежурного по штабу об убытии комдива. Во время довольно частых совещаний, которые в то время были в большой моде, полковник предупреждал не занимать кабинет, и мне приходилось «гулять» по улицам спящего города.

В апреле 1938 года мне дали двенадцатиметровую комнату в коммунальной квартире в доме по Комсомольскому переулку у Финляндского вокзала. Для меня, прожившего до двадцативосьмилетнего возраста в общежитиях, это скромное жилье показалось дворцом. До нельзя счастливый, я поспешил обрадовать жену. Она срочно собралась ко мне, сдав в Москве свою комнатку, которую немедленно заселили.

Скоро моя судьба внезапно резко изменилась. Бюрократическая машина, медленно прокручивавшаяся после моей беседы в разведуправлении прошлым летом, сработала лишь весной тридцать восьмого. Я уже забыл

о встречах с комбригами Стигга и Туммельтау. Оказалось, их за это время осудили как врагов народа и расстреляли. Люди погибли, а дела шли своим медленным чередом. Нарком обороны подписал приказ об откомандировании К.Л.Ефремова и меня в распоряжение разведуправления РККА. Надлежало срочно сдать дела и выехать в Москву к новому месту службы.

Все мои планы снова менялись.

Любопытно, что несколькими днями позже из Наркомата обороны обо мне поступил другой» приказ, которым я зачислялся в адъюнктуру Военно-химической академии. Это немало смутило моих начальников. Они не знали, куда меня направлять, но после некоторого колебания мудро решили: Разведывательное управление сильнее и авторитетнее военно-химического. Я получил приказ следовать в РУ. Там действительно мгновенно уладили недоразумение. С разведкой никто тягаться не рискнул.