Катастрофа на Волге

Кстати сказать, вопрос о стратегическом значении обороны "котла" был подвергнут после войны исследованию и объективный анализ показал, что уже к 15 января окруженные войска полностью исчерпали свои боевые возможности и выполнили свою последнюю оперативную задачу по сковыванию советских сил. Если бы Манштейн разрешил тогда окруженным войскам почетную капитуляцию, сохранена была бы жизнь еще, по меньшей мере, 150 тысячам немецких солдат. Проследим очень кратко, как развивались события на южном крыле советско-германского фронта в конце 1942- начале 1943 годов. Группа армий "А", действовавшая на Кавказе, после нашего контрнаступления на Волге в конце декабря 1942 года получила приказ Гитлера на отход. 31 декабря начался этот отход. Особенно поспешно отступала 1-я танковая армия. Уже к 10 января она достигла рубежа Дивное, Пятигорск, а к 22 января была на рубеже Белая Глина, Сальск. Ей оставалось пройти 160-180 километров, чтобы отойти за Ростов. В первых числах февраля большая часть ее войск была уже за Ростовом и в районе Таганрога.

Манштейном надумана угроза войскам группы армий "А" в случае капитуляции окруженных на Волге. Общеизвестно, что основная масса окруженных погибла после 15 января. Если бы 15-18 января окруженные капитулировали, то наши войска, действовавшие в районе Сталинграда, затратили бы не менее пяти дней на приведение себя в порядок, упорядочение дел с пленными, подтягивание тылов из-за Волги. Это значит, что начать активные действия против кавказской группировки гитлеровцев они могли не ранее чем 23- 25 января. В это время войска группы армий "А" были на расстоянии однодневного перехода от Ростова. Наши же войска Донского фронта отделяло от этого города расстояние не менее чем 400 километров, поэтому они ни при каких условиях не могли принять участие в разгроме южной группировки войск противника. Следует иметь в виду, что против группы армий "А" действовали войска наших Южного и Закавказского фронтов. В итоге их ударов к 24 января были освобождены обширные районы Кавказа, враг был отброшен на рубеж Северный Донец. Красный Маныч, Белая Глина, Армавир, Лабинская. В дальнейшем же группа армий "А" была расчленена - меньшая ее часть прорвалась к Ростову, а остальные силы были зажаты на Таманском полуострове.

Таким образом, у Советского командования в это время вообще не было необходимости использовать войска, принимавшие участие в разгроме окруженных, на южном направлении немецких частей. И, как показало дальнейшее развитие событий, их использовали не на южном, а на центральном участке советско-германского фронта.

Видер, однако, не ограничивался рассмотрением стратегической целесообразности сопротивления окруженных до их полного уничтожения. Он закономерно ставит следующий вопрос: "Может ли вообще оправдать так называемая стратегическая необходимость массовую гибель солдат?" И обоснованно отвечает: "Нет, не может!"

Он пишет: "...фельдмаршал, занимавший тогда столь высокий пост, считает возможным ограничить свой анализ Сталинградской катастрофы одним лишь стратегическим аспектом и не ставит в заключение вопрос о политической и моральной ответственности руководства". А, по мнению Видера, сознательно доведя дело до катастрофы, немецкие руководители "не только потерпели военное поражение, но и гнусно надругались надо всем, что свято для человека, над его жизнью, честью и достоинством". Он восклицает: "В последние дни битвы я не мог избавиться от впечатления, что вместе с тысячами трупов в немецких могилах под Сталинградом погребена человечность".

Правда, позицию Видера относительно моральной стороны ответственности за гибель солдат в Сталинградском "котле" нельзя признать последовательной и исчерпывающей. Он, в частности, приводит по этому поводу выдержку из письма Герделера, где говорится, что "военные, как и политики, имеют право лишь на такие жертвы, которые являются залогом успеха в будущем". Это фактически повторение старого афоризма о том, что победителей не судят. Советскому читателю ясно, что жертвы на войне, в конечном счете, оправдываются лишь справедливостью целей этой войны. Нельзя забывать, что Видер далек от верного понимания исторического процесса, является идеалистом, приверженцем религиозной философии.

Тем не менее, вызывает одобрение то, что Видер не ограничивается в своих обвинениях Манштейна ссылками на принципы религиозной морали, а прямо ставит вопрос о том, пересмотрел ли фельдмаршал после войны свои ошибочные и опасные для немецкого народа взгляды.

Видер констатирует: "Трудно избавиться от впечатления, что точка зрения Манштейна и поныне определяется его тогдашними раздумьями и выводами и что для него, и по сей день, сохраняют полную силу те в высшей степени сомнительные соображения (как стратегические, так и политические, и моральные в самом широком смысле этого слова), в жертву которым были принесены на берегах Волги сотни тысяч людей".

Это значит, что Манштейн и иже с ним и по сей день, считают правомерной внешнюю политику Гитлера, и это в то время, когда всеми честными людьми, в том числе большинством немецкого народа, признано, что война со стороны гитлеризма велась с преступными целями и преступными методами. Известный западногерманский историк Голо Манн подчеркивает, что в минувшей войне Германия поставила перед собой "несправедливейшие цели, самые несправедливые, которые когда-либо ставила перед собой христианская нация"{7}. Поэтому послевоенные стратегические выкладки Манштейна о некой целесообразности гибели немецких солдат на Волге являются глумлением над их памятью и над памятью тех, чьей праведной кровью была достигнута победа над фашизмом. Об этом и говорит Видер.

Целый ряд других разоблачений, брошенных Манштейну, окончательно срывает с него маску непогрешимости. Так, Видер доказывает, что фельдмаршал не гнушается использовать аргументы гитлеровской пропаганды, чтобы выгородить себя. Опровергает автор книги и утверждение Манштейна, что в его войсках якобы игнорировалась преступная директива Гитлера о расстреле советских политработников. Видер, кроме того, показывает, что Манштейн без зазрения совести оговаривает своего товарища по оружию Паулюса, стараясь свалить на него всю полноту ответственности за катастрофу, и так далее.