Сталин. Большая книга о нем

был уверен, выйдут ли на улицу рабочие. Представители военной организации утверждали, что

солдаты не выступят без оружия. Сталин считал, что «брожение среди солдат — факт; среди

рабочих такого определенного настроения нет», но полагал все же, что необходимо дать

правительству отпор. В конце концов демонстрация была назначена на воскресенье, 10 июня.

Соглашатели всполошились. Но испугавшись впечатления, произведенного запретом на массы,

съезд сам назначил общую демонстрацию на 18 июня. Результат получился неожиданный: все

заводы и все полки вышли с большевистскими плакатами. Авторитету съезда был нанесен

непоправимый удар. Рабочие и солдаты столицы почувствовали свою силу. Через две недели

они попытались реализовать ее. Так выросли «июльские дни», важнейший рубеж между двумя

революциями.

4-го мая Сталин писал в «Правде»: «Революция растет вширь и вглубь… Во главе

движения идет провинция. Если в первые дни революции Петроград шел впереди, то теперь он

начинает отставать». Ровно через два месяца «июльские дни» обнаружили, что провинция

чрезвычайно отстала от Петрограда. В своей оценке Сталин имел в виду не массы, а

организации. «Столичные Советы, — отмечал Ленин еще на Апрельской конференции, —

политически находятся в большей зависимости от буржуазной центральной власти, чем

провинциальные». В то время как ЦИК изо всех сил стремился сосредоточить власть в руках

правительства, в провинции Советы, меньшевистские и эсеровские по составу, против

собственной воли завладевали нередко властью и даже пытались регулировать экономическую

жизнь. Но «отсталость» советских учреждений в столице вытекала как раз из того, что

петроградский пролетариат далеко ушел вперед и пугал мелкобуржуазную демократию

радикализмом своих требований. При обсуждении вопроса об июльской демонстрации Сталин

считал, что рабочие не стремились к борьбе. Июльские дни опровергли и это утверждение:

против запрета соглашателей и даже против предостережения большевистской партии,

пролетариат вырвался на улицу, рука об руку с гарнизоном. Обе ошибки Сталина крайне

знаменательны для него: он не дышал атмосферой рабочих собраний, не был связан с массой и

не доверял ей. Сведения, которыми он располагал, шли через аппарат. Между тем массы были

несравненно революционнее партии, которая, в свою очередь, была революционнее своих

комитетчиков. Как и в других случаях, Сталин выражал консервативную тенденцию аппарата, а

не динамическую силу масс.

В начале июля Петроград был полностью на стороне большевиков. Знакомя нового

французского посла с положением в столице, журналист Клод Анэ показывал ему по ту сторону

Невы Выборгский район, где сосредоточены самые большие заводы: «Ленин и Троцкий царят

там, как господа». Полки гарнизона — либо большевистские, либо колеблющиеся в сторону

большевиков. «Если Ленин и Троцкий захотят взять Петроград, кто им помешает в этом?»

Характеристика положения была верна. Но власти брать нельзя было, ибо вопреки тому, что

Сталин писал в мае, провинция значительно отставала от столицы.

2 июля на общегородской конференции большевиков, где Сталин представлял ЦК,

появляются два возбужденных пулеметчика с заявлением, что их полк решил немедленно выйти

на улицу с оружием в руках. Конференция рекомендует отказаться от выступления. От имени

Центрального Комитета Сталин подтверждает решение конференции. Пестковский, один из

сотрудников Сталина и раскаявшийся оппозиционер, вспоминал через тринадцать лет об этой

конференции: «Там я впервые увидел Сталина. Комната, в которой происходила конференция,

не могла вместить всех присутствующих: часть публики следила за ходом прений из коридора

через открытую дверь. В этой части публики был и я и поэтому плохо слышал доклады… От

имени ЦК выступал Сталин. Так как он говорил тихо, то я из коридора разобрал немногое.

Обратил внимание лишь на одно: каждая фраза Сталина была отточена и закончена, положения

отличались ясностью формулировки…» Члены конференции расходятся по полкам и заводам,

чтоб удержать массы от выступления. «Часов в 5, — докладывал Сталин после событий, — на

заседании ЦИКа официально от имени ЦК и конференции заявили, что мы решили не

выступать». Часам к 6 выступление все же развернулось. «Имела ли партия право умыть руки…

и уйти в сторону?.. Как партия пролетариата мы должны были вмешаться в выступление и

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

93

придать ему мирный и организованный характер, не задаваясь целью вооруженного захвата

власти».

Несколько позже Сталин рассказывал об июльских днях на партийном съезде: «Партия не

хотела выступления, партия хотела переждать, когда политика наступления на фронте будет

дискредитирована. Тем не менее выступление стихийное, вызванное разрухой в стране,

приказами Керенского, отправлением частей на фронт, состоялось». ЦК решил придать

манифестации мирный характер. «На вопрос, поставленный солдатами, нельзя ли выйти

вооруженными, ЦК постановил: с оружием не выходить. Солдаты, однако, говорили, что

выступать невооруженными невозможно, что они возьмут оружие только для самообороны».

Здесь, однако, мы наталкиваемся на загадочное свидетельство Демьяна Бедного. В очень

восторженном тоне придворный поэт рассказал в 1929 г., как в помещении «Правды» Сталин

был вызван из Кронштадта по телефону и как в ответ на заданный вопрос о том, выходить ли с

оружием или без оружия, Сталин ответил: «Винтовки?.. Вам, товарищи, виднее!.. Вот мы,

писаки, так свое оружие, карандаш, всегда таскаем за собой… А как там вы со своим оружием,

вам виднее!» Рассказ, вероятно, стилизован. Но в нем чувствуется зерно истины. Сталин был,

вообще говоря, склонен преуменьшать готовность рабочих и солдат к борьбе: по отношению к

массам он всегда был недоверчив. Но где борьба завязывалась, на площади ли Тифлиса, в

бакинской ли тюрьме или на улицах Петрограда, он всегда стремился придать ей как можно

более острый характер. Решение ЦК? Его можно было осторожно опрокинуть параболой о

карандашах. Не нужно, однако, преувеличивать значение этого эпизода: запрос исходил,

вероятно, от Кронштадтского комитета партии; что касается матросов, то они все равно вышли

бы с оружием.

Не поднявшись до восстания, июльское движение переросло рамки демонстрации. Были

провокационные выстрелы из окон и с крыш, были вооруженные столкновения, без плана и

ясной цели, но со многими убитыми и ранеными, был эпизодический полузахват

Петропавловской крепости кронштадтскими моряками, была осада Таврического дворца.

Большевики оказались полными господами в столице, но сознательно отклонили переворот как

авантюру. «Взять власть 3 и 4 июля мы могли, — говорил Сталин на Петроградской

конференции. — Но на нас поднялись бы фронт, провинция, Советы. Власть, не опирающаяся

на провинцию, оказалась бы без рук и без ног». Лишенное непосредственной цели, движение

стало откатываться. Рабочие возвращались на свои заводы, солдаты — в казармы.

Оставался вопрос о Петропавловке, где все еще сидели кронштадтцы. «ЦК делегировал

меня в Петропавловскую крепость, — рассказывал Сталин, — где удалось уговорить

присутствующих матросов не принимать боя… В качестве представителя ЦИК я еду с

(меньшевиком) Богдановым к (командующему войсками) Козьмину. У него все готово к бою…

Мы уговариваем его не применять вооруженной силы… Для меня очевидно, что правое крыло

хотело крови, чтобы дать «урок» рабочим, солдатам и матросам. Мы помешали им выполнить

свое желание». Успешное выполнение Сталиным столь деликатной миссии оказалось